Месть Осени

«Тебе напомнить, как она появилась?!»

Восьмое, девятое. Я тоже хорош. Даже не думал, что она выживет. Не готовился. Жизнь за жизнь, так ведь? Раз Ванька проснулся, младенец должен был умереть. Десятое. Одиннадцатое. Я умолял Фросю не отдавать ее, чего только не сулил… А помогли в итоге деньги. Двенадцатое. Тринадцатое. Страшно держать ее на руках. Такая маленькая. Хрупкая. Губки бантиком, глаза ярко-голубые – видно, в мать пойдет. Оно и лучше. Куда девочке мою физиономию?..

Четырнадцатое. Пятнадцатое. Вот уж не думал, что мне все-таки выпадет стать отцом. Особенно после того, как узнал, что Катя была беременна… Шестнадцатое. Катя кружится на лугу в ситцевом белом платье с красными цветами. Хохочет. Колян хлопает меня по спине со словами: «Не боись, Тоха. Завтра дембель. Эта вылазка последняя». А через час разлетается на куски, подорвавшись на мине. Семнадцатое. Восемнадцатое. Давай дальше. Не зависай. Восемнадцатое.

«Ты передай, если что, Тоха… У меня мамка под Сестрорецком. Хозяйство свое, куры. Передай ей…» Девятнадцатое. Двадцатое. Двадцать первое.

Ванька проснулся в тот же день, как родилась Милана. Просто открыл глаза, и все. Я хоть и знал, что так будет, но все равно сначала не поверил. Взял его за плечи, заглянул в глаза – а ну как типа Сметаны получится? Но нет. Весна – это тебе не дряхлая Осень. Она действительно дает жизнь…

Двадцать второе. Двадцать третье. Двадцать четвертое. Вроде все налаживается. Чего тебе еще? Брат жив, дочка родилась. Двадцать пятое. Если бы Вера еще перестала сниться. Двадцать шестое. Двадцать седьмое. Сегодня опять видел ее в той усадьбе. Опять она падала мне в руки, я прижимал ее к себе, вдыхая запах волос. Двадцать восьмое. Двадцать девятое. Одна моя ладонь держала ее под спиной, вторая собирала вместе тонкие, податливые запястья. Тридцатое. Тридцать первое. Во сне я видел, как расширились ее зрачки. Слышал тихое «отпусти» – и не отпускал.

Тридцать второе. Тридцать третье. Тридцать… «Мне больно». Тридцать третье. Мне тоже из-за тебя теперь постоянно больно, Вера. Но я как-то живу.

Тридцать четвертое. Тридцать пятое.

Баста.

Глава 5

Впервые за два года мне снилось Ледяное Озеро.

Насколько хватало глаз вокруг разливалась бело-голубая зеркальная гладь. Невозможно было отличить, где кончается она и начинается кромка ясного неба. Вокруг Озера высились исполинские деревья с припорошенными снегом кронами. Я стояла у кромки льда и, потирая руки, оглядывала свои владения. Именно это слово крутилось в голове: владения. Воздух был морозный и чистый. Алое платье с меховой оторочкой закрывало ноги, тяжелый шлейф замедлял шаги. Под толщей льда со страшными гримасами на лицах навсегда застыли жертвы Зимней Девы.

Вдруг в тишине раздался звук, отдаленно напоминающий поскуливание. Он был так чужд ледяному безмолвию, что казался отголоском из другого мира. Подхватив шлейф, я устремилась туда, откуда он доносился.

В центре Озера зияла дыра, а в ней, протягивая руки к небу, плескался ребенок. Точнее, я думала, что это ребенок: в короткие мгновения, что он выныривал, над водой появлялись посиневшие губы, маленький острый нос и скрюченные пальцы. Откуда он здесь? Может, каким-то чудом выжил?..

Лед под моими ногами истончился. Я осторожно опустилась на колени и поползла, поминутно проверяя его ладонями на прочность. У края проруби протянула мальчику руку. Давай, малыш! Карабкайся!

Вынырнувшие костлявые пальцы обхватили меня за запястье и с неожиданной силой дернули вниз. Черт, об этом я не подумала.

– Стой, стой! – взмолилась я, но было поздно – вторая рука показалась из воды и крепко схватила меня за предплечье. – Я вытащу тебя, только не тяни!

Над поверхностью воды возник жадно хватающий воздух рот, и в этот раз я увидела, что вместо губ у мальчика – заиндевевшая сине-серая плоть, а сквозь обрывки кожи на щеках проглядывают зубы. В пустых глазницах горела чернота. Кем бы он ни был, ясно одно: он давно покинул мир живых.

– Нет! Спи, тебе нужно спать! – Я попыталась отползти, но без толку: руки уже по локоть погрузились в ледяную воду, и в кожу будто одновременно впились тысячи игл.

Я украдкой глянула на блеклое небо без солнца и облаков. Даже такое, мертвое, оно показалось мне лучшим подарком Вселенной. Воздух обжег легкие, и я вдруг поняла, что2 сделаю. Что нужно сделать.

Я заставила себя глубоко вдохнуть. Он меня не слышит. Это просто кусок замерзшей плоти, который вот-вот утянет меня на дно. Я позволила цепким пальцам погрузить себя под воду до самых плеч и расслабилась.

Прости, малыш.

Сосредоточившись на своем распластанном теле, я представила, как оно сливается со льдом, становится с ним единым целым, и мысленно шепнула: «Продолжись».

Туда, где подо мной секунду назад крошилась скользкая поверхность, вернулась твердость. Сантиметр за сантиметром лед восстанавливался и, дойдя до моих опущенных рук, обогнул их. Я видела, как уходит под воду перекошенное лицо с мелкими чертами, как скрываются за прозрачно-голубоватым слоем хватающие воздух губы – точнее, то, что от них осталось.

«Отпусти», – приказала я. Ничего не произошло.

«Отпусти же!»

Я по-прежнему чувствовала сомкнутые на предплечьях пальцы. Что ж такое!

Я дернула руки, но пальцы мальчика не разжались. У меня начали неметь ладони. Сердце заколотилось под самыми ключицами. Как глупо будет застрять тут, замуровав себя в лед… Надо проснуться. Все это ненастоящее. Я проснусь в своей кровати. Я обычная девушка-таргетолог.

Что-то коснулось кончиков пальцев под водой, что-то мягкое и скользкое. Или мне показалось? Я посмотрела вниз. Черные провалы на белом лице пялились на меня сквозь лед.

Как ты мне надоел. Я сказала, спи!

Я схватила то, чего касались мои пальцы, и устремила в них свою волю. Это я – морозный воздух, чистая ледяная вода, снег на верхушках деревьев. Я – белое небо без солнца и облаков, мерзлая земля и само это Озеро. Ты тоже мой. И ты разожмешь свои чертовы разлагающиеся пальцы.

«Спи!»

Лед расступился, выпуская меня из смертельных объятий. Одну за другой я вытащила из воды руки и кое-как села. Вокруг сияла зеркальная гладь, под ней по-прежнему плавали люди. Рты их были раскрыты в предсмертном крике, глаза в ужасе распахнуты. Я тяжело поднялась на ноги. Мокрые рукава льнули к плечам, сердце так и норовило выпрыгнуть из груди. Я медленно пошла к берегу, и стук каблуков об лед гулко отдавался в ушах.

«Вы все – мои дети, – плыло в голове. – И вы будете спать».

Видимо, я произнесла это вслух, потому что проснулась. Но быстро снова нырнула в сон – на этот раз без сновидений.

* * *

Где-то трезвонил телефон. Мелодия-птичка, которая стояла у меня на незнакомые номера, грозила пробурить дыру в черепе. Я перевернулась на другой бок и накрыла голову подушкой. Дурацкая птичка пробивалась и туда. К подушке добавилось одеяло. Голые ноги тут же замерзли, и я съежилась, прижав к животу колени.

Птичка не умолкала.

Во рту расползался кислый привкус, давление в висках грозило превратиться в настоящую боль. Ужасно хотелось пить. И чтобы эта птичка наконец заткнулась.

Когда же я научусь выключать звук мобильника на ночь…

Звонок прервался, и на секунду воцарилась благословенная тишина. Ну, слава бо…

Чирик-чирик.

Похоже, чтобы не думать, как жить дальше с силой Зимней Девы, ночью я оставила свой номер всем, кто когда-либо в своей жизни искал таргетолога.

Я вынырнула из-под самодельной крепости из одеяла и подушек. Комнату заливал мягкий дневной свет. На полу валялись джинсы и черная водолазка, в которой я ездила к Юле. В центре молчаливым напоминанием о прошедшей ночи лежала пустая бутылка из-под вина. Телефон, судя по звуку, надрывался где-то совсем рядом. Я свесила руку и, растопырив пальцы, со второй попытки нащупала его.

– Алло? – Язык еле ворочался.

– Здравствуйте! – выдала трубка так жизнерадостно, точно звонили прямо с пляжа на Мальдивах. – Царёва Вера Александровна, правильно?

– М-м-м…

Вроде к таргетологам не обращаются по имени-отчеству.

– Меня зовут Маргарита, я менеджер Аскольда Мирина. Вы оставили заявку на расклад «Кельтский крест: что было, что будет, что можно было изменить».

Чего-о-о?!