Начать сначала

Начать сначала
Наида Баширова

Красавице Тине опостылело все: нелюбимый муж, властный свекор, высокомерная свекровь, похотливый деверь. Сможет ли она вырваться из золотой клетки, в которую оказалась заключенной помимо воли, и кто ей в этом поможет? Таинственный попутчик, нашептывающий ей слова искушения? Удачливый бизнесмен, которого она спасла от гибели? Бандит, держащий в страхе весь город?Новая жизнь манит и пугает, соблазняет и обещает. Но жизнь с чистого листа не дается даром, в этом ей очень скоро придется убедиться.

Начать сначала

Наида Баширова

© Наида Баширова, 2020

ISBN 978-5-0051-2379-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– 1-

Я злилась, хотя и силилась не демонстрировать это, нацепив улыбку от уха до уха. Когда же, черт побери, этот автобус, сверкающий так, словно только что сошел с конвейера, тронется с места? Мне уже стало казаться, что никогда. Пассажиры медленно фланировали взад и вперед в ожидании, когда водитель соизволит пригласить их занять свои места, а я нервно барабанила пальцами по гладкой поверхности «Лексуса», бросая нетерпеливые взгляды по сторонам. Широкая потная ладонь накрыла мои пальцы. Я брезгливо поморщилась и резко отдернула руку.

– Не дождешься встречи со своим любимым муженьком? – язвительно спросил Валера. Кривая ухмылка нисколько не красила его узкое продолговатое лицо с крючковатым носом.

– Мой любимый муженек – твой старший брат, если ты успел позабыть об этом. – Я с удовольствием вернула ему усмешку, который раз удивляясь тому, как не схожи два брата. Стас был высоким, широкоплечим, с красивым породистым лицом, а Валера… Не хотела бы я встретиться с обладателем такой физиономии в темном переулке.

– Мой брат дурак, что женился на тебе, – заявил он.

– Вряд ли Стасу понравится то, что ты считаешь его дураком, – парировала я.

Валера продолжал криво ухмыляться. Это он передо мной так хорохорится. Я-то знала, как он боится старшего брата. Даже больше чем отца, хотя и того даже в горячечном бреду не назовешь белым и пушистым.

– Моя бы воля, я не отпускал бы тебя из дома ни на шаг. Ты только прикидываешься невинной овечкой. Я предупреждал брата…

– Можешь радоваться, – перебила я его зло, – Стас последовал твоему совету, и теперь твои родные не спускают с меня глаз.

«Родные» стояли чуть поодаль. Свекор со свекровью, их дочь, а моя золовка, и Лида, Валерина жена. Внешне все очень разные и одновременно похожие друг на друга как две капли воды. На лицах печать властности, высокомерия, чувства собственной значимости. Впрочем, им есть чем кичиться. Мой свекор занимал один из ключевых постов в областной администрации. В политику он пришел из бизнеса. Крупного бизнеса. Когда денег становится слишком много, всегда хочется власти. Возжелал ее и мой свекор. Возжелал – и получил. Благо, связей было предостаточно, а денег еще больше. Свекровь пылинки сдувала со своего именитого и удачливого мужа, а на остальной мир взирала свысока и с легким презреньем. Впрочем, «легким» мягко сказано. Она искренне считала, что невестки, то есть я и Лида, должны им руки целовать за то, что они, Арсеньевы, снизошли до нас, смертных, и приняли в свою семью. Жена Валеры оправдала их ожидания и взирала на семейство Арсеньевых с трепетом и благоговением, хотя сама происходила из известной семьи: ее дед был академиком, отец – профессором, доктором медицинских наук, а мать руководила научно-исследовательским институтом. Я же не могла похвастаться ни знатностью рода, ни богатством: мой отец был мелким служащим, мама – домохозяйкой, единственной заботой которой было выжить на мизерную зарплату мужа, обуть и накормить четырех детей. И, конечно, мама должна была благословлять небеса, когда к ее старшей дочери посватался сын самого Вениамина Арсеньева. Моего согласия никто не спрашивал. На мой палец надели жутко дорогое кольцо с бриллиантом в пять каратов (все подруги мне завидовали – ахали и охали при виде дорогущего украшения, я же мечтала избавиться от этой безвкусной вещицы и в конце концов запрятала ее в старенькую шкатулку, а свое нежелание носить колечко объяснила тем, что боюсь его потерять), и через месяц после помолвки я вышла замуж. Мне только что исполнилось семнадцать, и не прошло двух месяцев, как я окончила школу. Мечта поступить и учиться в столичном вузе так и осталась мечтой. Правда, высшее образование я все-таки получила: целых пять лет я числилась студенткой какого-то вуза, порог которого так ни разу и не переступила, хотя, как явствовало из диплома (его занес к нам домой сам ректор университета), окончила факультет психологии дневного отделения университета.

Долгое время я никак не могла взять в толк, зачем Стас на мне женился. Вообще-то, я до сих пор этого не знаю. Никаких чувств ко мне у него не было, да и не могло быть, коли мы не были знакомы до помолвки, а в течение месяца, что она длилась, встречались от силы раз пять. В любовь с первого взгляда я не верила. Внешними данными я тогда похвастаться не могла, была скорее гадким утенком. В нашем роду девушки расцветали поздно. Я похорошела к двадцати годам, да так, что Стас, вернувшийся после трехмесячной командировки, меня не узнал. Как всегда при виде смазливого личика у него заблестели глаза и участилось дыхание. Пришлось тихо ему напомнить, что я не кто иная, как его суженная. Он искренне удивился и еще больше обрадовался. Кому не понравится иметь красавицу-жену, которой можно похвастаться перед друзьями и коллегами?! Однако друзья и коллеги не столько радовались за него, сколько завидовали. Хотя подозреваю, что зависть как раз и было тем чувством, которое хотел в них возбудить Стас. Зависть, но не вожделение. А они взирали на меня с откровенной похотью, что сводило моего муженька, оказавшегося редким ревнивцем, с ума. Пару раз дело дошло до разборок, закончившихся мордобоем. В результате мой муж потерял пару-тройку своих друзей. Потерять остальных он не захотел, потому перестал выводить меня в свет. Я должна была сидеть в четырех стенах и заниматься воспитанием нашего сына. Но и это важное дело мне не доверялось. Свекровь считала, что, будучи безмозглой курицей, я ничему хорошему своего сына, а их наследника, не научу. Так что к Данилке меня подпускали только раз в день на двадцать-тридцать минут, чтобы ребенок ненароком не забыл, что у него есть мама. Не зная, чем занять себя, я целыми днями слонялась без дела из одной комнаты в другую. Телевизор надоел, читать все время я не могла, к компьютеру меня не подпускали, разве что в нехитрые игры поиграть да пасьянс раскладывать. Муженек, уверовавший, что интернет окажет на меня тлетворное влияние, не разрешал входить во всемирную сеть, если только сам не присутствовал при этом. Вся моя жизнь свелась к тому, чтобы, встав рано утром, проводить мужа на работу, самой позавтракать, привести себя в порядок (свекровь требовала, чтобы мы, невестки, всегда выглядели так, будто собрались на прием к английской королеве), принять и развлечь гостей приятным разговором (приятный разговор сводился к перемыванию косточек наших общих знакомых), встретить мужа с работы, проторчать перед телевизором, составив компанию свекрови, обожавшей мыльные оперы, и, поужинав в милом семейном кругу, отправиться с соизволения той же свекрови спать.

Раздражение копилось изо дня в день, и я боялась, что оно вырвется наружу в самый неподходящий момент. Наверное, что-то читалось в выражении моего лица, сквозило во взгляде, потому что свекровь, а иногда и свекор недоуменно спрашивали, чем я недовольна. Недовольной, по их мнению, я быть не могла. Я должна была каждый день, нет – каждый час, каждую минуту и каждую секунду благодарить Бога, что попала в их семью. Я должна была им ноги мыть и воду пить за то, что ни в чем не нуждаюсь, живу в достатке, в общем, катаюсь как сыр в масле. Однако моих благодарных молитв они не слышали, восхищения не чувствовали, раболепия перед ними я не выказывала, и это их откровенно злило.

«Ты неблагодарная», – периодически заявляла мне свекровь, надеясь услышать в ответ мои горячие возражения и заверения в вечной признательности, но я молчала, чем приводила ее в еще большее бешенство. Считая себя истинной аристократкой, она никогда не повышала тона и все гадости произносила ровным спокойным голосом с высокомерной властностью, которая должна была, по ее мнению, внушать нам трепет. Возможно, сердечко ее младшей невестки и трепетало при очередном разборе полетов, а я если и боялась чего-то, то только того, чтобы не рассмеяться вслух и не высказать все, что я думаю о ней и всей ее милой семейке.

Конечно же, мне хотелось вырваться из золотой клетки, в которую меня заточили. Но как? Мой муж, в этом я не сомневалась ни минуты, никогда меня не отпустит. Я была его собственностью, а своей собственностью он никогда ни с кем не делился, тем более не стал бы добровольно от нее отказываться. Однажды я попыталась вырваться и, когда из этого ничего не вышло, решила прекратить все самым действенным образом – перерезала себе вены на руках. В тот момент мне действительно хотелось умереть, я была на волосок от смерти, но, увы, отправиться на небеса по собственной воле мне тогда не позволили.

И вот теперь Стас звал меня к себе, не желая, чтобы его собственность находилась вне его досягаемости. Он уже два месяца жил в Москве. Каким-то образом (впрочем, понятно каким: отец расстарался, подключив все свои немалые связи) он оказался в Генеральной прокуратуре в качестве следователя по особо важным делам. За это время он успел обзавестись двухуровневой квартирой в элитном доме, обставить ее мебелью, и теперь для полного счастья ему не хватало рядом жены. Он хотел, чтобы я летела в Москву самолетом, но я наотрез отказалась: в последний раз, когда я вынуждена была воспользоваться воздушным транспортом, самолет совершил аварийную посадку. Не хотелось бы еще раз испытать то, что довелось тогда. Я говорю не о страхе. Удивительно, но страха в те страшные, казалось бы, минуты не было – было странное спокойствие и даже равнодушие. Просто мне не хотелось еще раз стать свидетелем панического ужаса, охватившего пассажиров и членов экипажа. Мне даже было как-то неловко смотреть на них, и, чтобы не отличаться от других, я тоже принялась рыдать, кричать и причитать, чтобы Господь не позволил мне погибнуть в расцвете молодости и красоты.

Поездов я не выносила. Более всего меня в них угнетали запахи, какими бы комфортными ни были условия, ни есть, ни пить, ни спать в них я не могла. Валера предложил отвезти меня на своей машине, но я воспротивилась. Во-первых, я не хотела оказаться с ним наедине в таком маленьком пространстве, как салон автомобиля, пусть это и последняя модель «Мерседеса». Во-вторых, я не доверяла ему как водителю: я уже со счета сбилась, сколько машин он угробил и сколько раз в результате оказывался на больничной койке. Слава Богу, и Стасу эта идея по душе не пришлась. Не знаю, из каких соображений, но он не согласился с тем, чтобы его младший брат сопровождал меня. Иного варианта, как ехать на автобусе, не было. Свекру это не нравилось, не могло нравиться, мужу тоже. По их мнению, автобусом, как городским, так и междугородным, пользовался только низший класс, а уподобляться плебеям не стоило. Я же с трудом скрывала радость от того, что встреча с мужем оттягивается, и почти двое суток я проведу в относительной свободе. В относительной, потому что мне дали в сопровождение угрюмую особу лет сорока, которая там, в Москве, должна была исполнять обязанности нашей домработницы – как будто там, в столице, наблюдается острый дефицит в представительницах этой профессии.

Прощание с родственниками затягивалось. Они видели мое нетерпение и наверняка догадывались о моем желании поскорее от них избавиться. Но можно было не сомневаться: они никуда не уйдут, пока автобус не тронется с места. Они ведь не просто собрались проводить меня, а чтобы продемонстрировать всем и каждому, что они большая и дружная семья Арсеньевых.

Я с тоской осмотрелась по сторонам в поисках водителя. Когда же он, наконец, объявит, что пора трогаться в путь, и займет свое место?! Водитель, невысокий лысоватый мужчина неопределенного возраста – ему можно было дать и тридцать пять, и все пятьдесят, – встретился со мной взглядом, заметил мое нетерпение и заговорщицки подмигнул. Я постаралась незаметно кивнуть ему головой, но незаметно не получилось – наш безмолвный разговор не остался без внимания Валеры.

– Что, уже наводишь мосты? – с сарказмом проговорил он, наклонившись к самому моему уху. – Неужели даже водителями не брезгуешь?

Я резко отстранилась и прошипела:

– Отвали!

– Когда-нибудь мой братец поймет, какая шлюшка его жена.

– Ты просто завидуешь своему братцу, – ухмыльнулась я в ответ. – Думаешь, я не замечаю, как у тебя слюнки текут, стоит тебе взглянуть на меня?

Я проговорила это шепотом, но так, чтобы он услышал. При последних словах я заметила, как в его глазах бледно-голубого цвета сверкнуло бешенство. Чего доброго, сейчас закатит сцену. С него станется, он ведь безбашенный. Я снова метнула взгляд на водителя. Ну же, милый, давай загоняй нас всех в автобус! Словно услышав мою безмолвную мольбу, он отлепился от стены и зычным голосом позвал:

– Все, пора трогаться. Всем по местам!

Я вздохнула с облегчением. Выслушав последние наставления свекра и свекрови, я торопливо попрощалась с ними (увы, не обошлось без притворно горячих объятий и поцелуев) и поднялась в салон. Пассажиры суетливо занимали свои места. Мое кресло оказалось с левой стороны у окна, я затолкала сумку под сиденье и с удобствами устроилась в кресле. Сима, что-то тихо бурча себе под нос, заняла место рядом. В самую последнюю минуту, когда автобус уже тронулся с места, в салон на ходу заскочил молодой человек в джинсах и красной футболке с рюкзаком за спиной. Повертев головой по сторонам, он направился к нам, остановился возле Симы и, чуть замешкавшись, занял кресло напротив меня. Рюкзак, небольшой, но явно тяжелый, он спрятал под сиденье.

Не зная, чем занять себя, я принялась его разглядывать. У молодого человека была ничем не примечательная внешность. Черты худощавого лица были правильные, но какие-то незапоминающиеся, стертые. Простоватое лицо, вот только взгляд – цепкий, внимательный, сосредоточенный. Впрочем, стоило ему повнимательнее в меня вглядеться, как его губы тут же растянулись в улыбке, а в глазах появился восторженный блеск. Я поразилась тому, как улыбка вмиг изменила его лицо. Теперь простоватым его никак нельзя было назвать. Ничем не примечательным тоже. Он словно хамелеон сбросил одну личину и надел другую. Теперь это был приятный, довольно симпатичный мужчина с обаятельнейшей улыбкой на устах. Я даже обалдела немного.

– Куда, красавица, путь держим? – обнажив в улыбке все тридцать два зуба, поинтересовался он.

– В Москву, – неохотно отозвалась я.

– И как же ваш муж, – он кивнул на обручальное колечко на моем безымянном пальце, – отпустил вас одну?

– А я не одна, со мной… – я долго подбирала подходящее слово для той роли, которую выполняла моя соседка слева, и наконец нашла: – …моя компаньонка.

– Компаньонка? Какое красивое слово! Небось, из дамских романов почерпнули? – В его голосе звучала добродушная ирония.

– Вот не думала, что мужчины вашего сорта читают любовные романы. – Я вернула ему ироническую улыбку.

– Моего сорта? Это какие же?

– Молодые, дерзкие, уверенные в себе и собственной неотразимости, которым палец в рот не клади.

– Так я неотразим? – приподнял он в веселой усмешке бровь.

– Я так не говорила. Это вы считаете себя неотразимым.

– А вам нравятся неуверенные в себе мужчины?

– Мне никто не нравится.

– Кроме вашего мужа?

– Кроме моего мужа, – подтвердила я ровным голосом.

– И где этот счастливчик?

– Ждет меня в Москве.