Блуждание. Сага «Исповедь». Книга шестая

Жюзьен подала на стол, достала бутылку, пробку открыла да незаметно нашептала что-то. Налили за знакомство, все выпили. У от души отлегло. Только тогда Жюзьен и расслабилась, выдохнула с облегчением, к Реми прижалась, в глаза ему посмотрела, а там море-океан, шоколадная сладость, ни напиться, ни вернуться, знай себе – тони.

Кристель любовь их увидела и порадовалась: зря сплетничали, что оба брата от Жюзьен без ума. Адриан и не смотрит в их сторону. А на неё робко так сначала взглянул, потом ещё разок, уже посмелее и хитро так заулыбался.

Кристель пусть и не первая красавица на деревне, но симпатичная, спелая, грудастая. Волосы светлые, длинные, густые; глаза серые, грустные, с поволокой, словно у лани. Не высокая, не низкая, ни тоща, ни толста. Добротная во всех отношениях. Что ещё нужно? Знала Жюзьен или нет, кто судьбой ему станет, а выбор ему понравился со всех сторон, и пахнет девица приятно и зубы у неё здоровые, губки пухлые, алые, так бы и зацеловал… От воспоминаний вновь возбудился, на стуле заёрзал. Не прошло ещё, видать, магическое воздействие. А может, так оно у них и есть: искра пробежала и разожгла пламя. Им бы сейчас вдвоём остаться и всё заново повторить, только отец не допустит, во все глаза глядит. Нравится ли ему невестка? Да, вроде бы и ничего плохого. Девка ладная, культурная, а там посмотрим…

ЧАСТЬ 2. ГЛАВА 4

Больше Адриан к Жюзьен не приставал, ночами не вздыхал, к молодым не прислушивался. Спал крепко, будущую жену во сне видел…

К свадьбе подготовились основательно, невеста не из бедных, кому охота перед будущей роднёй лицом в грязь ударить? Строительство забросили до поры до времени. Старшие братья вновь пожаловали с жёнами и детьми, на этот раз, их по соседям разместили. Ронана с младшим сыном и женой аптекарь к себе спать позвал, чтобы молодым в брачную ночь никто не мешал, сильно пылкие новобрачные оба, про то по деревне легенды ходят, одна краше другой. Но уже никто не смеётся, скорее завидуют, да и с ведьмой никому не охота сталкиваться. Все уже поняли, – с Жюзьен шутки плохи, ни с её ли благословения братик названный себе такую партию оторвал? Девку до свадьбы с ума свёл, да чуть не уморил ненасытный…

А тут ещё и с ухом мальчишки, целая история приключилась. Оттаскала Жюзьен пацанка одного за шутки злобные к аптекарской дочке, да пригрозила, коли будет дальше над другими смеяться, ухо отвалится. Видно пошутил ещё, ухо-то и почернело, врачи руками разводят, ампутацию предлагают, а как мальчишке одноухому жить?

Делать нечего, пошли на поклон к Жюзьен родители с подарками дорогими, милым Богом прощения вымаливали, чтоб забрала свои слова обратно. Да слово не воротишь, но всё же сжалилась над ними, ушла с мальчишкой с глазу на глаз поговорить, к месту, где корову схоронили.

– Язык твой – враг твой, запомни! Пожалею я твоё ухо ради мамки с папкой, но ты крепко-накрепко запомни, нельзя людей обижать, а то сам на их месте окажешься. За всё в жизни плата есть. Ложись на землю больным ухом, да слушай, что будет…

Обливаясь слезами, лег мальчишка как велено было. А из-под земли, вдруг, раздалось мычание, вскочил как ужаленный и со страхом великим убежал до дому своего, не оглядываясь. Родители вернулись, а ухо, как ничего не бывало, – здоровое, но сына словно подменили: присмирел, с друзьями гулять отказывается, в игры не играет, коров почему-то боится…

На свадьбу все пришли, сильно уж интересно на горячую парочку поглазеть, да и угощение славное, аптекарь и Ронан хорошо постарались.

Священник, всё тот же, что на похоронах у Катарин был, пробубнил себе под нос монотонно венчальные молитвы без особого на то вдохновения. На проповеди так и вовсе, гости чуть не позасыпали, а за столом, гляди, оживился, как пару рюмок хорошего кальвадоса выпил, так и праздничный вид приобрёл.

– Что ты грустная такая? – Реми жену обнял, в глаза заглянул.

– Да так, на людей смотрю, изучаю…

– Чего их изучать? Людей любить надо!

– Не получается у меня, как у тебя, на всё глаза закрыть и просто любить их, Реми. Как же изъяны не замечать? Как не воспитывать?.. Ведь живут, как сорная трава, и думать не думают, что за всё ответ держать приходится!

– Что за мысли в твоей голове, жена? Не сегодня, давай, праздник ведь!

«Не было бы этого всего, если б я бурёнку не погубила…» – думала Жюзьен, но держалась, мужа пожалела, он в неведении своём – счастлив с нею. А её душа изболелась вся, радости больше не ощущает, и голоса заветного не слышит… Ушла тихонько ото всех, туда, где коровка лежит, и снова плакала.

«Сколько меня мучить будешь? Почему не отвечаешь?! Каюсь и слёзы лью который день, но ты меня оставил!..»

«Здесь я, никуда не делся. Больно на тебя смотреть.»

«Правда, здесь?» – Жюзьен вскочила, вокруг огляделась, там во дворе столы накрыты, голоса подвыпившие слышны, музыка играет, лампы яркие горят… А она в темноте – одна одинёшенька, возле бугорка сидит. На этом месте цветы посадила, да только не приживается ничего.

«Отец, ты меня прощаешь?»

«Бог милостив, Жюзьен, только пойти тебе надо к священнику и исповедоваться честно, ничего не тая…»

«К этому? Ты его видел?»

«Найди того, кому доверишься.»

«Зачем искать? Ты здесь – в моей голове…»

«Нет у меня теперь таких полномочий. Только молиться за тебя могу.»

«Помолись, отец, помолись, может приведёшь меня к тому, кому сердце открою, а сейчас не могу, прости. Муторно мне на людей смотреть.»

«Дело не в них, а в тебе. Лампадка твоя почти совсем погасла, зла на сердце много. Вот и видишь во всём только плохое. Даже не заметила, как Кристель на тебя с благодарностью смотрит, как счастлива девица. Да и Адриан не нарадуется…»

«Ты ж говоришь, зла много! А кто им это всё дал?»

«Бог и дал, Он так милостив, что и из плохого доброе сделать может. Не колдовство твоё их счастливыми делает, а молитвы, добрые помыслы и слёзы твои. Когда поймёшь это – путь свой исправишь.»

– Вот где ты, а я уже весь двор оббегал, все сараи осмотрел! Снова плачешь! Да, что же мне с тобою делать?! – снял куртку, набросил ей на плечи, к своей груди прижал. «Уж не по брату ли нашему убивается? Неужели его больше меня любит?!»

Жюзьен притихла, слабая, беззащитная, одинокая такая.

– Хоть бы ребёночка пожалела! Сидишь тут, в темноте, над коровой своей горюешь. Куплю я тебе другую, обещаю: заработаю и куплю!

– Ничего ты не понимаешь, Реми! Плохая я, насквозь плохая, не такая тебе жена нужна.

– Что говоришь?! Замолчи, дурёха! Не нужно мне никаких других, ты – самая лучшая! И очень добрая, сама себе цены не знаешь! Может, ты расстроилась, что свадьбы у нас такой не было, ну так Бог с ней, хочешь, денег накопим и мы пир на весь мир устроим?!

– Не о том, Реми, я совсем не о том…

Глаза любимые поцеловал, на руки поднял, поцелуем губы солёные накрыл. Чует его сердце, что если дальше она откровенничать будет – худое случится. Не даёт ей говорить. Не нужна ему эта правда, счастлив он тем, что есть. До шалаша донёс, в него и спрятались.

– Дай, я тебя отогрею, замёрзла вся, расстроилась, а ведь сама об этой свадьбе так пеклась, невесту готовила… – и снова поцелуи, – Жюзьен, таинственная моя, вся ты для меня – сплошная загадка. И не хочу я тебя разгадывать!.. – не договорил и в любви не признался, но любил сильнее прежнего и нежнее, и ласковее, чем когда-либо, да животик её, слегка уже округлившийся, без конца целовал. – Моя Зорюшка-Ясная, Мой Красный Закат, Жизнь Моя…

Позабыла обо всём, раскрепостилась, груз тяжёлый с плеч сбросила, только в нём и спасение, нет никого ни роднее, ни ближе на всей земле! Значит, всё хорошо и так как надо, а что не так, пусть Бог простит. Жизнь, она такая штука, – сложная, и нужно уметь её прожить.

ЧАСТЬ 2. ГЛАВА 5

Хозяйкой Кристель оказалась никудышной. Дома за ней всё мамка да няньки бегали, вот только ничему не научили. Всё Жюзьен приходилось по-прежнему самой делать. Невестка белы рученьки берегла, за скотиной убирать не хотела, готовить не умела, даже прибраться толком не могла. Жюзьен её и так и этак науськивала, объясняла, ругалась, воспитывала, только всё без толку.

– Не прожить с такой женой без служанок. Что делать будут, не знаю, – жаловалась она Реми.

По ночам молодожёны спать никому не давали, всё никак не могли нарадоваться своему воссоединению, а утром мужчины уходили дом поднимать, молодуха спала, а Жюзьен за двоих работала, не было ей ни помощи, ни поддержки. А ведь сама тяжелела день ото дня, ребёночка вынашивала. Накопилась в ней обида и перестала она жену Адриана жалеть.

– Тебе бы только мужа ублажать, да стонать на весь дом. Спасу от вас нету, скорей бы к себе съехали. Хорошо тебе у нас? Конечно, всё прибрано, сделано, только ты и пальцем не пошевелила… И не совестно, вот так полдня на перине валяться?!

– Это ты завидуешь, что муж у меня хороший, горячий и пламенный, не чета твоему, вас и не слышно, словно мышки в норе копошитесь.

– Просто совесть нужно иметь, о других подумать! А мужа моего ты не трогай, не тебе о нём судить, поняла?! Я за Реми убью! – зыркнула на Кристель так, что та слегла с головной болью. День лежит и два, и три, порошки отцовские не помогают. Зато домашние выспались, отдохнули в тишине. Даже Адриан тому рад был, хоть и не признавался, но вымотался и устал, а после тяжёлой работы отдых нужен.

– Ещё немного и стены закончим, а там и крышу накроем, потерпи чуток!

– Устала я, Реми, мне бы тоже полежать, спину вон как ломит, только кто же это всё делать будет? На кого животину оставлю?

– А ты потихоньку, не спеша, и отдыхай почаще… – жалел её муж, только помочь ничем не мог, сам от рассвета до заката вкалывал, как проклятый, а никуда не денешься. Отец уже не тот, что раньше, годы своё берут, а не жалуется, работает со всеми наравне, как бы не слёг… Кому сейчас легко?