Чунтэ – хранитель джунглей

Фаго, будучи человеком вдумчивым и понятливым по отношению к «непосвященным», отложил шлифовальный инструмент и сдержанно кашлянул.

– Перуанская культура резьбы по камню, – начал он, – восходит к эпохе, предшествующей империи инков. Это была великая цивилизация, не захватившая ни единого участка земли войной и насилием. Их культура повлияла на развитие почти всего современного Перу.

– Ага, я слышала об этом и даже видела их уникальные циклопические строения.

Фаго согласно кивнул, сделал паузу и, благоговейно положив ладонь на свой камень, продолжал.

– Они строили храмы из камня и возводили стелы с тайными письменами[4 - Совр. название Чавин, север Перу]. Никто не знает, откуда они пришли и как исчезли, но именно они стали началом перуанского шаманизма.

– А что это такое… «оно»? – опустила я глаза на изображение.

– Образ духа, – кротко произнес Фаго и вдруг улыбнулся. – Надеюсь, вы понимаете, что мы верим не только в нынешних, христианских духов, но и в древних?

– Языческих демонов?

– Очень смешно! – юноша по-ребячески рассмеялся. – Но если вы желаете чему-то научиться, не давайте имен тому, о чем вы никакого понятия не имеете, ибо они как были пустой этикеткой, так пустой этикеткой и останутся.

Мягкие и в то же время жесткие слова остепенили меня. Фаго продолжал:

– Христианские миссионеры, увидев алтари индейцев со статуэтками тотемных животных и изображениями странных существ, принялись разрушать их, даже не попытавшись понять, что именно они означали. Они объявили нас идолопоклонниками и придали огню наших учителей, а с ними – знание… Христиане молятся и просят о милостях у стоп своих святых. Мы изучаем элементы природы и силы вселенной, а не поклоняемся им.

Я спорить не стала. Подобные вспышки горечи по отношению к христианству я видела часто и научилась уважать память аборигенов. К тому же в Советском Союзе молодежь давно отказалась от «божественного лидерства».

– Хорошо, – ответила я, принимая вид сосредоточенного внимания, – тогда будь так любезен, объясни мне, что это изображение символизирует?

Фаго выпрямился, но голос смягчил.

– Это называется Хампи Камайок, или Тот, кто несет знания о медицине.

«Ага, как в древности Асклепий», – пронеслось в моей голове, но тут же исчезло. Действительно, чтобы воспринимать что-либо новое, разум должен быть… пуст. Иначе можно стать подобной тем, кто смотрит на мир через призму своих собственных ярлыков.

– Это воплощение искусства курандерос, шаманов-лекарей, – между тем продолжал Фаго. – Изображение несет тот заряд энергии и философии, в котором нуждается каждый на пути посвящения себя во врачебное искусство. Змеи – мудрость, когти – цепкость, крылья – способность перемещаться во времени и пространстве, Сан-Педро в руках – образ забвения. Это символ элементов, коими должен владеть шаман, дабы перейти в состояние «нагваль»…

– Сан-Педро? – перебила я.

Святой Петр, упомянутый юношей, берег ключи к потустороннему миру, подобно древнеегипетскому Сетху.

Фаго почтительно опустил глаза. Он понимал, что моя реакция на последующее объяснение, возможно, откликнется негативностью.

– Это кактус, – пояснил он. – На местном языке он называется «вачума». Его сила используется как в белой, так и черной магии…

Приехали! Кактус и магия! Я хмыкнула, пытаясь скрыть пессимистическое брожение мыслей в своем уставшем сознании. Мой разум отторгал саму идею существования магии так таковой. Фаго, кажется, не замечал моей эмоциональной борьбы.

– Вачума подобно псу хранит спокойствие домашнего очага, она умиротворяет сердце, выздоравливает тело, – продолжал он. – Над образом Хампи Камайок можно медитировать, молиться и размышлять. Вырезая его в камне, я уделяю мысли ему, древнему олицетворению силы земли, вечности мира… Надеюсь, вы, донья Натали, знаете, как происходят камни? – он дождался моего согласного кивка и снова улыбнулся. – Придавая камню образ Хампи Камайок, я воссоединяю себя со всеми элементами вселенной. Это часть ритуала посвящения. После него каждый ученик получает свой элемент врачевания.

– Вы имеете в виду то, что шаманство – это не семейный бизнес? Умения не наследуются детьми от отцов? Нечто свыше передает посвященному врачевателю своеобразно личное амплуа?

На мой вопрос Фаго рассмеялся. Так же, как и его учитель, он редко смеялся, и, как я поняла, его смех не был вызван положительными эмоциями.

– Для начала неплохо, – наконец ответил он. – «Амплуа»!

– Ага, – пробормотала я, пытаясь привести в порядок спутавшиеся мысли, – а это состояние «нагваль»? Что это? Шаман, способный собрать воедино все магические элементы врачевания? А как выглядят эти элементы? Нечто вроде восточных – вода, огонь, воздух, земля? Как от этих элементов зависит уровень познания магии?..

Я хлестала бедного Фаго в лицо вопросами подобно грозовому ливню, сбивающему цветы бромелии[5 - Бромелии цветут лишь один раз]. Юноша растерянно моргал и. казалось, вот-вот усохнет под нарастающим весом изливающегося на него любопытства. Вдруг в мой словесный поток ворвался знакомый голос.

– Шаманы различных уровней и элементов относятся к разным классам магии.

Это был учитель Фаго, Освальдо. Он настолько неслышно появился в дверях, что мы оба подскочили от неожиданности. Фаго тут же с послушанием склонил голову и вернулся к работе. Я же по молчаливой просьбе шамана вошла в молебную. Освальдо, не сказав и слова своему ученику, сразу обратился ко мне.

– Теперь вам известно, что мы не поклоняемся тому, что вы, европейцы, называете демонами и идолами?

Я лишь кивнула. Мне предстояло просеять все знания о древних религиях… Да и можно ли назвать знанием заблуждения «цивилизованного» человека? Вряд ли. Мне лучше отступить от разговора о «философии» и окунуться в мир «практики».

Глянув на алтарь, я бесцеремонно подхватила довольно забавную аморфную фигурку летящей птицы.

– Скажите, какого божка представляет этот идол? – важно, словно пребывая в музее мецената, спросила я, рассматривая предмет моего интереса: головка маленькая, острая; шея длинная, вытянутая; раскинутые коротенькие крылышки и длинный хвостик. Несмотря на дикость мест, птичка была идеально отшлифована, а посему у меня к ней открылось наиболее лично-оценочное чувство. В ответ Освальдо бесстрастно опустил голову.

– Это не идол, донья Натали, – сухо произнес он. – Это, можно сказать, хирургический инструмент.

Я покрутила долговязую фигурку перед глазами. По длине она была чуть короче локтя, довольно тонкая, но без всяких явно выраженных режущих поверхностей. Освальдо заметил немое удивление на моем лице и со вздохом пояснил:

– Ее применяют в ритуале… ам… лишения девственности девушек. Племена в горах моются редко, а одежду почти совсем не меняют. Посему столь кровавый процесс доверяют неодушевленному предмету в руках опытного Брухо. Впрочем, и европейцы времен античности пользовались теми же средствами.

– Ха, птичка… – только и выдавила я из себя, поспешив вернуть «инструмент» на место.

Освальдо благосклонно улыбнулся.

– Теперь вы еще и знаете, откуда берут начало символы птиц, приносящих детей…

Обрыв

Ближе к вечеру я, слегка оклемавшись, решила размять ноги и прошлась вдоль узкой террасы. Безветрие. Промозглый холод и какая-то всеобъемлющая сонливость. Совершенное спокойствие. Не было слышно ни птиц, ни зверей, лишь журчание ручейков, как пустой желудок дикой кошки, пугало, напоминая о всегда неожиданной смерти. Я присела на край скалы, вынула из кармана брюк очки, блокнот и, размяв заиндевевшие пальцы, вывела карандашом: «Индейцы обрабатывают землю гор тяжелейшим трудом, в который входит выдалбливание в камне уровней, подобных лестнице. Такое можно наблюдать в Китае и многих горных районах мира. Но у потомков инков наблюдается маленький нюанс. Начав облагораживать гору подобным методом, они стремятся к завоеванию вершины. Проще говоря, решив построить крепость, жилище или храм на горе, инки начинали со строительства террас в ее основании. Подготовительная работа могла длиться десятки лет, но это укрепляло землю и предохраняло склоны гор от оползней на века. Отсюда и обратная логика: там, где видна «лестница» вероятно, возвышаются руины укрепленного пункта непосредственно над ней…»

– Вам когда-нибудь хотелось спрыгнуть вниз?

Неожиданный вопрос Освальдо чуть не качнул меня прямо в чернеющее под ногами ущелье. Мои пальцы выпустили карандаш. Тот бодренько скатился по гладкому листу блокнота и исчез в зияющей пасти обрыва. Не вставая, я глянула в лицо шамана. Оно отражало столь открытое любопытство и вместе с тем мудрость, что я не посмела солгать.

– Часто… – ответила я, поправив съехавшие с переносицы очки. – Всегда хотелось знать, смогу ли я…

– Остаться в живых?..

– Нет… летать.

Я отвернулась, опустив взор в волнующую пропасть. Она манила к себе, звала, подобно сиренам. В отличие от меня, Освальдо совершенно не волновался. Он возвышался надо мной и над опасной вертикалью, подобно духу без тела. Мы оба помолчали. Слепая глубина, холодное пространство, чарующая тишина. Ощущение свободы, необъятной и головокружительной, тянуло вниз. Но разум внушал трепет. Мое тело сковывал подсознательный страх. Дыхание, как мне казалось, вот-вот должно прерваться, и я отделюсь от твердыни камней, поднимусь в воздух, взлечу.

– Я часто летаю во сне, – наконец промолвила я. – Когда просыпаюсь, открываю окно… Мы всегда жили на последнем этаже.

– У вас есть горы, там, на вашей родине?