Смог над Азерой. Червивое яблоко 1

…Фил Кэббот уныло коротал одинокий холостяцкий вечер в ресторане за порцией хобота элефанта "по Азерски" и бутылкой Малю.

Если бы он даже очень постарался, то, пожалуй, все же не смог бы сделать более неудачный выбор меню своего ужина. Дело в том, что хобот "по Азерски" был блюдом практически незнакомым в Старых Мирах никому, за исключением разве что уж самых изысканных гурманов. Особенность этого блюда заключалась в том, что внешне и, так сказать, "органолептически" он более всего походил на толстый кусок старой резины. Тарелка, на которой он подавался, была снабжена с одного бока специальным устройством, чем-то вроде крохотной гильотины, отрубавшей от порции маленькие кусочки. Этот кусочек, окунув в специальный соус, надлежало положить в рот и, согрев до температуры собственного тела, сдобрить глотком вина одного из двух местных сортов – Лярюсского или Малю.

Как только вино попадало на сдобренный соусом и согретый во рту кусочек хобота, эта до сих пор и вкусом, и консистенцией напоминавшая старую резину масса будто бы взрывалась, стремительно распадаясь на истекающие вкуснейшим соком микроскопические волокна. Испытываемые гурманами вкусовые ощущения были столь потрясающи, что, как утверждают, на самом верху при решении вопроса о строительстве Города на Азере единственным доводом против было опасение, что на планете могут вымереть элефанты. И лишь заверение азерских представителей, подкрепленное авторитетнейшим мнением специалистов Объединенных Компаний, что элефанты прекрасно могут быть разводимы и в неволе, склонило чашу весов в пользу решения, желательного для Совета Координаторов Азеры.

Как бы то ни было, Кэббот заказал себе хобот, не имея ни малейшего представления о том, как его надо есть. Но поскольку вместе с хоботом он заказал еще и бутылку Малю, официант решил, что новый гость – недаром же с ним так носятся – принадлежит не просто к высшему, а к высочайшему свету, и лезть к нему с разъяснениями по поводу заказываемых блюд будет, пожалуй что, себе дороже. К тому же, на Кэбботову, а следовательно, и свою беду официант испытывал некое давление на психику со стороны собственного живота. Живот настоятельно требовал уединения хотя бы на несколько минут. Момент казался подходящим – новых клиентов не было, старые были полностью обслужены – и официант со вздохом облегчения позволил себе скользнуть в соответствующую дверь. Если бы он задержался хоть на минутку, то увидел бы, как Важный Клиент, ткнув в хобот вилкой, принялся пилить его – о, ужас! – обычным столовым ножом.

Что произошло далее, понять может лишь человек, которому в его жизни приходилось хоть раз распиливать самым обычным в меру тупым столовым ножом кусок старой резины, быть может, к тому же еще и армированной каким-нибудь жидкокристаллическим сверхпрочным кордом.

Кэббот, могучий мужчина в расцвете лет, к тому же отнюдь не обделенный физической силой, совершенно вспотел и измучился, пока ему удалось отделить от своей порции приличных размеров обрывок.

Здраво рассудив, что соус к хоботу подали для того, чтобы сдабривать им заказанную пищу, Кэббот сунул кусок в соусницу, отправил его в рот и впился зубами в нечто напоминающее собой подметку от старого биопьего ботфорта. Однако жевать это нечто было абсолютно бесполезно. Кэббот оторвал глаза от тарелки, обшарил ими зал, в надежде подозвать официанта и заказать ему что-нибудь более съедобное, и уткнулся тоскливым взором прямо в великолепную грудь стоящей в дверях Лайзы.

Лайза, в свою очередь, оглядела отнюдь не забитый посетителями ресторан и, высмотрев Кэббота, направилась прямо к его столику.

Кэббот занервничал. Выплюнуть проклятый хобот прямо на глазах у этой шикарной женщины показалось ему крайне не… как бы это сказать… не гламурно, что ли. Выходец из среднего, и даже, если так можно выразиться, из очень среднего класса, в высшее общество он сподобился попасть впервые и чувствовал себя в нем, мягко говоря, не в своей тарелке. Момент, когда от проклятого куска еще можно было избавиться незаметно, был им безвозвратно упущен, женщина приближалась с неотвратимостью межшахтного экспресса, он судорожно глотнул раз, другой и услышал, как над его головой хорошо поставленный голос произнес:

– Вы собираетесь предложить даме присесть, Фил?

Растерянный Кэббот – в левой руке салфетка, в правой рюмка с вином – был не в силах выговорить ни единого слова. Он энергично закивал головой и приглашающе взмахнул салфеткой.

Лайза, глядя Кэбботу прямо в глаза и остро наслаждаясь его растерянностью, с расчетливо капризной интонацией протянула:

– Ну-у, Вы могли бы и позаботиться о стуле для бедной девушки…

Кэббот, стремясь избавиться хотя бы от рюмки, выплеснул вино себе в рот и к ужасу своему вдруг почувствовал, что омерзительная резина, которую он пытался запихнуть за противоположную от спутницы щеку, заворочалась у него во рту, начала пухнуть, раздуваться, рот его в мгновенье ока оказался переполнен какой-то острой жидкостью, проклятый хобот лез уже в оба горла, в нос… Ничего не соображая, Кэббот поднес салфетку к губам, выплюнул в нее содержимое рта и, швырнул ее на столик.

– Ну же, Фил, я жду…

Освободившись, наконец, от кошмарной еды, Кэббот почувствовал невероятное облегчение. Он вскочил, опрокинув при этом собственный стул, снова смешался и принялся поспешно и суетливо усаживать за столик "милую Эни". Подсовывая под нее стул, он слегка подтолкнул ее под колени, чем "милая Эни, тут же не преминула воспользоваться, изо всех сил демонстрируя, что, "ах, какой ужас, она еле удержалась на ногах". Правда, собственный упавший стул Кэббот сумел заметить вовремя, тщательно утвердил его на всех четырех ножках, опустил на него свой вспотевший зад и сказал отдуваясь:

– Я… э-эм… видите ли… дорогая Эни…

Лайза получала ни с чем несравнимое удовольствие.

– Вы можете предложить мне что-нибудь, Фил.

– Ну-с, э-эм… и что же, дорогая Эни, мы будем, так сказать, употреблять?

"Дорогая Эни, глядя ему в глаза, все с тем же острым наслаждением, протянула руку и сказала:

– Будьте добры, Фил, передайте мне, пожалуйста, меню.

Фил перевел взгляд на столик. Прямо на роскошной кожаной папке меню валялась брошенная им скомканная салфетка. И салфетка эта ше-ве-ли-лась! Он машинально отдернул в сторону уголок, и его ошарашенному взору открылась влажная куча шевелящихся тонких коричневых червей. Желудок у Кэббота болезненно сжался. В рот хлынула нестерпимая горечь. Он пискнул, схватил себя обеими руками за горло, вскочил, снова опрокинув многострадальный стул, и неверными шагами устремился к выходу. А вслед ему, вперемешку с истерическим хохотом, неслись слова "милой Эни":

– Куда же Вы, Фил, разве можно так невежливо покидать даму?

Однако, веселилась Лайза, увы, не долго. Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы сообразить, что сладкая ночка, во время которой она надеялась, наконец, испытать – причем, на всю катушку! – свою, так называемую, “важнейшую из систем”, отодвигается на неопределенное время.

"Ну что, старая идиотка, – сказал все тот же настырный внутренний голос, – повеселилась? Добилась своего? Сама сидишь тут дура-дурой, и я из-за тебя страдай без мужиков? Вот и ночуй теперь одна".

Настроение у Лайзы окончательно испортилось. Она налила себе полный бокал Малю, сделала глоток, потом другой, но клокотавшая в ней ярость настоятельно искала выхода.

– Официант! – взревела она.

Официант материализовался возле столика в ту же секунду.

– Что это? – сказала Лайза свистящим шепотом, указуя уличающим перстом на салфетку. – Что это, я Вас спрашиваю?

Официант, впавший в полуобморочное состояние, пролепетал лишь: "Один момент", и столик перед нею очистился, как по мановению волшебной палочки. На него легла свежайшая накрахмаленная белая скатерть, а о только что сидевшем здесь незадачливом гурмане напоминала лишь раскупоренная бутылка Малю. Однако Лайза никак не могла успокоиться.

– Уберите отсюда это вино, – повысила она голос чуть ли не до пошлого визга. Лайзу уже нисколько не волновало, что посетители, осевшие за соседними столиками, заинтересованно разглядывают ее во все глаза. Она тыкала в злополучную бутылку пальцем и почти кричала: – Немедленно! Уберите! Отсюда! Это! Дерьмо!

– Может быть, сменить его на Лярюс? – прошелестел официант, находящийся уже на грани инфаркта.

– Быстрее, болван, тупица, козел! – рявкнула Лайза в полный голос.

Официант поклонился и исчез, чтобы тотчас появиться с бутылкой лярюсского и свежими бокалами. Он плеснул на дно бокала немного изумительной красоты рубинового напитка и протянул бокал Лайзе.

– Что это у Вас, любезный, руки трясутся? – злобно поинтересовалась она. – Бройлеров воровали?

Лайза ухватила бокал за донце ножки двумя пальцами, понюхала вино, поглядела на свет, пустила по стенкам рубиновую волну, осторожно отправила в рот крохотный глоточек, покатала его во рту, растерла о небо и в глубокой задумчивости подняла очи горе. Официант стоял перед нею, ни жив, ни мертв.

– Вы все еще тут? – заявила она вдруг, как бы только что обнаружив его присутствие. – Убирайтесь вон.

Лайза уже несколько успокоилась и, видимо, снова стала доступна для своего таинственного внутреннего голоса, относившегося к ней столь нелицеприятно.

Ты, кретинка, – сказал внутренний голос с отвращением. – Оглядись. Видишь, как окружающие пялятся на тебя? Можешь быть уверена, все, что тут произошло, сегодня же в малейших подробностях на всех здешних тусовках…

Лайза ошеломленно покрутила головой. Этот самый внутренний голос… что это такое, черт возьми? Конечно, он не был для нее чем-то принципиально новым. Случалось, внутренний голос звучал в ней и раньше, в той жизни. Бывали с его стороны даже и критические, так сказать, выступления. Но тогда он относился к ней со всем возможным пиететом, а не как ко вздорной и глупой старушонке, заедающей чужую жизнь. Вообще-то, он был, похоже, не так уж и неправ. Она не Лайза Старкофф, а Эни Боди, молодая, красивая, сильная, соскучившаяся по крепким мужикам… А чем тебе, дуре, Кеббот не мужик? – вдруг озлилась она на себя, – лучше тащила бы его в постель, чем так по-глупому изгиляться! Эни прислушалась к себе, ожидая реплик внутреннего голоса, но он угрюмо молчал.

За всеми этими мыслями незаметно для себя она прикончила бутылку Лярюсса и с угрюмым видом потащилась в номер. Первую ночь на Азере ей, Эни Боди, предстояло провести в тоскливом одиночестве.

4

– Надо идти в Город, другого выхода нет, – констатировала фантом-тетушка удрученно. – Я должна была там для тебя все подготовить и даже наверняка это сделала, но вот что именно? Так что придется тебе без поддержки. Самое сложное – пробраться внутрь. А там можно войти в банковский компьютер и через него в старнет из первой попавшейся ячейки. Твоя подпись в документах теперь есть. Введешь распоряжения с флешки в компьютер, и тут же назад. А идти, я думаю, придется через путепроводы.

– Как это? – заинтересовался Рекс.

– Ну-у… Строители чуть ли не всю транспортировку вынуждены вести по поверхности. Прокладывать дороги, и все такое, – объяснила она. – Входов в шахты у каждого шахтного ствола пруд пруди.

Они, все трое, находились в тетушкином кабинете. Шел военный совет, назвать иначе этот разговор было невозможно. Лайза сидела тихо, переводя глаза с Рекса на тетушку и обратно, в зависимости от авторства реплик. Свои замечания она вставляла редко, но чем дальше заходил разговор, тем больше хмурилось ее лицо.

– Я слышал об этом. Но, честно говоря, верил с трудом.

– Почему же? Чтобы создать максимум помех, я скупала землю в нужных местах. В свое время, лучшие математики Азеры провели для меня все необходимые расчеты. А плата за землю во многих случаях была просто символической. Ты не представляешь, сколько людей эмигрировало, не пожелав превратиться в земляных червей. К счастью, мои парни сумели наладить самую скрупулезную регистрацию всех вновь приобретенных земель, чтобы потом можно было вернуть их прежним владельцам. Эмигрируют, в основном, на Райну. Там сумели нас понять и приняли эмигрантов. Я договорилась, чтобы райане селили их компактно. Так что у нас сейчас на Райне и колония, и база.

– Это ты хорошо придумала, – задумчиво сказал Рекс.