Наконец, я добралась до отдела, где торговали всякой ерундой. Хлопушки, маски и ёлочные шары совершенно немыслимо соседствовали с женскими трусами и мужскими носками; водопады хрустящего дождя и блестящей мишуры колыхались от людского движения и сквозняков. На продавщице сиял красный кокошник.
– Извините. Мне нужна работа. – я старалась перекричать людской гомон и жизнеутверждающую музыку.
– Да что ты! А на праздники смогла бы?
– Да.
– Сейчас хозяйке позвоню.
Женщина ушла под завесу фольгового дождя и быстро заговорила по телефону. Я смотрела, как по прилавку бегает китайская заводная собачка на батарейках.
– Нормально. – сказала продавщица. – Документы давай.
– Я дома оставила. Но позже принесу.
– Дома она оставила! Голову только морочите. Кто тебя без документов-то возьмёт? Беги по-быстрому!.
Тьфу ты.
Я двинулась мимо рядов с зеленью и овощами. Запах огурцов и свежего укропа сводил с ума. Так пахнут летние огороды в жаркий день после тёплого короткого дождя.
Я вспомнила, что ничего сегодня не ела, если не считать привокзального кофе и, дойдя до отдела фруктов, купила красное яблока и три мандарина.
– Ай, какие вкусные. Чего берёшь мало? – мужик за прилавком был слащав как рахат-лукум и сам похож на раздутое красное яблоко.
– Понравится – возьму ещё. – сказала я и тут же принялась обдирать пахучую мандариновую корку.
– Максим, оставь мандарины дома. Возьми бутерброд, если хочешь.
– Ну вава! Не хочу я бутерброд.
– Оставь, говорю, мандарины.
– Но почему?
– Они пахнут… мандаринами. А такое есть не у всех. И будут люди слюни глотать.
– А я угощу.
– Ты всю школу угостишь?
– Ну вавааа!
– Нет. Возьми вот яблочко и иди.
Я прихожу с работы, отряхиваю от снега пальто, снимаю сапоги, иду к холодильнику, чтобы достать кастрюлю с супом и поставить на плиту. И замираю. Оранжевая гора исчезла. Пропали все четыре килограмма мандаринов, которые Лисин привёз мне из Москвы – восстанавливать внука после ангины.
Максим угостил. Всех.
– Ай, вкусно ешь! – восхитился мужик. – Давай ещё угощу.
Из-за прилавка вытянулась рука с чёрными волосами и несвежими ногтями. В ладони лежали ещё два мандарина. Я поблагодарила, взяла и уж собралась было покинуть рынок, но тут меня дёрнул чёрт. Я вернулась и улыбнулась восточному торговцу.
– Я вообще-то работу ищу. Так, подработать на каникулы. Могу торговать, могу товар приносить, убираться. Машину могу водить, правда, прав пока нет.
– Ай, молодца! – расплылся продавец. – Давай, подожди. Сейчас работа будет, всё будет. Эй, Алиюшка! Присмотри, родной, мы счас.
Мужик-яблоко повёл меня, ловко обходя прилавки и перегородки – я едва поспевала за его круглым задом и косолапыми ногами в грязных кроссовках. Наконец мы оказались на улице, миновали складские помещения и стоянку и вошли в небольшую подсобку, уставленную ящиками и коробками. У маленького оконца стояли стол и продавленный диван.
– Работа будет, всё будет… – повторил мужик сладким голосом.– Деньги будут, хорошо денег дам…
И вдруг схватил меня под мышки, повалил на диван и впился мне в губы жёстким слюнявым ртом.
Я почти не допускала, что могла быть для кого-то настолько лакомой, что человек забудет про уголовный кодекс, но всё же достаточно пожила на свете, чтобы так уж доверчиво и запросто следовать за первыми попавшимися штанами и забыть про меры безопасности. А потому была готова и к такому повороту событий – расслабилась, перестала вырываться, а как только мужчина потерял бдительность, невидимым движением вынула маленький кухонный ножик и приставила к его сонной артерии.
– Давай, только дёрнись, дядя. – тихо сказала я.
Торговец замер, давя на меня грузным телом. Потом резко рванулся, пытаясь перехватить мою руку. Я погрузила нож. Правда, изменила направление лезвия и ткнула всего-то на полсантиметра, пронзив один из его подбородков.
– Тихо. Убью.
Торговец ничего не сказал, и это было даже обидно. В таких случаях люди либо ругаются последними словами, либо молят о пощаде. А он смотрел на меня выпученными влажными глазами, в которых застыло полное непонимание происходящего. Тупица.
– Слазь. – скомандовала я.
Он тяжело сполз. В воротник скатывалась тонкая струйка тёмной крови.
– Нападение на несовершеннолетнюю. – я говорила тихо и спокойно. – Знаешь, кто я? Ивана Кузыкина знаешь? Только что откинулся, за убийство сидел. Отчим мой, между прочим. Всё, тебе не жить.
Про Кузыкина я почти не врала. Был такой, в Подмосковье орудовал. Правда, помер ещё в шестидесятые.
Круглый сладкий торговец, что так был похож на красное яблоко, сразу сдулся, сморщился, заскулил и почему-то стал мне сбивчиво рассказывать, что у него четверо детей, и мать умерла, и отец умер, и дочь собралась замуж… А потом ещё больше вытаращил глаза и стал совать мне деньги – смятые купюры по пятьдесят, сто и пятьсот рублей, которые он вытаскивал из многочисленных карманов.
Я взяла несколько, чтобы только он унялся, и молча вышла вон.
Злоба переполняла меня. Я потерпела фиаско в первый день, и не могла придумать, чем бы заняться завтра, во второй.
8
Егор позвонил тридцатого декабря. Звонок показался странным. Прежде всего потому, он звонил не со своего телефона. Собственно, это так, мелочь, с каждым может случиться, может, зарядник сел. Но он к тому же говорил как-то уж слишком тихо и осторожно, словно боялся, что его подслушают.
– Привет. Как здоровье? – начал он банально.
– Почти в норме.
– Прекрасно. Ты дома?
– Да.