Форточница

Я буду скучать по чистой тёплой постельке, Танюхе и малышам… А ещё по скалолазанию! Ведь своим исчезновением я разобью Сашино сердце и зарою в землю бриллиант.

Зато теперь у меня есть паспорт с настолько упоротой фотографией, что Таня, взглянув на неё, ржала минут пять. Глаза на фотке наполовину дурные, запечатлённые в процессе моргания. А лицо такое, как будто я изрядно выпила и пытаюсь доказать фотографу свою правоту, и неважно, в чём.

У кого что, а я моргаю от вспышки. К тому же не умею позировать. Остальные фото из той серии смело можно было бы выставить на конкурс самых неудачных снимков. Пальмовая ветвь самого плохого позёра досталась бы мне.

О чём это я? Ах да, у меня теперь есть паспорт, полис и прочая бюрократическая требуха. Без бумажки я букашка, а с бумажкой – человек. Вот пересижу годик с небольшим в гнёздышке, а потом как выпорхну, да как устроюсь на работу и заживу припеваючи.

Ну а что? Два года прожила, скитаясь по чердакам и ползая по форточкам. Проживу и ещё чуть-чуть. Где наша не пропадала.

***

Я обещала навестить деду Васю с Нинком, вот и навестила. Правда, я не собиралась возвращаться к ним жить. А оно вон как вышло.

В гнёздышке жизнь как текла с черепашьей скоростью, так и осталась. Всё по-старому. Тот же костёр на первом этаже, покрытые копотью стены, те же горы зловонных тряпок и заколоченные окна.

Приняли меня обратно душевно, обняли и густо обдали тошнотворным душком. Всё-таки за месяц в детском доме я отвыкла от бомжатника.

– Ну что, – спросил дядька Сашка, – осчастливила уже какого-нибудь мужика своей лункой? Вон, шмоточки, я смотрю, на тебе модные. Щедрый попался кавалер.

– Да что б ты знал, дя Са, – отмахнулась я от него. – В детдом меня забрали. Отстань со своими мужиками, кобель вонючий.

А вот Нинку я подробно расписала свои приключения за чашечкой чая с окаменевшими печенюшками. Эх, не встречала я более благодарного слушателя, чем Нинок. Мировая женщина. Жаль, что живёт в таких условиях.

Мне наговорили кучу милостей о том, что всё самое лучшее у меня ещё впереди, что и мужа-то я найду себе приличного, богатого, честного, да вырасту красавицей и умницей… Ах, как приятно слушать, ушей не оторвать!

***

Как в старые добрые времена, я улеглась ночевать в обнимку с немытыми моими добряками. Не то холодно. Разнежилась я в тепле, теперь вот снова привыкать к спартанским условиям. Эх…

Всю ночь я не спала. Ворочалась, мёрзла, прятала нос от смрадного запаха. Ужас. Как я раньше этим всем дышала?

Пожалуй, пора мне найти себе новое пристанище. К примеру, попроситься жить в другой детдом. Или найти отапливаемый чердак, где не так воняет.

Жаль, конечно, будет расставаться с Нинком и дедой Васей, который после инсульта почти не ходил и не говорил. Но, чувствую, мне здесь больше не место.

«Утром же отправлюсь на поиски нового пристанища», – решила я.

***

Однако на следующий день я увидела, как под козырьком ближайшего подъезда расклеивают ориентировку… с моей, не самой удачной, физиономией! Той самой, из паспорта. Расклейщик аж подпрыгнул, когда узнал во мне разыскиваемую личность.

«Оп-па-па! – заволновалось моё самое мудрое место. – Дёру! Дёру давай!»

И я, понимая, что сейчас меня могут узнать все кому не лень, снова юркнула в гнёздышко и затаилась.

А вечером… гнёздышко накрыли. Меня, в обнимку с пакетом пожитков, выволокли на улицу и посадили в УАЗик, как распоследнюю преступницу.

Замели братцы.

«Да вашу ж петрушку… – вздыхала я. – Надо было на чердаке прятаться…»

В отделении милиции за столом для допросов меня уже ждал Костя.

– Она? – спросил у предателя дядька в форме.

– Она, – подтвердил обманщик.

Я села и подпёрла щёки кулаками. Пусть хоть заспрашиваются меня, хоть пытают – ничего не отвечу.

– Что же ты творишь, Наташа? – воззвал к моей совести Костя.

Молчу.

– Мне известно, что ты проникла в кабинет директора дома малютки и отправила письмо. Я понимаю, что у тебя были благие намерения, но это подсудное дело. Ты это понимаешь?

«Ой, какие все правильные стали! – мысленно ворчала я. – А когда я хотела сама заработать Аришке на операцию и открыть благотворительный сбор, меня послали куда подальше. Вот пусть теперь им будет стыдно, а не мне».

– Это лучшее место, куда я мог тебя пристроить. У тебя есть практически всё. Зачем ты портишь себе жизнь? – снова обратился ко мне Костя.

Сижу в прежней позе, разглядываю царапинки на металлическом столе и молчу. Слишком много чести – разговаривать со всякими там предателями. Ничего он от меня не добьётся.

– Что ж ты такая трудная-то, Наташа? Как я смогу тебе помочь, если ты то бросаешься на меня, то молчишь?

И это не сработало.

«Ишь, помочь он захотел… – скептически фыркнуло моё внутреннее эго. – Нашёл доверчивую дурочку. Молчим. Делаем вид, что нам всё до фени и молчим…»

***

Этим же вечером меня доставили обратно в детский дом, только уже не на милицейском «козелке», а на Костиной иномарке.

Всю дорогу меня пытали. Ну, как пытали… И доканывали расспросами, и пытались разжалобить, и тяжко вздыхали. Всё тщетно. Я – крепкий орешек.

Перед тем как выпустить меня из машины, Костя сказал:

– Завтра я поговорю с директором, чтобы она не приставала к тебе. Но, пожалуйста, больше никакой самодеятельности! – от нажал на кнопку, и замок у дверцы автомобиля щёлкнул. – Всё, иди.

Наташу не нужно просить дважды. Секунда – и я выпорхнула прочь.

***

В комнате на меня налетел ураган по имени Таня.

– Преступница-то моя верну-у-улась! – повисла она на мне и чуть не сделала из живой преступницы неживую. – Фу, ты по помойкам что ли ползала? – Таня скривила лицо и с ужасом уставилась на свой халат. – Это я тебя такую ещё и обнимала! Фе!

– Ой, какие мы нежные! – ответила я и показала соседке язык.

Но Таня была права: запах – тот ещё. Самой бы смыть себя бомжатниковый душок, а потом – спать на чистой мягкой постельке! Не то после бессонной ночи и всех этих розысков и допросов я вымоталась. Все новости – завтра.