Путч будет завтра (Старинный романс)

Алексей Алексеевич извлек из сумки большую жестяную банку с кофейными зернами, ручную мельницу, кипятильник и глиняную кружечку с очень толстыми стенками, обработанную с внешней стороны под ракушечник. Юра следил за ним со все более растущим благоговейным интересом.

– Это что же, – сказал он придушенным голосом, – кофей-то у Вас натуральный? В зернах? Молоть сами будем? А я, дурак, не догадался, растворимый приволок. Но и у нас тоже, как говорится, “было”. Вы к водочке как, Алексей Алексеевич? Употребляете? Настоящая “Смирновская”. Вечерком, по прохладе?

– Угум, – промычал Алексей Алексеевич, одобрительно кивая головой.

– Тогда я ее сейчас к Виктории Павловне в холодильник, – сказал Юра и, жизнерадостно распевая:

Шаланды, полные фекалий…

растворился в воздухе. А снизу, в корне пресекая наметившийся было процесс кофеварения, громовым голосом уже вопил режиссер:

– Алексей Алексеевич! Хватит трудиться во благо себя, любимого! Это эгоизм. Море заждалось. Да и широкие народные массы в нетерпении, меня делегировали, хотят видеть товарища инструктора вместе с его менталитетом.

Ох, черт, – спохватился Алексей Алексеевич, – я же обещал… Он кубарем скатился по лестнице и, выскакивая из корпуса, чуть не сбил с ног экс-конфидентку, пребывавшую на сей раз в обществе своей щукообразной подруги – оккупантки.

– Профессор!.. Эй, профессор!.. – окликнула его экс-конфидентка. – Что же Вы не откликаетесь, профессор?

Оккупантка, глядя на Алексея Алексеевича с суеверным отторжением, произнесла вполголоса нечто такое, что ошеломленный Алексей Алексеевич решил, что ослышался, тем более что экс-конфидентка и ухом не повела.

– Э-э… я не думал, что это Вы мне.

– Не так уж много у нас здесь профессоров, Ал-Ал, – возразила экс-конфидентка, и, демонстрируя совершенно поразительную осведомленность не только в его профессиональном статусе и институтском прозвище, но и в здешних делах, ввернула не сразу им понятую шпильку о педофилии, после чего с обезоруживающей улыбкой спросила:

– Ведь я могу Вас называть Ал-Ал, профессор? Вы не сочтете это амикошонством и фамильярностью?

– Ради бога, – пожал плечами Алексей Алексеевич, а Нахапаров подхватил его под руку и повлек прочь, бормоча:

– Тысяча извинений, милые дамы, тысяча извинений, время, Алеша, время, цигель, цигель, ай-лю-лю…

Однако же “милые дамы” с не меньшей скоростью тоже устремились по лестницам вниз, причем щука – оккупантка в незамысловатых выражениях громогласно изумлялась: “один – режиссер, другой чуть ли не академик”. Она разъясняла голубому небу, синему морю и вообще всему окружающему пространству, что именно с нею, щукой, из-за всего этого “убоя” может незамедлительно произойти вследствие слабости ее, щукиного, кишечника, а заодно и мочевого пузыря. Завершила щука – оккупантка свою тираду заявлением, что лично у нее “просто крыша едет”. “Ага, – театральным шепотом язвительно прокомментировала экс-конфидентка, – шифером шурша…" – после чего добавила с несколько снисходительной укоризной: “Ты бы, подруга, это… ты бы базар-то, все-таки, фильтровала. Кое-кто, похоже, в шокинге…” "Кто? – не понижая голоса, удивилась щука, но тут же и обрадовалась, догадавшись: – А-а, русо академико, облико морале…"

5

Вечером, когда Алексей Алексеевич корпел над докладом О’Нила, в дверь неожиданно ввалился Юра в сопровождении льдышки из третьего купе.

– Так вот кто твой сосед, – сказала она, с отвращением глядя на Алексея Алексеевича, – этот… хиппи, а ты говорил – физик.

– Какой же он хиппон? – удивился Юра. – Он и есть физик.

– В вагоне этот гражданин громогласно призывал чуму и на демократов, и на коммунистов одновременно, – возразила девушка. – Так сказать “на оба ваши дома”. Я сама слышала. Впрочем, это не важно, – добавила она с умопомрачительно великолепной рассеянностью в голосе, а Алексей Алексеевич бухнул первое, что пришло ему в голову:

– А вот Вы, по всей видимости, журналисточка.

Журналистов он не жаловал.

– Демонстрируете проницательность? – спросила девушка ледяным тоном.

– Где уж нам, дуракам, чай пить…– вздохнул Алексей Алексеевич, покосился на Юру и начал собирать бумаги. – Ну, ладно, не буду вам мешать.

– Это что еще за штучки, – свирепо накинулась девушка на Юру. Юра всплеснул руками и в волнении зачастил:

– Ты что, Алексей, я всего-навсего ей сказал, что ты здорово варишь кофе. И мы пришли. Чтобы попить.

Алексей Алексеевич в растерянности начал снова раскладывать бумаги на столе, спохватился, смешал их в одну беспорядочную кучу и сказал, очень про себя надеясь, что покраснел не слишком заметно:

– Простите, я, кажется, допустил неловкость.

– Не без этого, – язвительно сказала девушка. – Хотя… ведь Вы же, пардон, физик, так что будем снисходительны. И вообще, я не уверена, что мне по-прежнему хочется кофе. Тем более, на ночь.

– Да брось ты, Надюшка, – всполошился уже вполне оправившийся Юра. – Напьемся кофе, поболтаем, что вы бодаетесь друг с другом, как я прямо не знаю кто. Хватит уже… Ее зовут Надя, – сообщил он Алексею Алексеевичу. – А его…

– Я слышала, – сказала девушка. – Ну что ж, будем знакомы. Только не говорите, пожалуйста, что Вам очень приятно.

– Отчего же, – возразил Алексей Алексеевич, – все время мысленно называть Вас “льды… кхм… девушка из третьего купе” как-то не очень удобно. Так что узнать Ваше имя мне все-таки приятно.

– Ну, хватит, – нетерпеливо простонал Юра, извлекая на свет божий все соседские причиндалы для приготовления кофе. И вообще, может, мы в лоджию переберемся? Вечер-то какой чудесный.

Надежда уютно устроилась в кресле-качалке, приняла в руки первую сваренную Алексеем Алексеевичем чашку кофе, отхлебнула глоточек, одобрительно кивнула головой и спросила рассеянно:

– А что Вы, собственно, имеете против журналистов?

– Опыт общения.

– Негативный?

– Мало сказать.

– Ругали, – понимающе кивнула головой Надежда.

– Напротив, – энергично возразил Алексей Алексеевич. – Напротив. Хвалили. Да так, что потом на сотрудников глаза было стыдно поднять. Вот уж воистину “профессиональные дилетанты”, лучше не скажешь… верхогляды чертовы. Ну а Вам физики чем не угодили? Что имеете против них Вы?

– Ничего, – сказала она, пожав плечами. – Если не считать того, что это все сухари и долдоны. Флюсы, если выражаться языком Козьмы Пруткова.

– И многих физиков Вы изволите знать?

– Никогда не стремилась к общению с этим народцем. Вы первый, – сказала Надежда и мило улыбнулась.

– Совершенно восхитительный образчик инвариантной логики, – сообщил Алексей Алексеевич настольной лампе. – Теперь я понимаю, почему угадал профессию нашей очаровательной гостьи. С такой легкостью.

Надежда картинно вздернула левую бровь.

– Мы, журналисты, еще с университетских времен усваиваем, что логика бывает одна, от Аристотеля, а все остальное – от лукавого.

– Ох уж это мне университетское образование, – нарочито вздохнул Алексей Алексеевич и тут же поспешно добавил: – То есть, я имею в виду, гуманитарное, естественно. Математики у вас великолепные, да и физики, в общем-то, ничего. Но куда же Вы подевали логику диалектическую? Да и в том поле, где люди точных наук обходятся логикой формальной, у вашего брата-журналиста я насчитываю, по крайней мере, еще две.

– Да что Вы говорите? Ну же, давайте их сюда.

– Извольте. Рассмотрение проведем хотя бы на примере силлогизма.