Прощальная прелюдия, или Прогулка под дождём

Нянечка – невысокая и нескладная, как старый бабушкин сундук, однако резвая на своих коротеньких кривоватых ножках – впустила женщину в приёмную для посетителей, где стоял обтянутый чёрной кожей, похожий на гроб диван и два таких же мрачных кресла, а сама скрылась за белой массивной дверью. Дверь захлопнулась глухо, будто навсегда. За ней – тишина. Женщина сняла перчатки, поправила воротник и волосы, выбившиеся из-под белой вязаной шапочки. Движения её были скоры и суетливы, как будто она боялась, что вот-вот появится кто-то, застанет врасплох, но никто не шёл, и белая дверь по-прежнему оставалась закрытой.

Из записок доктора: «Всю свою сознательную жизнь я искал длительных циклов, дальних целей, деятельности, стимулы которой лежат во мне самом, а не во внешнем мире. Эти поиски выражались и в хобби – занятия альпинизмом; теория медицины, программирование, исследования природы гениальности; цвет и свет – психологическое влияние, мистический и символический смысл, наконец, цветотерапия – как практический метод. Человек живёт и действует только собственными стимулами, даже когда жертвует жизнью для других. Он не может иначе. Он будет несчастен, если иначе. Несчастен до несовместимости с жизнью. Поскольку…»

В дверь постучали.

– Да-да!

– Владимир Николаевич!

– Что там?

– Пришли к этой… к Лизавете-то.

Через минуту посетительница уже сидела в кабинете главврача.

– Ну, как вас зовут?

– Оля… Ольга Александровна.

– Я вас, Ольга Александровна, старше порядком, так что, если не возражаете, то будьте просто Оля, согласны?

Она кивнула, с некоторым удивлением разглядывая сидящего перед ней мужчину в белом халате. Седой, в очках, а такой красавец! Она улыбнулась, свободнее располагаясь в удобном кресте и уже не жалея о предпринятом путешествии.

– Так. А кем вы ей приходитесь?

– Лизе? Подруги. Вернее, раньше были. Я её давно не видела.

– Как давно?

– Ну-у, – Ольга сморщила лоб и принялась водить по нему пальцем как-то по-детски и довольно беспомощно. Доктор видел, что она просто не может сосредоточиться, и решил помочь.

– Пять лет, вот сколько, – тут же выпалила Оля и удивлённо взглянула на доктора. Тот рылся в бумагах.

– Да? А что же вы теперь надумали… Простите, сколько вам лет?

– Мне? Двадцать семь… двадцать восемь!

– А Лизе?

– Тоже около этого, она немного помладше.

– Ясно. Что же вы – пять лет не виделись, а теперь решили посетить? И как вы узнали…

– Она мне записку прислала. А что с ней? Что-нибудь серьёзное?

– Оля, – Владимир Николаевич снял очки. Большие карие глаза в окружении сеточки морщин смотрели не строго, но со значением.

– Да? – откликнулась она, почему-то сразу проникаясь доверием и сознанием того, что этого человека надо слушаться.

– Давайте пока решим так: вы сейчас ни о чём не спрашивайте, а сами как можно откровеннее отвечайте на мои вопросы. И подробнее, не стесняйтесь – всё важно, ведь речь идёт о жизни человека. Вы сказали, что получили записку. О чём она?

После разговора, который продолжался с глазу на глаз около часа и изредка прерывался телефонными звонками или минутным погружением доктора в его записи, Владимир Николаевич лично проводил Олю до двери бокса и попросил:

– Потом опять ко мне, так?

Та кивнула и толкнула дверь.

– Сильнее, – посоветовал Владимир Николаевич.

За дверью голос был услышан и узнан.

– Доктор, кого вы там ведёте?

Дверь отворилась, и в палату, близоруко щурясь, вошла Оля.

– Ты? Вот так-так! Привет, не ожидала! Сколько ж мы с тобой не виделись?

– Год и два месяца.

– Серьёзно?

– Нет, просто так сказала.

– Врёшь?

– Вру.

– Но ты сама надумала прийти?

– Сама. А ты рада?

– Ну, я рада, да.

– Ещё бы! Не скажешь же ты, что не рада, если я уже пришла?!

– Ну, и что рассказывать?

– Что хочешь, а можно ничего. Я и так всё знаю. Я слежу за тобой.

– Следишь?

– Да, и веду на тебя досье.

– Опять врёшь?

– Не знаю.

12