– Нет… я сама…
– Успокойся, не покушусь. Давай заверну в полотенце.
Выходя из ванной, я поскользнулся и чуть её не уронил. Она снова в меня вцепилась. Руки были ледяными. Уложив её в постель и укутав, я принёс из кухни свой подостывший кофе.
– Только не опрокидывай в себя! Пей потихоньку, смакуй.
– Кофе.
– Да… пей.
– Спасибо.
– Давно не ела?
– Да… Нет… Не ела такого давно.
Чем же она питалась? Где, в каком подвале или гараже обитала до этого? Откуда сбежала, ограбив бабулек? Почему притащилась именно к нам и откуда нас знает? Я посмотрел на неё. Она без сил лежала на подушках.
– Герман.
– Ну.
– Не говори про меня никому, пожалуйста. Жаль, что так получилось. Я разберусь и уйду.
– Спи уже, потом поговоришь.
– Я не понимаю, правда… всё так странно…
Она засыпала, не так, как в первый раз, а напряжённо и тревожно. Когда сон стал крепким, я решил кое-что проверить. Осторожно взял её руку и развернул ладонью к себе. На локтевом сгибе кожа была чистой и светлой. Никаких дорожек. Одной проблемой меньше, и на том спасибо. Взял другую руку, развернул. Чисто. И тут она вздохнула, сморщила нос и пробормотала:
– Не надо. Нет. Муравьи…
Я отскочил как ужаленный, задохнувшись от нового видения – мгновенного и неожиданного. Я проваливался в болото, в густую жижу, в холодную трясину, и не было спасения, и трава выскальзывала из рук…
6
Некоторое время я стоял у кровати и только хватал воздух ртом да хлопал глазами.
Я просто устал. Так нельзя. Сам виноват, вот крыша и едет.
Всё нормально.
Я подошёл к окну, чтобы закрыть, но передумал. На улице прояснилось и потеплело. Сквозь тюль сквозили солнечные лучи. Внизу сновали дети. Прошли две девочки лет десяти, хихикая и поедая мороженое. Между машинами пролетели на роликах трое подростков неопределённого пола. Совсем мелкие ребята шумели возле горки, обкладывая её пенопластом от упаковки холодильника. Наверное, делали себе дом. Я подумал о своём собственном доме и усмехнулся. Он был немногим лучше.
Ада крепко спала. Я перемыл посуду после обеда, безо всякого удовольствия прибрался в туалете и в ванной, бросил в стиральную машину халат и полотенце и ещё раз пошёл взглянуть на девочку. Она спала, не изменив позы, на спине, с чуть отвёрнутой от света головой и вытянутыми вдоль тела руками. Некоторое время я тупо смотрел на неё, соображая, что всё-таки с ней делать. Так ничего путного не придумав, решил действовать дальше по ситуации.
Самое время было, наконец, перекусить. На этот раз всё обошлось без эксцессов, если не считать что меня ни с того, ни с сего меня бесцеремонно и пребольно укусили за щиколотку. Другой на моём месте убил бы глупого кота пять тысяч раз.
– Герасим, совсем сбрендил?
Кот поглядывал воинственно и оскорблённо. Приход чужих людей сначала вызывал у него приступ неконтролируемого страха, и он забивался в самые неподходящие места. Помню, как-то раз, мне с огромным трудом удалось достать его из пространства между батареей и стеной, причём дело было зимой, и батарея была горячей. А всего-то пришёл сантехник.
Потом наступало время великого стыда из-за того что он, храбрый воин и покоритель дам, убоялся жалких людишек, и Герасим начинал доказывать свою героическую состоятельность самыми дурными способами.
Я взял его на руки и начал чесать за ушами. Важно было его вовремя успокоить, не то совсем раздухарится. Кот тут же затарахтел от удовольствия и размяк.
Я сварил себе кофе, включил ноутбук, и отдалился от реальности. Просмотрел почту, посидел в контакте, немного поработал, немного почитал, посмотрел серию «Игры престолов». Спина устала. Кофе не мешал бы ещё.
Я вновь заглянул в свою комнату. Спит как ангелок. Даже не шевельнулась.
Мне стало скучно, я включил телевизор и развалился на диване. Кофе подействовал совсем наоборот, и я не заметил, как задремал под политические разборки. Видимо, сказалась усталость последних дней.
Проснулся от холода и от того, что затекла шея. В открытое окно глядел светло-синий вечер. Он состоял из чистого прохладного воздуха с едва уловимым запахом гари и был заполнен гулкими звуками.
Успокоенный и отдохнувший, я пошёл проверять свою гостью.
Девочка лежала так же неподвижно. Но что-то было не так. Я зажёг настольную лампу и наклонился к ней. Она стала ещё бледнее, на лбу выступили капельки пота. Я потрогал руку. Она горела. Потрогал лоб. Этого только не хватало! Принёс из аптечки термометр и сунул ей под мышку. Тридцать девять! Я тихонько потрепал её по щеке. Она что-то промычала, но глаз не открыла.
Полазав в аптечке и отрыв парацетамол, я снова начал её будить.
– Ада, ты болеешь. Выпей, слышишь.
– Н-нет. Пошли все вон.
– Выпей. Ну, давай, пей.
– Вэк!
– Что? Пей, сказал.
Она раскрыла глаза, дико посмотрела на меня, потом вокруг, и запила таблетку водой.
– Молодец. Не тошнит больше?
– Оставь меня.
Запросто могла бы прибавить в конце фразы «смерд» или «раб», по крайней мере, сказано было именно с такой интонацией! Потом презрительно поджала губы и снова провалилась в сон.
Я запаниковал. Температура была нешуточная, причин я не знал, а в случае чего, у моей гостьи не было никаких документов. К тому же девочка настоятельно просила не сдавать её никому, и чёрт её знает, что она вообще могла собой представлять.
Через полчаса градусник показал тридцать семь и семь. Я ободрился. Через час было тридцать восемь и девять. Ещё через полчаса тридцать девять и два.
Я решительно взял телефон. Не полноценный врач, конечно, но дело знает.
– Серёга, привет, ты где сейчас?
– Здесь.