Три глотка одиночества

Впрочем, погибнуть… Разве же это страшно? Такой темный омут и тишина…

Люблю тишину. Никто не мешает, можно читать, можно слушать плеер – чего больше хочется.

Я понимаю, ни к чему разговоры,

Я не хочу с тобой ссоры.

Веришь? Больше знаешь.

Можно слететь, улететь, налетаться.

Можно уйти либо остаться.

Но ты же – таешь!

Снег.

Забавно. Тает моя жизнь – в который раз, хотела бы я знать? – тает Земфира.

Снег. Падает, кружится, ложится мягкими хлопьями моей души на темные крыши домов, темный асфальт. Заметает боль, заметает любовь.

Кто ты, мой темноглазый друг – на одну короткую ночь любовник? Или, может, эта ночь мне пригрезилась? Я была пьяна, конечно, кто спорит, ты, пожалуй, тоже нетрезв, так что все это глупости, а мы – такие взрослые, умные люди… Я была пьяна, мой друг, а воздух был таким холодным, и лес смотрел угрюмо и сумрачно, и мне было страшно. И я понимала: ты один меня защитишь от невзгод и печалей, укроешь полой своего длинного бархатного плаща.

Ведь правда же, есть у тебя такой плащ? Не говори только, что нет.

Ради всего святого, не говори…

– Бедная девочка. Совсем измучилась уже, да? Трудно жить, каждую секунду сомневаясь в собственном существовании…

Что сказать? Я поверила в тебя, мне, впрочем, надо было в кого-нибудь поверить. А ты был рядом, такой красивый, темноглазо-темноволосый, с этим алебастрово-белым лицом… В черном с серебряной нитью плаще, в высоких сапогах с рыцарскими шпорами на задниках…

Кто ты? Я не встречала тебя в своих снах, я не рисовала тебя акварелью в толстых тетрадях, ты сам пришел, и твое имя ничего мне не говорит.

Но ведь не просто же так я в тебя поверила.

– Это странный мир, и у нас странная судьба. Мои объяснения ничем тебе не помогут, а мои слова – лишь ненужный звон печальных колокольчиков одиночества.

– Идиотизм, – вздыхаю я.

Какие высокие слова, какие громкие фразы!.. А я готова заплакать уже от обиды и непонимания. Все ты знаешь, Сергей, все! Только по каким-то своим причинам не хочешь рассказывать мне. Не доверяешь, а, может быть, и вправду не веришь, что сумеешь понятно все объяснить…

– Не требуй от меня того, чего я не в силах тебе дать. Я хотел бы, чтобы все было иначе, но не сейчас… Может быть, позже.

Я кривлю губы в иронической усмешке. Значит, вот как. Ничего не сказав толком, удалиться в неясную даль – что ж, это достойно, не спорю.

Почему же ты так мало думаешь обо мне, доблестный рыцарь? Обо мне, маленькой девочке-шизофренике с зияющей раной в груди?

Фу ты, какая патетика… Ну да что поделать, если по-другому не получается.

Динь-динь-динь, колокольчики. Боль-боль-боль, серебристые…

У него странно мрачнеет лицо. Словно бы старше становится, а я-то думала, мы ровесники!.. Тонкие губы, горделивый профиль, жестковатый прищур сухих глаз. Как-то неуютно становится от этого незабываемого, безжалостного в чем-то лица.

В одном ты все-таки не соврал, друг, странностей в тебе до черта и больше. Впрочем, во мне наверняка тоже, так что все правильно.

– Кто ты, единственный мой друг?

Я рада его смутить. А он именно смущается, несильно и все же заметно.

– Знаешь, это не очень корректный вопрос.

– А мне плевать корректный он или нет.

У меня душа горит ярким пламенем, у меня сердце от боли разрывается, а ты не видишь. Может быть, что и не хочешь видеть, не знаю. С моей точки зрения разница кажется малозначительной. Даже более чем. Нет ее, вот и все.

– Может быть, пойдем?

И мы идем. Идем в Пурпур, решительно и спокойно, с легким налетом безнадежности – так ныряют под лед, так уходят в другую реальность. Идем туда, где темно и призрачно, где весь мир пульсирует в одном едином, ему одному до конца понятном ритме, где я слышу биение сердца моего спутника. Я слышу биение его сердца, и мы идем.

Все глубже и глубже.

Здесь странно, здесь странно и невероятно красиво, я не знаю, что это за место и место ли это, я не знаю, зачем нам приходить сюда – может быть, чтобы слушать биение сердец друг друга, но мне здесь нравится.

Это город. Это улица. Улица пустая, машин нет, пешеходы отсутствуют. Правильно, тут только тени их, да и те…

Отзвуки теней.

Пурпурный Мир – это эхо?

– Кто ты?

Мы идем дальше. На Сергее почему-то черный плащ, неизвестно как на нем оказавшийся – при мне он его не надевал.

– Кто мы? Так будет вернее, правда ведь, Анечка? Кто я для тебя – миф или сказка, один из героев неизвестной, но самой гениальной шекспировской пьесы или одно из эпизодических лиц произведения бесталанного графомана?

– Кто я для тебя, единственный друг? Девочка с плеером, невероятное стечение обстоятельств или виртуальный приз в компьютерной игре?.. бонус?

Не молчи и не ври мне. Ты же знаешь, мне нельзя врать. Почему? Да ведь помнишь, я такая беззащитная, пред тобою открытая, ты мне можешь столько боли причинить…

Может быть, что и причинишь. Я тебя до конца не принимаю, я тебе до конца не доверяю – я вообще, знаешь ли, недоверчива.

Не говори мне о своих чувствах, слова – почти всегда ложь и всегда искажение действительности. Хотя и сама действительность – та еще сволочь…

Мы смотрим на небо. Небо очень темное, глубокое, еще глубже, чем там, в реальном мире, в первой Москве. Здесь оно яркое, синее-синее. Может быть, просто настоящее.

Пустая улица ведет нас к темному обрыву, за ним – одна чернеющая пропасть, но и малейшего взгляда в нее достаточно, чтобы навсегда забыть о любви человеческой и влюбиться в благословенную эту пустоту. Влюбиться так, чтобы не полюбить уже никогда никого… «Так ныряют под лед». Так теряют себя и так кидаются в пропасти.

– Ты думаешь, Пурпурный Мир – это все? Пурпурный Мир – это только начало.