Неизвестная Тэффи

Кавурина читала, улыбалась и снова плакала.

«Милый! – думала она. – Вот уже девять лет… больше, в мае будет десять. Десять лет, как он ждет меня! Эта телеграмма была из Костромы. Может быть, он теперь уж и не в Костроме. Где-то он теперь? Где живет, где мучается, где ждет свою Вавочку?»

Он и не знал, что Вавочка давно решила бросить мужа и переехать к нему. Она не ответила на телеграмму потому, что тогда, десять лет назад, все чего-то боялась. Теперь нет. Теперь она ничего не боится и прямо, с открытыми глазами, бросится в бездну.

Она давно готова.

Уже два года назад она купила желтый чемоданчик на дорогу. И заказала костюм. Костюм, конечно, придется сшить новый, потому что этот вышел из моды. Сошьет синий с поясом – это очень элегантно. У хорошего портного. Она имеет на это право. Она столько лет терпела от этого зверя несправедливости, придирки, измывательства – как только сил хватило? Но потому их и хватило, что у нее был все время камень за пазухой. Нет, зачем так грубо? Не камень и не за пазухой, а тайна – светлая, солнечная тайна. Если бы не было этой мечты, этой возможности, разве могла бы она безропотно снести все, что сносит?

Только где он… тот? Ведь он после телеграммы не написал ни слова.

Может быть, следует сначала телеграфировать ему? «Кострома, Андрею Павленко». А как его отчество? Иваныч, что ли?.. Как странно – забыла отчество!..

Но, может быть, потом вспомнит…

Теперь нужно спрятать телеграмму, лечь в постель и думать, как они встретятся.

Костюм на ней будет синий с поясом. Или, может быть, пояс толстит?..

1914

Предпраздничное 1914 г

1

– Покажи-ка, покажи-ка материю-то. Глаза у меня старые; мне вглядеться нужно.

– Отличная материя-с. Высшей доброты.

– Что-то пестрит больно. Мне ведь для дочки, для девицы.

– Ничуть даже не пестрит. Лучшего качества. Очень хороша.

– Хороша-то хороша, да только как же я ее чучелой-то одену? Ведь дочка.

– Зачем же чучелой? Самая модная материя, танго.

– Как?

– Танго.

– Ишь! Ну, ладно. Отрежь шесть аршин. Да еще правда ли, что она… это-то, самое то. Совесть-то ведь у вас резиновая.

– Будьте покойны. С ручательством. Ежели окажется, что не танго, – переменим.

– Ну, ладно. Режь.

2

– Это у вас что там висит?

– Юбка бумазеевая[7 - Бумазея – плотная хлопчатобумажная ткань.]. Практичная вещь. Стирается, и температура в ней теплая.

– Покажите-ка. Почем?

– Три рубля.

– Три-и? Я осенью за такую же полтора заплатила.

– Так то осень. А теперь эта самая юбка меньше трех не идет. Потому что теперь она танго.

– Что?

– Танго.

– Ишь!

3

– Посмотри, посмотри, какая безобразная походка. Левая нога внутрь, живот выпятила… Вот смешно!

– Где? Ах, эта! Ну нет, это вовсе не смешно. Это танго.

– Да неужели? А по-моему, она калека.

– Ничего не калека. Это походка танго.

– Гм. Наверное?

– Ну, конечно. Кто же такими вещами шутит?

– А знаешь, если присмотреться, так это, пожалуй, даже красиво… Во всяком случае, оригинально… А что, очень трудно этому выучиться?

– Трудно. Нужно иметь врожденную склонность.

– Но зато как красиво! Только ты ручаешься, что это – танго?

– Ну, еще бы!

– Ах, какая прелесть. Я так сразу и поняла, что здесь кроется что-нибудь в этом роде. Прелесть!

4

– Слышали: Лиза Штокфиш готовит новую фигуру «танго». Будет на праздниках танцевать. Очень сложная.

– Это какая, сорок вторая фигура?

– Нет, пятьдесят третья, проклятая епископом нюрнбергским. Понимаешь: дама приседает, а кавалер стукает ее три раза коленом в лоб, потом перекидывает через руку…