Враг моего врага. «Песец»

Зато Дьёрдь знал, где рубка. Короткими рывками между падениями – взрывы то и дело сотрясали коридор – он двигался к рубке, таща два скафандра. Еще один скафандр был на епископе. Ему было неудобно признаться самому себе в том, что он ужасно боится разгерметизации. Такое надо встречать в скафандре. Но шлем он не надевал до последнего, и дело было не в стремлении доказать неизвестно кому, что ему не страшно. Просто ему хотелось сократить пребывание в закрытом скафандре до минимума. Среди прискорбных несовершенств святого отца числилась и клаустрофобия.

Принц и Ассасин сорвались с мест в тот самый миг, когда радуга перехода погасла. Они сделали все, что могли, они продержались, пусть это и казалось нереальным. Корабль не сохранить – значит, пришло время уйти. Принц вытащил кота, забившегося под кресло, подхватил под мышку и рванул за Иоанном Фердинандом, прикрывая голову свободной рукой от сыплющихся сверху искр, кусков горящего пластика и обломков перекрытий. И, словно дождавшись их ухода, рубка раскололась, как скорлупа, под новым ударом. Сзади жахнуло горячей волной, затлели волосы и форменная рубашка на спине, за ботинками потянулись черные оплавленные следы. Фархад заорал, ругаясь на невообразимой смеси родного языка с английским, хантским и даже немножко на шитанн – любимую присказку Аддарекха про могильных червей выучили все, не только десантники. Пол под ногами проседал и тек, спасала лишь скорость.

За поворотом они чуть не сбили с ног епископа.

– Господин Галаци! – рявкнул Фархад. – Что вы тут делаете? Вы уже давно должны…

– Я знаю, что делаю, – перебил Дьёрдь и, забрав у него кота, сунул скафандр. – Одевайся скорее, юноша! И ты, сын мой, – второй скафандр достался Иоанну Фердинанду.

Пилоты – не епископы. Дьёрдь надевал и прилаживал скафандр несколько минут, в Академии учат делать это за шесть секунд. Мересанец тоже учился не в семинарии. Он облачился еще быстрее Фархада, который сбивал пламя с кудрей на затылке, а потом, завязав рубашку узлом на груди, размещал в ней кота.

– Для нас есть капсула, – сказал Дьёрдь. – Надо быстрее…

Они не успели. Взрыв вскрыл крейсер до самого нутра, и под ними разверзлась звездная пропасть. Дьёрдя замутило. Только бы не вырвало в шлем, подумал он, и тут же ощущение выходящего из легких воздуха и звон в ушах подсказали ему, что он без шлема. Чудом ему удалось захлопнуть шлем, пока не начало меркнуть в глазах. Когда кислород снова пошел в кровь, в мозгах прояснилось, и даже тошнота отступила. Он падал в пустоту, и за одно плечо его держала рука Иоанна Фердинанда, а за другое – Фархада, второй рукой все еще лихорадочно застегивавшего молнию на груди.

Давно ушли те времена, когда каждый, хоть раз летавший в космос, был знаком с невесомостью. И невесомость, и перегрузки для крупных кораблей остались в прошлом, когда вошли в обиход искусственная гравитация и гравикомпенсаторы. Ну, а как же? Без гравикомпенсаторов разве что рейсы до Луны летают да челноки на ближние орбиты. А чтобы допилить в разумное время хотя бы до Марса, не говоря уж о разгоне до субсвета, требуются такие ускорения, которые без компенсации просто не пережить. И если для тренированных пилотов ни невесомость, ни декомпрессия не были новостью, оба знали, что это и как с ними сладить, то Дьёрдь испытывал эти ощущения впервые. Конфуз случился, хотя и не тот, которого он ждал: стекло шлема осталось чистым, а вот белье слегка намокло.

Ему казалось, они целую вечность кружились в водовороте небес. На самом деле они провели в открытом космосе всего несколько минут. Осколки «Ийона Тихого» еще разлетались в стороны, а несуразная «Райская звезда», по паспорту экспедиционное судно, а по виду хеллоуинская помойка с ускорителями, расстреливала гъдеанский эсминец, когда их заметили с предпоследней капсулы, где находился Охотник, внимательный и спокойный, как кирпич. Капсулы крайне просты в управлении, а уж дипломированному пилоту вовсе не составило труда без суеты подойти и бросить трос кому-то в шевелящихся скафандрах.

И, разумеется, когда встал вопрос, к кому проситься на борт: к чфеварцам, добившим «Ийон», или на непонятную хреновину, взорвавшую гъдеанский флагман, выбор был сделан в пользу уродливой хреновины.

Посадка была жесткой. Собственно, ее и посадкой-то было не назвать: обгоревший центральный модуль триремы рухнул с небес, слегка затормозив об атмосферу. Миленич, непривычно молчаливый, сделал все, что от него зависело, совершил попросту невозможное, проведя плохо слушавшуюся управления консервную банку курсом, который не стал смертельным. Без навигационных расчетов – оборудование было разрушено, компьютер не работал, Баин прикидывала курс на пальцах. Зато со вторым пилотом, на что даже не надеялся. Он не ждал толку от слепого эасца, дал ему лишь подержать пульт, пока надевал скафандр. Но Согиро на удивление чувствовал свой корабль – не первый год пилотом на нем ходил, и небось, не резервным: расположение рычагов и кнопок знал наизусть, не промахнулся ни разу. На ощупь ввел пароль, но сервер не откликнулся: вернее всего, был уничтожен. Согиро держался, несмотря на боль, терзающую его не меньше, чем Миленича, скорее даже больше: эасцы хуже переносят боль. Пытался сделать что-нибудь, невзирая на увечье, которое многих заставило бы опустить руки.

Горящий болид ударился о заснеженную поверхность, с жутким грохотом и скрежетом, вздымая тучи снега и пара, проволокся по ней несколько сотен метров, теряя целостность. Кресла сорвало с креплений и вместе с пилотами покатило по полу, цепляя за выступы конструкций. Тех, кто не был пристегнут, начало швырять от стены к стене еще в полете, в рубке стоял вой и ругань, мешающие пилотам нормально работать. Но выгнать лишних было некуда: в коридоре за дверью рубки бушевал пожар, вот-вот грозящий проплавить стены, а огнетушители кончились. Дым сочился сквозь щели, дышать было невозможно; все понадевали скафандры, а кому не хватило – термокостюмы и дыхательные маски с перекисными патронами.

При ударе о землю Баин больно треснулась головой, из глаз посыпались искры, сознание на миг померкло. Эасцы не убили, так родной капитан едва не угробил, мелькнула мысль. Когда в глазах прояснилось, она увидела седого Неске, который тряс ее за руку и указывал на разошедшуюся дыру в обшивке. Он что-то говорил, она не слышала сквозь шум в ушах, но сообразила:

– Уводи всех! Как можно дальше от корабля!

Люди спрыгивали в дыру, откуда тянуло морозом. Баин отстегнулась от кресла. Рядом выпутывался из ремней Миленич.

– Где этот чудило? – огляделась она.

Изображение слегка плыло, голова казалась чугунной. Если ей и ответили, она не расслышала. Взгляд сам наткнулся на Согиро, безуспешно пытающегося нащупать застежки ремней. Из глазниц обильно текла кровь, заливая шлем – видно, сотрясение сказалось, – и движения пилота с каждой секундой становились все более вялыми. Баин бросилась к нему, чуть сама не упав, освободила от обломков кресла, потащила за руку:

– Вставай, несчастье! Надо уходить!

Эасец забормотал в ответ что-то неслышное. Она закинула его руку себе на плечо, поволокла к дыре – в дверь все равно не выйти, не прикоснуться даже, так жаром пышет.

– Быстрее! Тут топлива еще – вагон и маленькая тележка. Ты же не хочешь кремироваться заживо?

Люди разбегались от горящего обломка, когда-то бывшего тринадцатой триремой героического ГС-флота Эас, ломились прочь по глубокому снегу. Небо было черным, зарево пожара бросало на снег причудливые, извивающиеся тени. Патроны не успевали обновлять атмосферу, такая система не предназначена для бега на пределе сил. Баин откинула шлем, ледяной воздух обжег щеки, наполняя легкие кислородом. Снег проваливался под ногами, при падениях колючие льдинки царапали лицо. Согиро с хрипом ловил промороженный воздух ртом, кровь застывала на щеках. Они отставали, потому что Баин выкладывалась за двоих, тащила его, обессилевшего, почти теряющего сознание. Бросить, промелькнула мысль, не уйдем ведь. Но она не могла заставить себя скинуть его руку, оттолкнуть в сугроб. Как-никак, живой человек…

Земля под ногами вздрогнула, в который раз роняя людей, сзади дохнуло жарким, плотным воздухом, сбивающим с ног тех, кто чудом устоял при толчке. Баин, вцепившись в Согиро, покатилась вместе с ним, уминая телами дорожку в снегу. Над местом катастрофы поднялся столб белого дыма и пламени; куски расплавленного металла со свистом летели по сторонам широкими дугами, как метеориты, освещая окрестности.

Не найдя лотка, Аддарекх нагадил под ноги мычащему сквозь кляп Ену Пирану, безошибочно сочтя это место самым подходящим для отправления нужд. Ччайкар Ихстл одобрительно ухмыльнулся, а Цхтам Шшер выдал земному зверю банку мясных консервов.

– Наша капсула последняя, – сказал Фархад. – На «Ийоне» больше никого не оставалось.

Ччайкар коротко кивнул.

– Кто командир?

– Йозеф Гржельчик.

– Так кто же из вас Йозеф Гржельчик?

Фархад и Иоанн Фердинанд переглянулись.

– Э-э… это не мы. Адмирал Гржельчик покинул корабль некоторое время назад, он сейчас на Земле.

– Вы говорите о том адмирале Гржельчике, который является главнокомандующим Земли?

– Ну-у… – Гржельчик – главнокомандующий? Вот это да! А они-то думали, его вызвали в генштаб для того, чтобы навставлять пистонов. – Наверное, так.

– А я спрашиваю, кто капитан вашей лоханки.

Они снова переглянулись. После того, через что они прошли, они, казалось бы, ко всему были готовы. Только не к этому!

– Он, – кивнул Фархад на Иоанна Фердинанда, а тот одновременно указал на Принца:

– Он.

Ччайкар озадаченно нахмурился. И церковник в черном, что был вместе с космолетчиками, отставив стакан с реттихи, поспешил разрядить обстановку:

– А что это за грешник у тебя в путах, поведай мне, пасынок Господа?

Шитанн покосился на епископа. Присутствие представителя Церкви его несколько напрягало. Однако поп вел себя цивилизованно, не призывал никого достать кварцевые излучатели и продемонстрировать их действие на нечистой силе. Как же изменился мир!

– Этот ублюдок – адмирал Гъде Ен Пиран, – ответил Ччайкар. – И даже не думай будить во мне милосердие, поп. Я разорву его на клочки и выпью всю его кровь!

Трое с «Ийона Тихого» уставились на гъдеанина. И адмирал со страшной рваной раной в боку, залитой кровью, тихо воющий от боли сквозь кляп и с ужасом следящий за каждым движением погрязшего во грехе жуткого кровохлёба, задрожал и попытался вжаться в угол, поняв: злющий шитанн – это так, детский кошмарик. Молодой землянин с обгоревшими волосами смотрел на него брезгливо, словно он ничем не отличался от кучки кошачьих фекалий у его ног. Голубокожий мересанец с синими потеками, запекшимися на лице – с обжигающей ненавистью и предвкушением мести. Но больше всего его напугал взгляд пожилого кругленького землянина в долгополой черной хламиде, слегка примятой на груди массивным серебряным крестом. В нем не было ни злости, ни отвращения. Одна лишь спокойная неотвратимость, заставившая кожу подернуться морозной дрожью.

– Ен Пиран – пособник сатаны, – обрекающе молвил епископ.

– Его надо доставить на Землю для суда, – с сожалением произнес Принц. Ему хотелось бы удушить проклятого выродка на месте. Но мать всегда учила проявлять сдержанность и поступать по закону.

Дьёрдь Галаци покачал головой.

– Нет. Тьма не должна ступить на Землю. Она переполняет сей дьявольский сосуд, это видно даже мне, скромному служителю Господа, не избалованному Его дарами. Каждый миг его существования оскверняет все вокруг. Не пей его кровь, шитанн, она заражена тьмой. И не прикасайся лишний раз к его отравленной плоти. Его следует немедленно предать очистительной смерти в огне.

Ен Пиран задергался в путах, нечленораздельно мыча, и землянин повысил голос:

– Я, епископ Дьёрдь Галаци, по воле и с благословения верховного понтифика Вселенской Церкви, Патриарха Запада Бенедикта XXV и во имя Господа нашего Иисуса Христа, – слова падали тяжелым звенящим железом, Фархад никогда и не подумал бы, что в этом безобидном христианском попе вдруг проснется такая сила, – приговариваю пособника и проводника дьявола, совершившего тягчайшие преступления против Бога и Вселенной, к сожжению и развеиванию пепла. Казнь назначаю безотлагательно!

Ччайкар сглотнул, в глубине души радуясь тому, что беспощадная длань церковника направлена не на него.

– Землянин, ты постой, – он кашлянул. – У нас ведь тут негде костры разводить. «Звезда» – космический корабль, да и то с большой натяжкой, соплями склеенный.