Кроха Лю, или Экспедиция к Нашмиру

Отец наш торжественно расцепляет крючки сетки. Ребенок удивлённо глядит на свой голый животик: он увидел его впервые! Теперь сетка, аккуратно сложенная, будет отдана пришлым. Коли передумают – так волосяные сеточки никогда лишними не бывают. Сколько их нужно, чтобы одному взрослому накидку сделать? А без накидки в иные места и не сунешься, коли хворать неохота. Вон когда мы по зиминку бегали, пришлось старейшинам выдать нам накидки.

Отец берёт малыша за ножки и подбородок и погружает в бадью с головой. Вынырнув, мальчишка фыркает и пытается недовольно вскрикнуть. Все улыбаются, Дариана и её муж смотрят на своего сыночка с умилением. Не успевает он набрать воздух для долгого вопля, как отец снова окунает его. И еще раз – трижды, как при рождении. Ведь сегодня он, почитай, второй раз родился. Первый раз дитя выходит из материнского тела, второй – из материнских волос.

Отец достает голыша из воды и поднимает, показывая всем.

– Это дитя уже не младенец, а мальчик, – провозглашает он важно и радостно. – Сегодня обретет он свое имя: Дак!

Голенький Дак, в детской простоте своей не понимающий, что только что он стал пусть маленьким, но человеком, носящим имя и считающимся как при дележе пищи и прибыли, так и при распределении работы, задрыгал ножками. Весь голенький, только на голове тёмно-лиловая сетчатая шапочка да на мошонке мешочек, пока ещё великоватый. Сеточку с головы снимут, когда кончится детство и мальчик станет мужчиной. К тому времени у него отрастут собственные волосы. А сеточка на мошонке останется на всю жизнь.

Дак так и не завопил. Дариана, счастливая и гордая, быстро набросила на него мохнатое полотенце. А тут и бабка Аргаэла, самая древняя старуха в селении, согнувшаяся, но не сломившаяся под грузом нелёгких лет, поднесла к личику мальчишки гладко отполированный розоватый камушек на верёвочке. Дак схватил камень ручкой, и тот постепенно стал сиреневым.

– Владей своим Камнем Жизни, мальчик Дак, – дребезжащим голосом произнесла старая Аргаэла. – Что бы с тобой ни случилось, пока он не порозовеет, мы будем знать, что ты жив.

И она надела верёвочку на шею Дака, с интересом вертящего камень в руках.

Все-таки рано темнеет зимой. Пришлось мне взять газовый фонарь да пойти провожать Анелику до дома: намедни оттепель была, а тут прихватил морозец, и в тёмных местах теперь запросто шею свернёшь. Сцепившись под руки, мы осторожно ковыляли к дому, соседнему с нашим – дому её погибшего мужа. У крайнего входа стояла сестрина подружка Иллика, молодой гостюшка распинался перед ней, не давая войти:

– Ой, девица-красавица, чего ж ты одна домой идёшь в такую славную ноченьку? Давай, разлюбезная, вместе погуляем, ясны звездочки посчитаем, друг дружку погреем.

– Мне и так не холодно, – с достоинством отвечала Иллика, пытаясь его обойти. – Погуляй, добрый молодец, без меня, а я спать хочу.

Видно, ухажёр не нравился Иллике, и она хотела от него отделаться, не обижая. Но парень не понимал намёков, он заходил то слева, то справа, и всё старался взять её за руку, и без устали молол языком…

– Пойдем с нами, Иллика, – предложила я. – Ночка и впрямь хороша, вот и погуляем вместе, без парней надоедливых.

Сосед насупился:

– Это тебе, что ли, парни надоели, коротышка? Да чтоб тебя поцеловать, в три погибели согнуться надо! Как тебя мать-то такую в сетку обернула?

У меня внутренности точно в комок сжались. Я стиснула зубы, чтобы не зарычать на него. Пальцы мертвой хваткой вцепились в рукоять ножа на поясе. Когда я была младенцем, никто не знал, какой я вырасту. А знали бы – не стали оборачивать, тут он прав. Но каково мне слышать об этом?

– Пасть закрой, злыдень! – Иллика подскочила ко мне, поглаживая по побелевшей руке, держащей нож. – Язык твой без костей, а сердце без души. Не люб ты мне, и никому люб не будешь, пока язык не укоротишь!

Иллика потащила нас вдоль дома, к другому входу – тому, что нужен был не ей, а Анелике. Должно быть, у моей сестрицы заночует. Я шла, механически переставляя ноги и оскальзываясь. К насмешкам я привыкла с детства, но такого оскорбления – сомнения, что я вправе жить на этом свете – до сих пор не слыхала. Я не могла оторвать сузившихся от гнева глаз от обидчика, и потому скорее прочла по губам, чем услышала:

– Как бы тебе кой-чего не укоротили, гордячка.

Он уже понимал, что со мной связываться не стоит: увидел мой взгляд и движения бойца. Смотрел он не на меня – на Иллику.

Гости торговали весь следующий день. Торговля шла без огонька. Соседский старшина недовольно хмурился. Не получили соседушки ожидаемой прибыли – что попишешь, удача не всегда рядом ходит. Обиженный нами молодец вообще зыркал волком. Словом, старейшины вздохнули с облегчением, когда узнали, что утром соседи собираются обратно.

Ушли затемно, без проводов и напутствий. А ближе к полудню занимаюсь я с Троком и Ма – вдруг подходит Анелика и другая её подружка, Кайлюна.

– Иллику не видала? – обеспокоенно спросила сестра.

Я покачала головой.

– Разве она не с вами была? Вчера говорила, что вы все втроём будете зиминку толочь.

– Так и уговаривались, – кивнула Анелика. – А она не пришла. И дома её нет.

– С этими, что ли, ушла в Лесное Место? – предположила Кайлюна. – Один вокруг неё увивался – может, и пошла с ним?

– И родню не предупредила? – возразила я. – Приданое не увязала? С подруженьками не попрощалась? Нет, не могла она уйти. Да к тому же парнишка этот настырный не по душе ей был.

– Слушай-ка, Кроха, – встревоженно проговорила Анелика, – а не случилось ли чего? Боюсь, к старейшинам надо идти.

Пошли мы втроём, Трок и Ма за нами увязались. Отец наш с Анеликой выслушал пасмурно, не стал, против обыкновения, рукой махать: уж эти девки, из мухи волкоутку сделают! Велел всё бросать и искать, да сорвать на поиски всех, чья работа не срочна. Видно, помнил, что гости отбыли недовольные.

Иллику нашел наш братец Эр. Она была жива, хоть пролежала с ночи на снегу за заброшенным колодцем. Руки скручены за спиной её же шарфом, во рту – рукавица. Шапка валялась рядом, а вместо длинных кос лишь неровно торчали короткие, как у ребёнка, разноцветные пучки. В глазах замёрзли слёзы.

Брат притащил Иллику на руках в дом, к огню. Девчонки слетали за огненной водой, три ложки влили в рот, а остатком принялись растирать закоченевшее тело.

– Детки мои, – простонала вдруг Иллика, задрожав. – Детки… – и зарыдала.

У меня сжалось сердце. Долго теперь не родить Иллике ребёнка. Коса не выпадет, пока не вырастет. А растут волосы годами…

Всякое бывало меж людьми. Бывало, мужчина, не желающий больше детей, сам срезал косы жене – но то дело семейное. Бывало, торговцы заезжие или вовсе лихие люди отсекали у зазевавшейся девчонки косицу – сетку сплести да продать с великой прибылью. Но те больше одной никогда не забирали, а девка, потерявшая косу, все равно горевала и стыдилась: где ж это видано – без косы и без ребёнка? А эти сволочи Иллику мало того что опозорили, так еще и материнства лишили на многие годы.

– Иллика, милая, – я бросилась к ней, обнимая, – прости меня! Из-за меня всё это, из-за слов моих неприветливых! И что я встряла, дура набитая? Это мне должны были косы выдрать, и поделом! Лучше бы мне!

Мне детей так и так не рожать. Если б я только могла, отдала бы Иллике все свои косы. Но природа не знает справедливости: чужая коса к голове не прирастёт.

– Н-не говори так, – сквозь дрожь простучала зубами Иллика. – Когда б не ты, мне бы от того хмыря до утра не отвязаться. А кончилось бы тем же: я бы с ним не пошла и нагрубила бы…

Я промолчала. Добро, что нет у Иллики обиды, но тот парень именно на меня обозлился. А когда понял, что отомстить мне ему не по силам, обозлился ещё больше – на всех, кто со мной рядом. Ну, а на Иллику – пуще всего.

Пришел отец с другими старейшинами, стали расспрашивать. Оказалось, бойкий парень не один был. Трое напали на Иллику, когда она домой шла с посиделок. Рот заткнули, уволокли в глухое место, а там уж мычи не мычи – никто не услышит. Откромсали косы да кинули. Среди них был и соседский предводитель.

Сдвинули брови старейшины. Когда б малец один все проделал, списали бы на кровушку молодую, на головушку горячую. Отправили бы к соседям послов, волосы бы вернули, парню розог надавали для острастки и позора. А тут выходит, самый главный в этом соучаствовал. Одного из своих старших людишки Лесного Места не выдадут. Да и косы, верно, тайно продадут так, что концов не найдешь, а прибыль поделят, и все будут молчать. Послы здесь бесполезны. Дело такое, что с оружием надо идти – в набег, стало быть. Не хотел отец портить соседские отношения, да не наша вина, не мы первые подгадили. Проглотить – в следующий приход чужаки у всех женщин косы посрезают. Чрезмерную дерзость надо обламывать в самом начале.

– Хорошо бы сейчас двинуться, по горячему, – мрачно промолвил отец. – Но сейчас они будут ждать нас. Не дураки ведь, – признал он с сожалением. – Погодим четырнадцать дней. Пускай расслабятся, бдительность растеряют.

– Через четырнадцать дней, того гляди, распутица начнется, – озабоченно напомнил другой старейшина, престарелый муж бабки Итриены.

– Ну, тогда после неё нагрянем, – рассудил отец. – А лучше – под самый её конец.

Все понимающе покивали. И впрямь, самое лучшее время – когда дороги станут проходимыми для отряда легковооружённых людей, а для тяжёлых железных волкоуток – ещё нет.

Берн

Внизу проносились голые леса, равнины, утопающие в серо-коричневой грязи, вздутая свинцово-серая река, по которой поднимался караван судов. Берн Воор включил максимальное разрешение и успел заметить, что в голове каравана идет моторный катер, таща за собой несколько барж.

Порой он видел и танки, но не смог отыскать ни одного большого танкового подразделения. Машины были рассредоточены группами от трёх до восьми без всякого очевидного плана. Впрочем, в такую погоду от танков толку немного, здесь нужны амфибии. Десяток амфибий имелся на борту, и Берн Воор прикрыл глаза, чтобы наглядно представить себе, как они будут окружать эти нелепые группки по одной и поджигать их… Наверняка же в них не бабы. Берн Воор слыхал, что бывают планеты, где командуют женщины, но в проклятые железные коробки они предпочитают сажать мужиков. Сказать по правде, лично младшему командиру пока ещё не встретилась ни одна девка с оружием в руках. Ну, кухонные ножи или там подобранный кирпич трудно считать оружием.

Впрочем, вряд ли генерал Сааг начнет с этих долбанутых танков. Скорее всего, он прикажет захватить тылы, пока железки застряли меж болот. А вот в тылах девочек обычно навалом. Не все расы, правда, красивы с точки зрения коренного уроженца Харибды, но долг есть долг, будь у местных хоть по три ноги и по две задницы, лишь бы самое главное имелось…

– Садимся вон у того населённого пункта, – приказал Крис Сааг пилоту, постучав ногтем по изображению нескольких многоэтажек. – Надеюсь, – теперь он обращался к младшим командирам, – мне не надо вас учить, что первым делом следует захватывать электростанции и узлы связи, а бабы успеются. Кстати, Воор, найди мне девочку поприятнее.