Валька, хватит плодить нищету!

– Не смеши меня, Витя, а то ты не знаешь, кто первый в очереди!

– Валь, у нас не так, всё по ордерам.

Спорить больше не пришлось, так как бабушка у Томы заболела, теперь не только с детьми, но и с нею надо было возиться. А куда денешься, она ведь помогала, ворчала на обеих женщин, но помогала. Томку вообще ругала, непутёвой обзывала, а то она не понимала, не только на смены ночные бегала внучка, но и на свиданки к таким же беспутным, как она.

Уволилась Валя с фабрики и устроилась на железную дорогу, сначала в кассе работала у себя же, всего в получасе ходьбы от дома, а как место на переезде освободилось, туда перешла. Тут уж до дома всего пятнадцать минут по насыпи, а до посёлка ближе, через дорогу перешёл, в холм поднялся, вот тебе и магазин «Культтовары», за ним через две улицы садик и школа. Гена, затем и Танюша ходили в школу через мамину работу. В садик удалось устроить Вовку и Мишу здесь в посёлке. Вот счастья-то привалило, всё рядом.

Бедно жили, но дружно, ни с кем из соседей не ругалась Валя, даже с Лидой – грозной на вид и злой, смогла поладить. То ванну у неё попросит, детей выкупать, то клубникой мелкой угостит со своего палисадника. Обычная женщина оказалась Лида, и уж точно не такая крикливая, какой бывала Тамара.

Толик, племянник, вот уж кто помогал Валентине, ну как помогал, просто не страшно было отпускать младших с ним к речке, на пруд летом. К роднику поднималась детвора далеко в горы, по грибы ходили. Не волновалась Валя, знала, какой ответственный Толя, и ему здесь хорошо, он бы и жил здесь, среди детей. Дрался, бегал как все, на переезд к тётке, на станции под перроном прятались, когда электрички и поезда проходили. Шкодил как десятилетка, получал по ушам от матерщинницы тёти Томы, она никого не щадила, ни своих, ни чужих, влетало всем, если провинились.

Но от неё всегда так приятно и едко пахло, и бигуди эти, руки пухлые, плечи круглые, а халат или платье… в цветочек, всегда на верхнюю пуговку на груди не застёгивались… и за это влепила она Толику оплеуху, чтобы не пялился на её грудь.

Всё бы ничего, только Витя приезжать с работы всё позже и позже начал, бывало на последней электричке, и каждый раз выпивший. Говорил, шабашит.

Валя терпела, а что делать, зарплата вся в семье, дома старается, с детьми иногда помогает, в основном со старшими. Потом и дома начал выпивать Витя, соседских мужиков приглашать. Лиды муж выпьет немного и готов! Жена пришла, забрала, могла прям за шиворот оттащить, а у Светы мужик пить мог всю ночь, потом ещё и жену воспитывать, жизни учить, весь двор слышал, как он отчитывал её, в три, а то и в четыре утра. Ревновал её ко всем подряд, хоть и дома сидела Света, никаких подруг и приятельниц. Бывало, «хозяин» буйствовал после таких посиделок, а Лида пряталась во дворе или в сарае. Могла ли Валя подумать, что завтра в её семье что-то подобное начнётся.

– Витя, нельзя же так, дети на тебя смотрят, соседи ругаются. Где вы только берёте эту гадость проклятую? С чего это ты прикладываться начал? Неужели плохо мы живём? Да, трудно, думаешь, мне легко? – пыталась вразумить она мужа, но получала жёсткий отпор.

– А ты не лезь ко мне! Я тебе не указываю, как и кому улыбаться на работе. Это дома ты ходишь в мамкиных балахонах, а на переезде, как девочка всем улыбаешься, ручками машешь. Все только и говорят, что о симпатичной дежурной по переезду. Мужики языки стёрли, гогочут. Хоть бы детей постыдилась!

– Витя, но ты же сам хотел, и очередь быстрее двигаться стала. Дети ко мне приходят со школы, вон Толька бежит со станции, какие мужики? – оправдывалась в слезах Валя. Так обидно, так больно от мужа слышать слова эти колкие. Как он мог представить подобное.

– Ты очередью мне зубы не заговаривай! Даже водители наши тебя обсуждают, как ты рядишься на работу и скалишься всем.

Перебрал в тот вечер Виктор и ночевать пошёл в баню, вот теперь действительно было больно Валентине. За что же это? Разве дала она хоть раз повод? Помадой никогда не пользовалась, а от духов она и вовсе чихает, и когда ей о таком думать? Четверо детей, а ну, попробуй всё успеть. Виктор – первый и единственный мужчина в её жизни.

Но с каждым днём в семье становилось только хуже. Витя пьяный мог прийти на работу к Вале, устроить сцену. И не извинялся по трезвому, а обижался и не разговаривал днями.

– Я предупреждала тебя, Валя, у нас эта зараза по воздуху передаётся, – утешала её Тамара. – Ох, и бедовые мы бабы! Всё им не так.

– Тома, скажи, ну как он мог такое подумать?

– Ничего, перебесится! – курила на улицу из кухни соседка, но дымом всё равно пахло по всему дому.

Валентина, склонившись над стиркой, вытирала слёзы мокрыми руками и всё елозила бельё в ванной на стиральной доске, устала, обидно, больно, но стирать всё равно надо, в понедельник детям в школу, в садик, мужу на работу.

– А ты никак поправляться начала… – присмотрелась Тома, – что опять? Ой-ой-ой, что же теперь будет?! Витька твой на мыло изойдёт, такого напридумывает, у них, когда ревнуют, мозги не работают вовсе, это ещё хуже, чем, когда гуляют.

Тут Валя и взвыла, упав на стул, закрыв лицо ладонями. Хорошо, дети на улице бегали.

– Не… при…думает! – захлёбывалась слезами Валя, – завтра же к врачу! Хватит с меня, не могу я больше их рожать… ночи не спать… не могу! Сил нет. Итак живём – концы с концами сводим, – ломала себе руки Валя.

– Н…да, – сделала добротную затяжку Тома, – пойду я, мне ещё на смену собираться. Вечером загляни к моим, пожалуйста, а то они могут и до полуночи прошляться, бабка с ума сойдёт, ты же знаешь её.

В таких делах Тома не советчик, сегодня скажет, как лучше, а завтра – крайняя будет. Нет, ей и своих проблем хватало.

Этим вечером Виктор домой не приехал, напился и заснул в бытовке на работе, а вот Валентине было не до сна.

Глава 7.

– Есть ещё один вопрос на повестке! – покосился в сторону Виктора один из его коллег.

Сегодня собрание в ДК Железнодорожников, народу собралось уйма, не было только тех, кто работал. За двумя столами, накрытыми одной тяжёлой скатертью, сидели председатель собрания – начальник станции, лучшие путейцы квартала и рабочие депо. Среди них кореш Витьки, с которым они поругались и чуть не подрались, когда тот утром пытался разбудить Виктора в бытовке после пьянки.

– Сегодня было много приятного, награды, поощрения, ордера, но есть неприятный один вопрос.

– Да уволить его! – крикнул кто-то на задворках, в большом зале и не разглядишь кто. У дверей на выходе уже столпились люди, все хотели домой.

– Нечего позорить звание железнодорожника! – раздался звонкий, женский голос совсем близко.

Виктор даже оборачиваться не стал, сверлил взглядом бывшего друга, который сейчас сидел за большим столом на сцене.

– Виктор Матвеич, вам есть что сказать? – обратился к нему начальник станции, снимая большие очки в роговой оправе. – Поднимайтесь.

Витя поднялся, но на сцену не вышел.

– Гнать таких! Чтобы другим неповадно было! – раздавалось то тут, то там.

– Ну, оступился, бывает… Что ж меня теперь перед всеми позорить? – промямлил себе под нос Витя.

– А с тобой уже был разговор, и по-дружески, и по-мужски – подхватил Василий, бывший его друг, а теперь главный обвинитель. Сам не пил и пьяниц не терпел.

– Нельзя его гнать, – крикнул кто-то из зала, – там детей мал мала меньше. Жена на хорошем счету. Надо перевоспитывать.

Зал загудел.

– Маленький он, что ли? Воспитывали уже… Остальные почему должны терпеть… Позорит звание… и т.д.

– Вася Фролов прав, – постучал по столу «главный обвинитель», – покатится человек по наклонной, а там семья. Нужно взять над ним шефство.

Витька был готов сквозь землю провалиться. Такого стыда он со школы не испытывал, лицо, уши горели, глаза не смел поднять на сцену, посмотреть на тех, кто рядом. Сейчас он хотел только исчезнуть.

Минут тридцать мусолили недостойное поведение Виктора, не давая ему слова вставить, но, когда дело дошло до разговоров об очереди на жильё, Виктор повинился, не мог он так поступить с детьми, лишить их нормальной, большой комнаты, а может, и двух, хотя и злился на жену. Её-то в пример ставили, хвалили, грамоту передали. А его обсудили с ног до головы, но шанс ещё один дали – последний.

Домой глава семьи вернулся подавленный, грамоту мамину он Генке отдал, он сегодня в доме за старшего, мама на смене.

– А ты где был? Мы уже к маме сбегали, ужин отнесли. Тётя Тома приходила, с малышами помогла управиться, – по-взрослому, ответственно, как на работе, отвечал старший сын, некогда болезненный Гена. Сейчас он крепкий, загорелый мальчишка, правда, штаны на нём коротковаты и застираны почти до дыр.

– Собрание было, – ответил отец, перед сыном ему тоже было стыдно.

– А вчера?

– Не твоё дело!

Гена пошёл к малышам, в последнее время папка не баловал их вниманием, разве что выпьет то просыпались отцовские чувства, мог поиграть с маленькими, а с ним или с Таней много не говорил, внимания на них не обращал. Понимал, наверное, что осуждает его Генка.

В дверь постучались.