Чунтэ – хранитель джунглей

– А как далеко этот водопад?

Девушка подумала, что-то прикидывая в уме. Потом с той же неподвижностью и спокойствием ответила.

– Оттуда надо идти еще чуть больше часа, чтобы дойти до первых притоков реки.

После нехитрого вычисления расстояния от лагеря до группы мы переглянулись и, не веря собственным выводам, вновь устремили взгляды в кромешную, словно зияющая пропасть, тьму. Как она могла увидеть их? Может, у них в руках факелы? Наши глаза искали огни, блики или хоть что-нибудь, указывающее на движение в непроглядной глубине ущелья.

– Может быть, вы ошиблись? – робко спросила я. – Вы уверены, что до группы более пяти километров?!

Лицо девушки напряглось, но ни единая черта не изменилась, она выпрямилась и еще через минуту кивнула головой. Да, ошиблась.

– Это не группа, – произнесла она, – это один человек. Один из ваших, идет с мулом, высокий, в длинном плаще.

– Фернандо! – Хосе резко выдохнул и прошел вперед. – Почему он один?

Час спустя до наших ушей донеслись звуки скрипящей под тяжестью камней, отскакивающей от ударов кожаных сапог гальки и осторожный цокот копыт. Мы ждали, вглядываясь туда, откуда доносились шаги. Свет от расставленных вокруг лагеря факелов выхватывал из темноты высокую фигуру молодого мужчины и бредущего за ним мула. Да, ошибиться было невозможно. Только Фернандо обладал таким ростом и статью, а длинный кожаный плащ на нем производил еще большее впечатление тяжести и прочности. Он был чернобровым кареглазым детиной, чей огненный взгляд и жесткое выражение лица не оставляли сомнений в дикости и мужественности его натуры. За это его прозывали Шарапи?н. «Шарапами» испанцы именовали тех, кто родился в джунглях или в лесу. Дикарей. Приставка -ин в данном контексте выражала размер – малюсенький. В издевку. Короче, аборигенчик. Но это не унизительное прозвище по сравнению с «чё?ло», кое значит не просто «туземец», но и «человек редкой тупости».

По неписанному закону исследователей диких мест смотрители лагеря должны дождаться голоса приближающегося путника, держа наготове ружья. Тот, со шляпой в руках и низко склонив голову, шел медленно, внимательно смотря себе под ноги. Наконец он вышел на свет костра. Его белые зубы сверкнули в улыбке и скулистое смуглое лицо выплыло из темноты.

– Сеньорес! Неужто не рады видеть меня? – Фернандо всплеснул мощными руками-лопастями. – Мы вышли на дорогу, довольно широкую, уложенную отшлифованным камнем, но сильно заросшую и труднопроходимую. Там даже есть некое строение… – голос путника звучал прерывисто. Ему не хватало воздуха. – Энрике с пастухом решили пока не двигаться вдоль нее, но остановиться лагерем поодаль. Я вернулся за вами.

С этими словами он бросил холодный взгляд на пришедшую индианку. Я пояснила.

– Она ждет мужа, пастуха, который пошел с вами проводником. Почему он не вернулся с тобой?

– Мы посчитали, что ему будет разумней остаться с Энрике и мулами, – Фернандо изменил грозное выражение лица на более приветливое и обратился к девушке: – Тиенэс номбре[9 - исп. У тебя есть имя?]?

– Ийа, – ответила та и, без слов понимая, что происходит, ответно спросила: – Могу ли я отправиться с вами?

Наступило замешательство. Не дело матери двух детей бродить в горах! К тому же одного проводника, ее мужа, вполне хватало. Мы переглянулись, Хосе и Фаго кивнули в знак согласия. Мария махнула рукой. Освальдо вздохнул.

– Все они горцы, трудности знают.

Фернандо кашлянул и облизал обветренные губы.

– Буэно[10 - исп. ладно].

Что такое шаман?

– А к какому классу шаманов вы относитесь?

Мой вопрос был обращен к Освальдо сразу, как только мы тронулись в путь. Его лошадь, молодое и озорное животное, норовила укусить поравнявшегося с ним мула, коего украшала я. Мул замедлял шаг, пытаясь оставаться позади, и мне приходилось упорнее подпихивать его бока пятками. Ноги у меня довольно сильные, и моя активность могла быть весьма действенной, если бы четвероногий транспорт предупредительно не покрывался толстой попоной. Короче, мои усилия заставить мула идти вровень с конем шамана оставались безрезультатными. Я упорно лягала животное, сотрясаясь всем телом, сопя и громко понукая, чем начинала притягивать внимание спутников. Освальдо обернулся.

– А что вы знаете о шаманах? – вопросом ответил он.

– Достаточно много! – тут я была счастлива козырнуть своими энциклопедическими знаниями. – Основная роль шаманов – лечение. Их еще называют «курандерос», лекари с испанского. Курандерос делятся на аяваскерос, перфюмерос, антипанакью, фумадорес… и прочие. Аяваскерос – те, кто готовит психоделические вещества, вызывающие феноменально яркие зрительные образы. Употребление ими галлюцигенов как бы вынимает из памяти клиентов те моменты, которые ими забыты, но послужили причиной того или иного недуга. Перфюмерос – те, кто готовит душистые смолы и жидкости для ритуалов. Фумадорес – те, кто занимается курением…

– Нет, фумадорес – это не курильщики! – вдруг рассмеялся Освальдо. – Дело в том, что до того, как сигары появились в Европе, в Америке курили только шаманы. Дым считался воплощением духов, а эффект от курения – восхождением в духовные сферы. Фумадорес – каста шаманов, говорящая с духами…

– Ясно.

– Антипанакью – танцующие с дьяволом, – продолжил за меня Освальдо. – Есть еще «предсказатели». В зависимости от методов, кои они используют для вызова видений, одних называют «кальпарики»… те, кто использует животных, а иных – «вильпирики»… они занимаются растениями. Но это не все. Существуют пачарики. Они призывают пауков для усиления видений грядущих событий…

– Так вот откуда повелась примета «Увидеть паука – к новостям».

– Возможно. Конкистадоры как люди в большинстве необразованные и суеверные завезли в Европу множество древнеамериканских воззрений, но с весьма поверхностной интерпретацией истинных шаманских традиций. А там не осталось никого, кто мог дать им верное объяснение. Насколько я понимаю, ко времени открытия Колумбом Америки все европейские шаманы уже сгорели на кострах инквизиции, Нострадамус умер, а Сибирь лежала далеко за пределами цивилизованности… Посему Новый Свет оказал несколько вывернутое влияние на сознание будущих колонистов.

– Ага. Так, а вы к кому из всех тех шаманов относитесь?

Освальдо не ответил на мой вопрос. Казалось, он решил предоставить мне возможность «догадаться» об этом самой. Я же после долгой жизни среди перуанцев познала одно их свойство: они не станут говорить о заданной теме напрямую до тех пор, пока не прозондируют почву. Отвлеченными вопросами и второстепенными анекдотами они выяснят, кто вы, чем дышите, на какие ценности опираетесь. Только тогда, мягко и деликатно, заведут разговор на тему, которая, безусловно, вызовет спорные мнения.

– Шаман, донья Натали, ведом снами, – начал издалека Освальдо. – Были ли вы в Ламбайеке?

– Нет, но мне известно, что это пустыня…

– Хм, – Освальдо снова натянул губы. Не обращая на мои дополнительные реплики внимания, он мечтательно прищурился и продолжал: – Шаман понимает язык символов, созданных тысячи лет назад. Он лишен чувства времени, его разум абстрактен, он свободен от общественного долга и социальной морали…

– То есть как это? Он аморален?!

– Он не делит мир на добро и зло и не идет на поводу общественных правил. Ведь люди, живя в скоплении и экономической зависимости, постоянно меняют определение этих понятий, верно?

– Не спорю.

Освальдо удовлетворенно вздохнул и перешел к главному.

– Теперь о Ламбайеке. Есть в той пустыне две горы. Одна называется Чапарри, другая – Янаванга. Обе они дают жизнь магическим растениям, но первая – черным, а вторая – светлым.

– То бишь Чапарри – это плохая энергия, а Янаванга – хорошая? – поспешила уложить по полочкам информацию я.

– Сеньора, говоря о магии и шаманизме, вам следует забыть о взаимоуничтожающих силах. В мире есть противоборствующие стороны, но их нельзя относить к «хорошим» и «плохим». Они равны и, встречаясь, создают гармонию. Оставьте сказки о злых ведьмах и добрых героях глупым детям. Повзрослейте, и у вас не останется повода для многочисленных страхов, незыблемой ненависти и костров инквизиции.

Последнее Освальдо высказал настолько жестко, что последующие мои вопросы как-то увяли и расплылись сами собой. Я задумалась. Добро и зло – понятия, диктуемые постоянно меняющимся обществом, религией и… политикой.

– Страх – вот величайшее и единственное зло! – добавил Освальдо. – Он побуждает к уничтожению. Он управляет голодным разумом и варварским поведением. Страх порождается необразованностью, слабостью и высокомерием. Но сами они не относятся ко злу, ибо являются частью человеческой природы.

– Так сам человек злым быть не может?

– Человек сотворен Всевышним, – только и сказал на это Освальдо. – Многие религии пытаются унизить его тем, что сочиняют причины падения… его испорченности и греховности. Порок и грязь стали поводом для религиозных дебатов и войн. Но для шамана человек – это тайна мироздания, пусть несовершенная, но уникальная во вселенной…

Освальдо замолчал. Мне предстала минута на осознание его слов. Великих, прекрасных и простых слов о том, кто такой человек. Страх? Я вспомнила одну из своих соседок по коммуналке. Она свято верила в то, что кто-то, колдун или ведьма, целенаправленно изводит ее. Но это был всего лишь ее сын, подсыпавший слабительное ей в суп, подливавший мочу в завариваемый чай и подпиливающий ножки стульев. Он питался страхом матери, ибо та была по сути сильным человеком, а он – гадким толстым бездельником. Он разрушал ее волю. Подчинял ложным сочувствуем. Унижал с наглой убежденностью. Как его звали, я забыла. Детали расплылись в моей памяти. Но только ужас на лице женщины и то напряжение, с каким она выходила из своей маленькой комнатки в тесный коридор, запечатлелись в мимолетных картинках прошлого.

– Значит, шаман не подвержен страху, – заключила я.

Освальдо улыбнулся. Он был рад увидеть во мне искру просветления. В этот самый момент что-то скрепилось между нами, что-то образовалось. Доверие? Нет. Это было нечто большее. Мне стало легче. Просто свободнее от осознания того, что мой собеседник видит во мне… тайну мироздания.

– Шаман ищет магические растения как на горе Чапарри, так и на Янаванге, – продолжал шаман. – Только эти две горы хранят в себе самые великие силы. Но они непреодолимы и опасны, а посему шаман ждет, когда придет время сна.

– Сна?