Висячие мосты Фортуны

Висячие мосты Фортуны
Надежда Перкова

Книга "Висячие мосты Фортуны" – вторая часть автобиографической дилогии (первая "Синий дым китаек") рассказывает о начале трудовой деятельности героини в качестве учительницы начальных классов и немецкого языка в отдалённых поселениях Горной Шории, куда она добровольно отправилась сразу после окончания средней школы. Очутившись в непредставимо сложных бытовых условиях, оставаясь день за днём наедине с классом и постепенно узнавая каждого своего ученика в отдельности, периодически сталкиваясь с экстраординарными обстоятельствами и преодолевая их, восемнадцатилетняя героиня приходит к выводу, что жизнь, полная неожиданных поворотов, ей по вкусу, и работа с детьми – правильный выбор.

Часть первая

Тельбес

Пока есть в запасе хорошая история и кто-то,

кому можно её поведать, у тебя ещё есть

надежда

Я поступала на иняз нашего пединститута, но не прошла по конкурсу – и слава богу! Узнав, что в Горной Шории из-за нехватки учителей на работу берут выпускников средней школы, решила ехать туда. Недолго думая в конце августа я подхватилась и, не предупредив домашних, рванула в Таштагол – столицу Горной Шории. Не предупредила по двум причинам: во-первых, из суеверия; во-вторых, была уверена, что вечером вернусь домой. Денег взяла ровно столько, сколько нужно на билеты туда и обратно, о времени в пути поинтересоваться не удосужилась – так что, когда в вечерних сумерках поезд вошёл в Таштагол, я оказалась в незнаком городе без денег и без ночлега. К тому же выяснилось, что будка, которая заменяла здесь вокзал, была без окон, без дверей и без света. Вот где ужас-то! Сказать честно, я не очень испугалась: в юности мир кажется добрым и безопасным.

Я люблю тебя, мой махаон,

оробевшее чудо бровастое…

«Приготовьте билетики». Баста.

Маханём!

Эти стихи Андрея Вознесенского, моего любимого поэта той поры, вертелись голове, бодрили и куражили… Так и не успев как следует испугаться, я попалась на глаза женщине в форме железнодорожника. Выслушав мою историю, она пригласила меня к себе в гости.

Уставив стол тарелками и блюдцами с едой, она принялась потчевать меня. Запомнились необыкновенно вкусные маринованные опята…

Моя спасительница отнеслась ко мне по-матерински: накормила, уложила в чистую постель, разбудила утром, дала бутербродов на дорогу, показала, где находится городской отдел народного образования.

Оказалось, что и день я умудрилась выбрать не тот. Приехав в пятницу и надеясь решить все дела одним днём, явившись в гороно в субботу, я не обнаружила там ни души. На моё счастье, одна живая душа всё же отыскалась. Дежурный инспектор предложила мне такой вариант: оставить заявление, ехать домой и ждать письма. Я так и сделала…

«В день, когда исполнилось мне семнадцать лет…» на самом деле, восемнадцать, именно в день рождения, тринадцатого сентября, пришёл на моё имя казённый пакет из Таштагола с выпиской из приказа о моём назначении учительницей начальных классов в Тельбесскую восьмилетнюю школу.

Где находится этот Тельбес, я понятия не имела…

Побросав в дерматиновый чемодан с металлическими наугольниками книги и два учительских наряда, которые успела сшить за те две недели, пока ждала приказа, вечером следующего дня я уже стояла на пороге учительского дома, в котором жил директор Тельбесской

восьмилетней школы. Пришла налегке: чемодан оставила в камере хранения на станции Мундыбаш. От Мундыбаша до Тельбеса восемь километров пешком, и нигде ни души – «только ветер гудит в проводах» – песня ветра сопровождает каждого идущего по дороге в Тельбес…

Директор школы, немолодой, как мне с испугу показалось, мужчина в тельняшке, сидел со своим приезжим другом за столом. Перед ними стояла огромная сковорода жареного мяса – ни картошки, ни морковки – одно мясо. Мне тогда всё показалось огромным: комната, печь, сковорода, бутыль с самогоном…

Директор пригласил меня к столу и налил стопку за знакомство…

Я пила горючую жидкость небольшими глотками не морщась, стараясь спокойно глядеть на мужчин поверх края стопки, – они уставились на меня с нескрываемым интересом…

Позже Николай Феоктистыч, так звали нашего директора, передавая первое впечатление от нашего знакомства, рассказывал в учительской: «Мы с Аркадием вышли на крыльцо покурить. Я спросил его:

-– Ты видел когда-нибудь, чтобы так пили неразведённый спирт?

-– Нет. А ты?… По-моему, она еврейка…

Друг сделал единственно правильный в подобной ситуации вывод – мог бы сказать «сумасшедшая» или ещё как-нибудь, но пощадил… видимо, слово «еврейка» означало для него принадлежность к непонятной, плохо изученной конгрегации…

А чего они ждали? Чтобы я сделалась вдруг красна, бледна, чтобы, схватившись за горло, стала таращиться на них выпученными, полными слёз глазами, чтобы я окосела после выпитой рюмки первача и пошла молоть чепуху? Нет, я пила спирт, как утреннюю росу, и коротко отвечала на их вопросы…

Через день директор где-то раздобыл лошадь и привёз со станции мой чемодан.

-– Надь, чего он у тебя такой тяжёлый-то? Там золото что ли? – шутил он, внося чемодан.

-– Да какое золото, Николай Феоктистыч! – рассмеялась я. – Книги.

Первые дни, пока не приискала подходящего жилья, пришлось пожить у Феоктистыча. Школа находилась рядом с учительским домом, к ней вёл узкий деревянный настил…

Ранним утром пятнадцатого числа осеннего месяца вересня, начинающего новый год по старославянскому календарю, с замирающим сердцем, зябко поёживаясь под тонким шерстяным платьем с гипюровой вставкой, стуча тонкими каблучками по доскам, уже покрытым изморозью, я спешила в школу, чтобы начать свой первый учебный год в новом для себя качестве. Учительница!

С чем ты идёшь к ним? – спрашивала я себя.

С книгами – с чем же ещё? Своего-то у меня пока что ничего ещё не было…

Мне дали класс-комплект: второй и четвертый – четыре второклассника и семь четвероклассников. В классе стояло два ряда парт: справа у окна – четвёртый класс, слева две парты – второй. Сорок пять минут – продолжительность сеанса одновременного обучения. У малых, скажем, арифметика; у старших – русский. Малышам объясняешь новый материал, старшие работают самостоятельно, потом наоборот – я легко вошла в эту систему. Работать с детьми оказалось не так уж и сложно, а, главное, интересно…

В самом конце 20-х годов прошлого века, когда строительство металлургического комбината находилось ещё в начальной фазе, проект назывался не Кузнецкстрой, а Тельбесстрой, потому что именно Тельбесское месторождение должно было стать основным поставщиком железной руды для Кузнецкого металлургического комбината.

Пока рудник не выработали до конца, жизнь в Тельбесе цвела пышным цветом, посёлок был богатым и многолюдным, но теперь о былой роскоши напоминали только проложенные вдоль улиц деревянные тротуары да два висячих моста через речку Тельбес.

Оставшись без работы, народ разъехался. Брошенные дома с заколоченными окнами наводили тоску. Упадок и разрушение царили повсюду, но посёлок всё же выглядел весьма живописно: горы, река, подвесные мосты. Мосты висели достаточно высоко над водой, их дощатый настил выглядел ветхим, в некоторых местах дощечки были выщерблены. Ходить по такому мосту было страшновато, особенно в первые раз: мост резонировал, ходил под ногами, как живой, а если по нему шли два или три человека навстречу друг другу, то начинало подбрасывать почти как на батуте. Когда дул сильный ветер, мост раскачивало так, что по нему хотелось не идти, а ползти – особенно сильные порывы приходилось пережидать, вцепившись в перила…

Поселилась я у бабки Созихи (так её звали местные) – я называла Ульяной Степановной. Это была мощная женщина за шестьдесят, высокая, с плечами шире бёдер, со стёртым, невыразительным лицом, в котором угадывались следы неправедной жизни. Созиха была разведёнкой, её сорокалетний сын мотал срок в местах не столь отдалённых. С мужем, зажиточным пасечником, они разошлись не так давно.

Дед Созин под старость лет неожиданно сбрендил, запил по-чёрному, бросил свою законную супругу Ульяну Степановну Созину, купил дом в Кузедееве, переехал туда и там продолжал прожигать остаток

жизни…

Брошенная бабка не унывала и не нищенствовала: у неё была тёлка, поросёнок, гуси, куры и полный комод барахла. Под настроение она вытряхивала свои богатства из комода на стол:

-– Надя, гляди!

Там было на что посмотреть! Чувствовалось, как отлично снабжался когда-то Тельбес – таких товаров мы отродясь не видывали в Новокузнецке, хотя, может, кто-то и видел…

На столе красовались отрезы дорогих тканей, оренбургская пуховая шаль с завитками, коричневая китайская шуба из искусственного меха, упоительно лёгкое, пуховое, атласное одеяло малинового цвета…

Шаль и шубу Степанна надевала, когда ездила к сыну на свиданку в тюрьму или с контрольным визитом к деду в Кузедеево, но я ни разу не видела, чтобы она спала под малиновым атласом…

Как выяснилось позже, старушка была на редкость прижимистой: она и в квартирантки-то меня взяла не по доброте душевной, а из соображений выгоды: знала, что мне от школы полагается машина дров и машина угля…

К концу осени Созиха порешила всех своих гусей, собственноручно рубя им головы на плахе…

Вначале мы с ней договорились, что я за отдельную плату буду столоваться у неё. Она очень рьяно принялась готовить еду, прямо как фабрика-кухня: лапшу с гусиными потрохами, пельмени с гусиным мясом, картошку на гусином жиру, кисели на меду. Но вскоре убедившись, что я не прожорлива, ем мало, да ещё и привередничаю, она, слава богу, прекратила меня харчевать.