Не к ночи будь помянута. Часть 2

– Спасибо, но нет, не сегодня.

– Чё, не мужик  что ли?

Ну, началось. Сейчас будем меряться – кто мужик, а кто нет. Я уж было, рот раскрыл, чтобы рассказать, какой я самый тяжело больной в мире человек, как вдруг зазвонил мобильник.

– Герчик, милый,  – ласково и виновато начала мама. – Как ты себя чувствуешь?

– Порядок. – я сразу насторожился.

– Да? Ну, тогда спать ложись, меня не жди. Я тут… задержусь, дела.

– Мам, ты где?

– У подружки. Мы тут сидим… Новый год всё-таки.

– Завтра Новый год! Господи, мам, ты что, у подружки ночевать собралась что ли?

Маврин тоненько захихикал. Я вышел в коридор.

– Герунчик, ну что ты нервничаешь! Утром приду.

– Конечно, придёшь, ещё бы!

– Ах ты, солнышко…

– Мам.

– Пока-пока.

И отключилась.

– Что, бросила сыночка мама? – весело спросил Егор. – Халат-то хоть оставила? Ой, не могу! Розовый халат, блин. – он снова захихикал.

– Заткнись. – сказал я ему.

– Я те счас заткнусь!

– Не у себя дома.

– Ладно. – Егор допил кофе и крякнул. – Пойду я. Я ведь поговорить пришёл. Иной раз так поговорить охота. Хоть с кем. Хоть с тобой.

Он встал и осторожно поставил на стол кружку. Я раздумывал, что с ним делать. Что-то его грызло изнутри, факт. Да и мне хотелось расставить пазлы по местам.

– Ладно, шут с тобой. Давай поговорим. – сказал я.

– Вот и славно. – он сразу приободрился. –  А кроме кофе, что-нибудь имеется?

– Определённо. – я радушно распахнул маленький шкафчик возле окна.

11

Я приоткрыл форточку. Запахло палёным. Подростки во дворе вовсю поджигали петарды. Очередная бомбочка грохнула, как будто в кого-то пальнули из ружья. Завизжали девочки. По-гусиному загоготали парни.

Егор разлил горячую пряную жидкость по кружкам. Я-то думал, что он будет водку, но он заявил, что будет меня лечить и приготовит настоящий глинтвейн, а не то, что сейчас за него выдают. Уж не знаю, настоящий это был глинтвейн или не настоящий, но на него убилась целая бутылка сухого красного, да ещё порядочно коньяка, а корицей и имбирём пахло так, что все бактерии должны были загрустить и повеситься.

– Завтра встанешь как огурчик, благодарить ещё будешь. – сказал Маврин. –  А то что? Новый год всё-таки.

– Да ну его.

Я глотнул из кружки. Гадость была порядочная, но всё-таки лучше, чем тот энергетик, каким потчевала меня Ада. По внутренностям заструилось тепло.

– Как же так? – очнулся Маврин. – У вас, вижу, и ёлка не наряжена.

– Мы дома не празднуем. И вообще обычно не празднуем.

Маврин помолчал, потом тоже отпил и взял со стола бутерброд с сыром.

– Я должен спросить, почему?

– Отца в новогоднюю ночь сбил пьяный водила.

– Извини.

– Да ничё. Шесть лет прошло.

– А твоя подруга?

– Она ушла.

– Совсем?

– Думаю, да.

– Обидно, должно быть.

– Терпимо. Её выбор.

Мы снова помолчали. За окном пошла сплошная пальба. Потом послышалась мужская ругань, наглый смех, топот ног и где-то за пределами двора – новый выстрел и хохот.

– Луговой, а тебе никогда не хотелось что-нибудь взорвать? – спросил Маврин. – Не так, как они, а разнести всё к чёртовой матери.

– Хотелось. – сказал я.

– И что ты делал?

Я пожал печами.

– Мало ли чего нам хочется. Люди же не виноваты.