Карт-Бланш для Синей Бороды

– Нет, я не боюсь вас.

– Обо мне ходят страшные слухи. Меня называют графом Синяя Борода, как злодея из народных сказок. Знаешь об этом?

– Я не доверяю слухам. А вы не сделали ничего, чтобы я вас боялась…

Казалось, он был доволен, потому что отвернулся к столу, как будто прятал улыбку.

– Думаю, ты убедилась, что моя борода чёрная, а вовсе не синяя.

– …но не сделали ничего, чтобы я вас уважала, – закончила я.

Он оглянулся, и взгляд его стал холодным.

– Только твоё уважение или неуважение мне безразличны, – заверил он.

– Охотно верю, – сказала я. – И раз уж мы начали беседовать откровенно, позвольте спросить: вы и правда приехали в наш город, чтобы найти себе новую жену?

– Правда, – ответил он, продолжая разглядывать меня, как диковинного зверька.

Он не сел в кресло, а остался стоять, и его широкоплечая фигура против света свечей казалась особенно огромной. Он подавлял одним своим присутствием, и мне больше всего хотелось побыстрее покинуть эту комнату чтобы освободиться от этого человека. Освободиться? Но я ведь ему не принадлежу?.. Все эти мысли промелькнули в моей голове быстро, как вспышки молний в грозовую ночь, но слова слетели с языка ещё быстрее:

– А что случилось с предыдущей леди де Конмор?

– Упала с лошади и свернула себе шею, – граф произнес это безразлично, словно говорил о подгоревших блинчиках на завтрак.

Его тон задел меня. Если он решит жениться на Констанце, вряд ли она будет счастлива с чёрствым человеком, которого не огорчает недавняя гибель жены.

– Вы говорите об этом с таким спокойствием, милорд… Совсем не похоже на безутешного вдовца.

– А я – счастливый вдовец, – сказал он. – Хочешь знать, почему? Раз уж мы беседуем откровенно?

Голос де Конмора стал вкрадчиво-опасным, а сам он подался вперед, заглядывая мне в лицо. Я почувствовала себя кроликом перед волком, что внезапно выскочил из чащи. Еще немного – и хищник бросится на меня и откусит голову. Или… свернет шею…

– Нет! Оставьте свои тайны при себе, мне они ни к чему, – торопливо произнесла я.

– Разумное решение, – пробормотал он и вдруг коснулся моей рассыпавшейся косы. – Кто же придумал назвать тебя Бланш? У тебя тёмные волосы.

– Когда я родилась, они были белокурыми, как у моих сестёр сейчас, – сказала я, еле сдерживая стремительно забившееся сердце. Этот человек и пугал, и волновал одновременно. Я вдруг подумала, что не смогла бы дать ему оплеуху, вздумай он сейчас, как Реджинальд, требовать у меня поцелуя.

Ладонь графа легла на мою щеку, погладила.

– Разрешите удалиться, милорд, – произнесла я срывающимся голосом, и делая шаг назад.

– Разрешаю, – сказал он и взял мою руку.

Я дрожала, но не сделала попытки вырваться и убежать. Бедный рождественский кролик, угодивший в пасть к волку! Вот кем я сейчас себя ощущала!

– Сожалею, но не смогу попрощаться с тобой по окончании праздника, – сказал де Конмор, поднося мою руку к губам. – Попрощаюсь сейчас.

Не сводя с меня глаз, он поцеловал не тыльную сторону ладони, как полагалось по этикету, а ладонь. Поцелуй получился долгим – гораздо дольше, чем требовали правила приличия. Мужские губы – горячие, твёрдые, опалили мою кожу, но это был самый восхитительный огонь в моей жизни.

Как зачарованная я смотрела на него, не понимая, как получилось, что этот мужчина действует на меня подобным образом. Как будто он объявил меня своей собственностью, но что самое странное – мне вовсе не хотелось этому противиться. Не хотелось освобождаться от его власти. И хотя какая-то частичка меня взывала к здравомыслию, я чувствовала, что окончательно и безоговорочно пропала от этого пронзительного взгляда, от прикосновения горячих губ. В голове так и зазвенели колокольчики – словно новый год уже наступил, и сбылось ожидание зимнего волшебства.

Но граф отпустил мою руку, и стало холодно. Только сейчас я заметила, что камин в комнате не горит, и как мне неуютно в холодной комнате в тонком бальном платье.

– Наверное, это трудно… – сказал де Конмор и замолчал.

Не дождавшись ответа, я спросила:

– Трудно – что, милорд?

– Жить рядом с тобой.

– Милорд?.. – мне показалось, что я ослышалась, но граф уже кивнул на дверь, разрешая уйти.

– Свернешь направо, а затем пойдешь – прямо, до арочной двери. Окажешься как раз в общем коридоре, – он махнул рукой, показывая, что мне надо поскорее удалиться.

Бочком я двинулась к двери, потом повернулась к графу спиной и почти выбежала вон.

Музыка ещё играла, и я нашла танцевальный зал без труда, хотя в этой половине дома не горели светильники. Прежде, чем войти в зал, я проскользнула в дамскую комнату, чтобы привести в порядок волосы. Зеркало отразило меня, и я была неприятно поражена увиденным – растрепанные волосы, помятое платье, оборка на рукаве почти оторвана, глаза и щеки горят, а губы алые, как кровь. Впервые я увидела себя в таком странном образе – диком, ярком, безумном… Неужели, это порыв Реджи породил меня такую? Или всему виной граф?.. Я вспомнила прикосновение его ладони к своей щеке и прикосновение его губ к своей ладони… Почему стало так холодно, когда он отпустил меня?..

– Бланш! Вот ты где! – в комнату вошла матушка. – Куда ты пропала? – она ахнула, увидев испорченную прическу. – Что за вид?!

– Оступилась на лестнице, – солгала я, чтобы не тревожить её лишний раз.

– С каких это пор ты такая неловкая? – поругала меня матушка и тут же занялась моей прической, достав из поясной сумочки гребень. – Но ты ушла к Реджинальду? Как он допустил, чтобы ты упала?

– Его позвал граф, – опять солгала я, – по какому-то важному делу, а мне пришлось возвращаться одной. Там было темно, вот я и споткнулась.

– Главное, чтобы леди Пьюбери не увидела тебя, – матушка наскоро уложила мне волосы, подвязав пряди лентой, которую тут же оторвала от рукава. – Бог знает, что она тогда подумает!

Потом она оторвала и вторую ленту – для симметрии, и мигом выщипала торчащие по шву нитки.

– Ну вот, теперь выглядишь почти респектабельно, – она взяла меня за плечи и покрутила в разные стороны. – Припудри щеки, ты слишком румяная…

– Но девушкам нельзя пользоваться краской! – притворно ужаснулась я, чем рассмешила матушку.

С лукавым видом она достала пудреницу и коснулась пуховкой моих щек и губ.

– Юным девушкам много чего нельзя, но иногда – можно, – сказала она, подмигнув мне.

– Щекотно! – я хотела почесать лицо, но матушка ударила меня по пальцам.

– Не вздумай! И идём поскорее в зал, там танцы в самом разгаре. Возможно, граф уже отпустил Реджинальда? А может, тебя ещё кто-нибудь пригласит. Ты была так мила, когда танцевала с ним. О чем вы говорили?

– Его родители умерли, – сказала я, – он приехал, чтобы уладить кое-какие дела отца. Сказал, что скоро опять уезжает.

– Бедный мальчик, – матушка набожно перекрестилась. – Мы потеряли отца и так страдали, а он остался один на всем белом свете…