Чунтэ – хранитель джунглей

Чунтэ – хранитель джунглей
Натали Варгас

Перу. Анды. Амазония. 1949 год. Группа искателей приключений пробирается через джунгли в поисках загадочного города забытой цивилизации. В экспедиции участвует петербургская путешественница Наталия Мишкина. В пути наряду с друзьями компанию ей составляет шаман Освальдо со своими учениками. Он знакомит девушку с мистическими воззрениями своих предков и концепциями магии. Наталия узнает о том, кто такой Чунтэ, перуанский Леший, и его слуги – духи леса, но пока не знает, зачем Освальдо посвящает ее в тайны джунглей… А ведь только ему одному известно об опасности, поджидающей участников экспедиции.

Натали Варгас

Чунтэ – хранитель джунглей

У знания есть одно неистребимое качество: оно странствует и, странствуя, человек становится вечным его спутником.

Андийская мудрость

Том первый

Спутники

Горы

Перу, 1949 год

Тишина величественных гор, журчанье ручейка, голоса, доносящиеся с верхней террасы. Местные индейцы-горцы вспахивали небольшой участок земли с помощью двух быков и длинного шеста-плуга, закрепленного между ними. Рассмотрев приспособление, можно было понять, отчего у некоторых быков обломан рог, а то и оба. Причиной был шест, нижняя часть которого весьма близко напоминает соху. В верхней части он имел перекрестную перекладину с двумя кожаными лопастями на концах. Те надевались на голову животного между рогами, и перетягивались жгутом вокруг основания рогов. Бедный скот тянул плуг, преодолевая невероятное сопротивление каменистой тверди исключительно силой шеи, то и дело судорожно встряхивая головами.

«Варвары, – подумала я, долго наблюдая за работой индейцев. – Что же им ничего более гуманного в голову не пришло?»

Женщины-индианки в ярких одеждах сидели на только что вспаханной, пыльной земле. О чем-то лепеча между собой, они высаживали семена в свежие борозды. Язык вроде как и кечуа, но непонятен. На слух напоминал не то корейский, не то японский. Интересно, говорит ли кто из них по-испански? Я обернулась к нашему проводнику Хосе и, бросив многозначительный взгляд в сторону горцев, спросила:

– Знаете ли вы местный язык? О чем они говорят?

Хосе – кузкенец[1 - Житель города Кузко, Перу. Примечание: название «Кузко» было запрещено в 1976, после чего перуанцы вернули более верное «Куско». Тем не менее, в данном тексте будет употребляться старое название «Кузко» (здесь и далее – прим. автора)], молодой человек, которого мы встретили более года назад в порту Кайао. Как житель Кузко попал туда, никто понятия не имел, но он оказался весьма полезен в знании местных языков и, что особенно важно, традиций и культуры.

Тот уныло мотнул головой.

– Этот народ называется янама. Диалект здесь иной, нежели в Кохко[2 - Местное название Кузко].

Хосе происходил из рода инков и величаво назвал себя «кузкеньо». Надо заметить, что народ инков отличался высоким ростом и правильными, почти идеальными по точеной тонкости чертами лица. В сем свете заявления Хосе казались благонадежными. Он был высок, хорошо сложен, приятен в манерах. Для более полного впечатления о народе кузкеньо добавлю: говорят они в нос, глубокомысленно растягивая слова, смотрят поверх голов и ходят медленно и важно, обязательно придерживая тросточку или изящный зонтик на худой конец.

– Называть всех перуанцев потомками инков – это все равно что считать нынешних жителей Италии правнуками римских императоров, – утверждал он, грозя кому-то пальцем на звездном небе. – Или население Санкт-Петербурга – родственниками династии Романовых…

– Ленинграда, – смеялась я, удивляясь осведомленности спутника. – Значит, инки – это исключительно королевская династия, а не народ?

– «Инка» значит «господин», «повелитель», – приподнял брови Хосе. – Инки произошли от сочетания индейцев с богами. Инки пришли, чтобы положить конец хаосу и распрям народов континента, внести порядок и гармонию…

Высокомерное заявление? Возможно. Но невероятное отличие инков от остальных племен Южной Америки – красноречивый свидетель их правоты. Позднее я узнала, что предки Хосе относились к особому классу инков, коих называли «митимэ»: «наместники» или те, кто подселялся инками в деревни и города покоренных племен. Они не только управляли местным населением, но и составляли сеть «наушников» для своего императора. Влиянием митимэ менялась и религиозная культура народов, технология и язык. Последнее, правда, имело некоторые искажения.

– Неужто все языки в Перу столь различны? – переключила я тему с божественного на земное.

– Абсолютно! – торжественно ответил Хосе, но, подумав, добавил: – В этой стране более сорока различных народностей. Для многих здешних племен кечуа – чужой язык. Инки переселяли покоренные народы затем, чтобы те теряли свои корни, а значит, сопротивляемость их власти, – он досадливо махнул рукой. – Янама хоть и подзабыли, откуда пришли, но составили собственный диалект. Как их тут понимать? Вот если бы испанцы прибыли сюда лет так на сто позднее, то картина была бы иной…

Хосе уставился на меня виновато и возмущенно. Я не спорила. Практика переселения целых народов была известна человечеству еще с времен библейских сказаний… В подобном ракурсе история разгрома империи инков конкистадорами казалась чем-то вроде благословения или даже результатом влияния неких сил, не пожелавших последнему уголку древних цивилизаций быть напрочь стертым захватчиками. Испанцы уже не смогли повлиять на завоеванный континент в силу излишней нетерпимости к культуре и религии аборигенов. Христианские миссионеры взялись за варварское уничтожение «идолопоклонения». Но жестокое противоборство обозлило коренное население, сделав его сильнее в собственной вере… Оттого оно и выжило.

Я встала. Слегка пошатнуло. Подождала. Горы – три тысячи метров над уровнем моря, а то и выше. Прошла несколько шагов и попыталась сделать полный вдох и выдох. Еще раз. И еще. Достала из кармана заготовленные еще утром свежие листья муньи, горной мяты. Размяла пальцами, втянула пряно-душистый аромат. Стало легче. Долгие дни подъема по извилистым горным тропам, палящее солнце, пронизывающий ветер и чрезмерная высота сделали свое дело. Я чувствовала себя изнуренной и разбитой. Голова наливалась свинцом и болезненно гудела с каждым шагом. Казалось, вся кровь приливала к голове, покидая остальное тело.

– Говорил я вам, не надо бегать, чтобы размять ноги! – услышала я ехидный голос Хосе.

Неужели я так плохо выгляжу? Я шлепнулась на покрытую вязаным ковром лежанку, вытянула ватные ноги и попыталась сосредоточиться на обозрении вида, что раскрывался перед нами: белоснежные вершины горной гряды Анд, мерцающие, словно чистые голубые изумруды озерца далеко в долинах, и тонкие белые нити троп, разбегающихся по низинам и ущельям.

– Пора бы развести костер, – деловито буркнул Хосе, – уже смеркается, холодает. Да и нашим нужно видеть сигнал, чтобы спускаться в верном направлении.

Я участливо встрепенулась, согласно кивнула, но с места не сдвинулась. Необходимость говорить требовала усилий, которые во мне сходили на нет. Меня мутило, и жалкий внутренний голос усталости резал остатки мечты о древнем городе протоперуанцев на мелкие выцветшие лохмотья недовольства.

Хосе достал из походной сумки ворох свежих листьев коки, набил ими свой рот и предложил мне.

– Чак-кча, чак-кча… – громко тарахтел он, тряся сумкой перед моим носом.

Это значило «жевать». В данном контексте – коку. Я с благодарностью приняла угощение. Кока быстро восстанавливала силы любого истощенного тела и, несмотря на неприятный вкус, наливала тело живительными силами. Само «чак-кча» – целая наука. Не путайте грубое жевание, например, табака, с размеренным жеванием коки! Этому надо учиться. Вы видели этих американских бейсболистов, смачно сплевывающих темную слюну в ноги своих противников? Это табак. Его листья скатывают во рту, перекатывают, жуют, схаркивают мокроту… Кока – дело тонкое. Жевание ее являлось прерогативой высшего класса. Лишь с приходом конкистадоров превращенное в рабов население перешло на потребление коки ради выживания. Белые люди сразу поняли коммерческую выгоду растения и перевернули мир, сделав ее злейшим врагом человечества. Они создали сильнейший в мире наркотик из того, что было запрещено обычным смертным. Хотя и у Хосе была по этому поводу мысль.

– Христиане пришли, – незлобиво усмехался он. – Христиане объявили нашу традицию злом, уничтожили охраняющие обряды, оставили лишь коку и выпустили на свет злого демона…

Я решила отмолчаться по этому поводу. Коренное население Перу недолюбливает официальные христианские церкви, и с ними в горах лучше спор не затевать. К тому же они правы в своем гневе. Конкистадоры, неся идею спасения и любви, превратили местное население в рабов, предварительно ограбив и уничтожив свободу, культуру и величие древнего народа.

Но вернемся туда, где «чак-кча» все еще имеет сакральный смысл и длительность ритуала. Поначалу коку действительно жуют несколько минут. Чтобы уплотнить. Далее образовавшийся комок, или «акуйи», вынимают изо рта и протыкают иглой. Вот здесь надо пояснить, что сок не так просто добыть из жесткой плоти листьев. Но чрезмерное сдавливание зубами неуместно. Для получения результата в образовавшееся отверстие комка добавляется то, что способствует выделению слюны. Лимонный сок, например, или пепел от сгоревших семян кинуа – «ифта?». Далее готовый «препарат» закладывает за щеку, и он остается там на многие часы. Коку не жуют, ее сосут, как конфету. У меня поначалу получалось плохо. Комок рассыпался, трудно было избавиться от желания проглотить мешающий языку объект. Но тяжесть горного перехода заставила меня пересмотреть значение «чак-кча», и я стала мастером «святого ремесла».

Удобно устроив за щекой комок коки, я достала блокнот, уложила его на колени, пристроила на носу очки и, медленно заточив карандаш, прерывисто начертала: «27 октября…» Рука мелко тряслась. Пришлось поднять голову, отложить дневник и закрыть глаза. Лучи солнца мгновенно притянулись ко мне. Лицо запылало от космического тепла.

– Сеньора Натали обрела способность шамана! – услышала я очередной смешок Хосе. – Она умеет перевоплощаться в умную вискачу…

Если бы не его шутка, я бы не поймала себя на том, что мурлычу незатейлевую мелодию себе под нос. Вискачи – это забавные зверьки, длиннохвостые горные кролики. Их отличает весьма интересная манера греться на солнце. Они, присев на задние лапки, закрывают глаза, складывают передние лапки на брюшке и превращаются в подобие пушистых бабушек. А если они еще и хорошо поели, то можно услышать их легкое бормотание… Природный позитивчик… Меня это развеселило. Хотя… брошенное спутником определение «умная» несколько настораживало, ведь в андийском языке часть названия зверька – «кача» – относилось к слову «глупый»…

Я всей грудью втянула воздух, наполненный ароматом душистого эвкалипта, и мой разум безвольно опустился в дрему…

Эль Чаман

Мы пришли сюда около часу дня, экспедиция из семи человек, снаряженных по паре-тройке мулов на каждого. Ведомые безграничной жаждой найти следы потерянных цивилизаций, оставивших здесь руины городов, горы золота и многочисленные тайны. Двое, Энрике и Фернандо, наняв местного пастуха-проводника по имени Потай, пошли выше, дабы осмотреть и запечатлеть на походной карте очертания возможных оснований больших домов и правильных улиц. Возможно ли это было сделать, я уже сомневалась. Слишком высоко надо было забраться, чтобы увидеть с высоты то, чье существование было лишь призрачной легендой. Хотя приобретенная закалка исследователя не позволяла мне жаловаться ни на условия, ни тем более на неудобства, но на этот раз я решила остаться в лагере в качестве смотрителя. Компанию мне, кроме Хосе, составили Освальдо, Фаго и Мария.

Первый – человек, которого уважительно называли Эль Чаман. Шаман. Лично мне он представлялся мужчиной необычной красоты, в преклонный возраст которого я отказывалась верить! По образу он напоминал цыгана – жгучего, задорного, вечно странствующего и свободного. С ним редко беседовали, но его всегда слушали. Он же был молчалив и говорил по существу.

Фаго – ученик Освальдо. Ваман. Пока еще подросток, но звание «аяваскеро» – изготовителя особого психоделического напитка – он уже заслужил.

Мария – особое явление в нашей компании. Она, как я поняла, была пациенткой Освальдо. Довольно румяной и крепкой, ей предрекли смерть от рака за пару месяцев, но она, уже несколько лет следуя за своим лекарем, умудрилась выжить и стать притчей во языцех. Вечно печальная, Мария каждое утро одаривала нас приличной дозой жалоб и знаменательных речей.

– Я готова к смерти, – подытоживала она очередную тираду о несчастьях и наказаниях с перечислением всех своих болячек, страхов и разрушенных надежд, – если бог того хочет, я смиряюсь с данной мне судьбой…

– Одумайтесь! – безнадежно спорила я. – Что вы говорите? Как можно жить, ориентируясь только на то, что от вас хочет бог? Вы его видели? Он вам лично зачитал список своих условий и претензий при рождении? Или вам все это церковники вдолбили? Человек волен развиваться самостоятельно через опыт роста, творчества, любви, материнства…

Но и на эти слова у Марии находились аргументы.

– Ах, – махала она руками, – бог посылает страдания избранным, дабы те укрепились в вере…

Освальдо, слушая пациентку, едва улыбался и иногда кивал головой. Его личная позиция относительно ее состояния была мне не ясна, ибо он ничего не говорил, но лишь усмехался… не весело, но и не злобно, а как-то по-дружески печально.