Молодожены

– Понимаете, она Вам уже не поможет… Она…

– Говорите же! – раздраженно и немного резко поторопила я сестричку.

– Она умерла сегодня ночью.

Я готова была вцепиться в эти ее веснушки и содрать их своими ногтями с ее лица, все, до одной, если она не прекратит делать такие паузы. Она даже слегка отпрянула от меня, сбивчиво продолжая, слава Богу, немного быстрее:

– Сердце. Не выдержало наркоза. Ее нашли сегодня утром, уже холодную…

А вот это лишнее. Не надо таких подробностей. Я умираю каждую ночь, я знаю очень хорошо, как это – умереть. Я сама могу вам рассказать в деталях, что такое чувствовать себя мертвой. Так что не надо, детка. Я еще недостаточно сильна для таких рассказов.

Она помогла мне дойти до кровати. Я рухнула, как подкошенная. В голове пусто. Где же ты, моя черно- белая кинолента? Сейчас самое время включиться, чтобы заполнить эту зияющую пропасть моего сознания своими видениями. А то так и свихнуться не скоро… То есть, недолго… Это тоже где- то я уже слышала. Неужели во мне нет ничего своего? Я только повторяю чужие мысли. А чувства? Способна я чувствовать? Или так и буду жить чужими высказываниями и собственными снами?

Влетел в палату запыхавшийся Джон.

– Я знаю. Бедная моя девочка.

Он приобнял меня за плечи, прижал к себе. От него свежо пахло небом и ветром, подвядающей травой и снова яблоками…

Я не плакала. Не было сил. Мне было горько- горько, но не настолько, чтобы окончательно потерять надежду. Я верила, что обязательно вспомню все- все, я была оптимисткой, и стакан моей жизни всегда был наполовину полон.

8.

20 октября 1998 года.

Сегодня у меня появилась соседка по палате. Лучше бы она этого не делала. Не появлялась, в смысле.

Ее вкатили на носилках два дюжих санитара, молча переложили на кровать. Следом сестричка начала крутиться вокруг, прилаживая капельницу и поправляя подушку и одеяло. Только когда она отошла, я смогла разглядеть вновь прибывшую.

Женщина лет сорока, с небрежно закрашенной сединой, острым носом и ввалившимися щеками. Судя по хлопотам вокруг нее, я подумала было, что она без сознания. Но оказалось, что глаза ее открыты, только смотрит она в потолок, не поворачивает головы, и вообще не подает никаких признаков жизни, кроме редкого помаргивания. Причем глаза у нее были расширены, а брови приподняты, как будто в удивлении, или каком- то ожидании.

Мне быстро стало скучно наблюдать за неподвижным телом, и я отвернулась.

Минут через двадцать вошел доктор Гаррисон. Теперь- то я уже знала, как его зовут. Блеснул приветственно очками в мою сторону, сел рядом с женщиной. Я уже примерно знала, что он будет делать, так что смотреть было не интересно. А вот послушать!

– Как Вас зовут?

– Розмари Браун.

– Что с Вами случилось, Вы помните?

– Да. Я попала в аварию. Я не должна была…

– Что не должна?

– Мой ребенок!

Голос ее повысился, она заметно заволновалась.

– С Вашим ребенком все в порядке, его забрал Ваш муж. Все хорошо, не волнуйтесь.

– Я не должна была. Я плохая мать.

– Вы хорошая мать. И ничего страшного не случилось. Вашу машину только слегка задело. Никто не пострадал. Вы помните?

– Да, я помню. Я не должна была. Я плохая мать.

И дальше речитативом, почти тоже самое, на все остальные вопросы. Наконец, доктор встал и пробурчав что- то себе под нос, стал давать указания медсестре по уходу и манипуляциям с больной.

Он уже собрался уходить, когда я спросила его:

– Доктор, что с ней случилось?

Он снял очки, и устало потер переносицу. И я увидела, что за задорным блеском стекол прячутся печальные глаза, видевшие на своем веку немало людской боли и страданий. Мне стало его безумно жалко, захотелось взять его в охапку и прижать к своей груди. По- матерински, разумеется.

– Родила поздно, год назад. Ей сорок пять. Сейчас вышла на работу, не хотела терять место, а муж был против. Он настаивал, чтобы она сидела дома и смотрела за ребенком. И вот результат.

Видя, что я смотрю на него в изумлении, не понимая, в чем же, все- таки, дело, доктор стал рассказывать более подробно.

– У нее, по- видимому, сложился комплекс, когда она долго не могла родить. А вот теперь противоречие: идти ли работать или остаться дома с ребенком, его еще более усугубило. Она работает на машине, экспедитором, развозит мелкие заказы из каталога по домам. И вот она решила брать с собой ребенка. Хорошее решение, но не с ее психикой. Если бы что- то случилось с ребенком, это вызвало бы нервный срыв. Оно и случилось.

Она заправлялась на бензозаправочной станции, и как раз собиралась отъезжать, когда стоящий перед ней грузовик стал трогаться, забыв переключить передачу, и дал задний ход. Столкновение, она ударилась головой, ребенок же не пострадал совсем, он сидел пристегнутым на заднем сиденье. Знаете, в таком детском кресле?

Я кивнула.

– Теперь она вряд ли сможет сесть за руль. Я столько таких случаев видел за свою практику.

Доктор тяжело вздохнул.

– Этот несчастный случай подействовал как психический шок, именно он приведет (я так думаю, по крайней мере) к «физическому» отказу от вождения. Невропатическое развитие. Часто после травмы человек меняет свой образ жизни, привычки, у него появляются фобии. И нельзя пытаться объяснить это самой травмой или несчастным случаем. Нет, это только катализатор, предпосылкой же является патологическая структура личности, нерешенный или долгое время назревающий конфликт. В данном случае – боязнь потерять мужа из- за того, что она сначала не могла родить, а потом оказалась плохой матерью, и в то же время страх потерять хорошо оплачиваемую работу, которая ей нравилась и давала чувство независимости.

– И что теперь с ней будет?

– Ничего страшного. Вылечим. Только работу придется сменить. А более вероятно – сядет дома, станет воспитывать ребенка и ждать мужа с работы.

– А почему она так странно себя ведет?

– Ой, дорогуша, не забивайте Вы себе голову. Просто типичное психогенное сумеречное состояние после ушиба.

Могу себе представить свое лицо при этих словах. По крайней мере, его это развеселило, и он продолжил уже более бодро:

– Ложное слабоумие. В отличие от настоящего оно обратимо, то есть может быть устранено. Так что все в порядке, не переживайте. Надеюсь, она Вам будет не очень мешать.

Сказать по правде, она мне мешала, и даже очень. Но всего два дня. Потом ее забрал домой муж, и я снова могла засыпать в тишине, а не под колыбельную монотонного шепота. И ночью меня больше не будили резкие крики ее кошмаров, которые будоражили еще две палаты, находящиеся по соседству, справа и слева от нашей.

А я подумала, что пусть бы я лучше бредила, но помнила, кто я и что. Меня угнетало мое беспомощное состояние. Еще больше меня угнетало то, что я сама ничего не могла сделать для того, чтобы от него избавиться. Мне приходилось ждать милости судьбы, которая бы вдруг решила сделать мне одолжение и помочь вспомнить все.

9.