Форточница

Что мне принесли, я так и не поняла. Тарелка с горкой провалилась в меня как-то слишком быстро, а голод только разыгрался. А вот подоспевшая с пылу с жару пицца стала для меня вишенкой на торте. Такой вкуснятины я ещё в жизни не едала, даже прослезилась от удовольствия.

Костя поглядывал на меня и о чём-то вздыхал. Жалеет меня, что ли? Или задумал какую-то гадость и вдруг устыдился? Эх, говорила мне мама Ира, что за хорошим всегда идёт плохое. А сейчас… слишком уж всё хорошо. Прям самый счастливый день в моей жизни.

***

Если цены в кафе заставили меня почувствовать себя неловко, но из торгового центра я готова была бежать, сверкая стёртыми пятками лыжных ботинок.

Неужели люди зарабатывают столько, что им хватает на одежду?

Непреклонный Костя протащил меня по отделам, а услужливые продавцы перетаскали мне гору одежды на примерку. И брючки, и платьишки, и ботиночки… Всё такое красивое, пахнущее швейной фабрикой. Каждая вещь моего размера! Ух, красота!

Вещи упаковали в объёмные пакеты. Я почувствовала себя богачкой. Ну, почти.

«Если мне за всё это придётся расплатиться, то я крупно попала», – волновалась моя филейка.

И не зря.

После шопинга меня ждала знатная подстава.

Костя сказал, что ему нужно заехать по делам в одно место, а меня оставил сидеть в машине.

Моё нутро вопило, что нужно бежать, но я, как послушная и благодарная девочка, осталась ждать.

Потом Костя вернулся и забрал меня с собой. Мне показалось странным, что мы зашли с заднего входа, но всю глубину своего попадалова я поняла слишком поздно.

Меня сдали в детдом!

Глава 4. Батор

Я залилась визгом, начала отбрыкиваться, но без толку. Два дяденьки схватили меня под руки и повели по коридору.

Из-за дверей повыглядывали любопытные моськи моих собратьев по несчастью. Эх, вот и тюрьма…

Костя, гад такой, куда-то смылся под шумок. Чтоб ему как на иголках спалось! Чтобы рога у него отросли, а на лбу вылезла надпись большими буквами «ПРЕДАТЕЛЬ»!

Да как он мог?!

***

Ждать разговора с заведующей меня от греха подальше посадили в изолятор.

Вообще это место, как мне рвано объяснили, предназначено для внезапно заболевших детей, чтобы они не перезаражали других, пока едет скорая. Но что-то я сильно сомневалась, что изолятор использовался по назначению. Меня, вон, здоровую затолкали сюда.

На бежевых, неровно покрашенных стенах очень атмосферно были нацарапаны прямо-таки трагические надписи: «жить в детдоме – как в *опе гнома», «без рваного г****на не было бы детдома», «скорей бы мне смыться из этой темницы», «будь хоть в стельку ты послушный, мамке всё равно не нужен» и ещё много разных криков души на все лады.

Особенно выделялось на фоне остальных жирное слово «БАТОР». Такое чувство, что над его выцарапыванием трудились коллективно. Слишком уж глубоко, до штукатурки, въелись в стену борозды букв. Такое художество, если и закрасить десятью слоями краски, всё равно будет читаемо. Что нацарапано гвоздём, то не вырубишь топором. Видимо, для здешних сидельцев это не просто слово, а ёмкое описание, передающее суть жизни в этом месте.

Вот подозрительно: изоляторные сидельцы специально берут с собой гвоздь, чтобы накорябать свои измышления, или корябалка припрятана здесь?

Я заглянула под койку – и правда, в щёлке под плинтусом лежит орудие настенного творчества. Кривой и уже изрядно затупившийся гвоздь.

Во у меня смекалочка!

А так как сегодня я осознала одну ранившую меня в самое сердце истину, на стене появилась и моя запись: «девчонки не верьте мужикам, они козлы». Получилось криво, но кому надо, тот прочтёт. Обвести каждую буковку по второму разу для эффектности я не успела, услышала шаги за дверью.

***

Меня вызволили из темницы и снова повели по коридору, на сей раз в кабинет к главной по сироткам.

Заведующая, Эвелина Захаровна, оценивающе взглянула на меня из-под очков.

– Ну что, успокоилась, дорогуша? – как-то чересчур высокомерно поинтересовалась она.

– Изолятор у вас довольно усмиряющий, – ответила я.

– Мне сказали, что у тебя нет никаких документов. У нас два варианта: либо найти их, либо сделать новые. Ты знаешь, где лежат твоё свидетельство о рождении, полис и остальные документы?

– Дома где-то лежали, – пожала я плечами.

Пришлось назвать адрес, не то Эвелина Захаровна, похожая на дирижабль, как-то плотоядно на меня смотрела. Ух, не женщина, а гора!

– Полное имя? – продолжила она допрос.

– Пестова Наталия Александровна, – произнесла я и сама удивилась. Давненько я не вспоминала свою фамилию и отчество. Даже непривычно. Как-будто и не мои вовсе.

– Дата рождения?

– Десятое марта тысяча девятьсот девяносто второго года.

– Как давно бродяжничаешь?

– Где-то два года…

– Сколько классов окончила?

– Восемь. Девятый начала…

– Значит, в девятый и пойдёшь, – заведующая погрузилась в перелистывание бумажек. – В какой школе?

– В шестнадцатой, – покорно ответила я.

– Пойдёшь в двадцать третью. Все наши дети в неё ходят. Ох, и возни будет с тобой… – надула и без того пухлые губы Эвелина Захаровна и со вздохом пробубнила себе под нос. – Но как тут откажешь…

Она спросила меня, в каком городе я родилась, ещё кое-что о родителях, а затем вызвала воспитательницу, чтобы та проводила меня в комнату, где мне предстояло жить.

***

Меня привели в мою спальню. Ну, то, что она моя, – сильное преувеличение. Там уже жили, судя по наличию кроватей, двое таких же несчастных, как я.