Зеркало времени

Мужчины ощутили приступ зависти к такому удачливому герою – все-то плывет ему в руки: и академик, и директор, и в Москве по коммуналкам не мыкался, да вот и женщина какая попалась. Говорят, правда, что художницы легкомысленны и часто меняют мужей. Вдруг и на сей раз ему повезет – даст спокойно дожить.

Отголоски всех этих смутно ворочающихся соображений каким-то образом доходили до Ирины, и ей становилось смешно и горько: «И так нехорошо, и эдак скверно».

Она почувствовала внезапное ослабление напряжения в купе. Как цветы после грозы, на глазах стали раскрываться лица ветеранов, исчезла нетерпимость. И всем захотелось пить за красоту – неведомо какую – за художников и потом, само собой, за любовь. И не было уже меж ними «ни эллина, ни иудея», – все были молоды, и все хотели любить и быть любимыми.

Генрих Людвигович тоже хотел быть любимым. Тем более что под боком сидела его благоверная, которая по долгу службы должна была выражать ему нежные, но сильные чувства. Держа в одной руке стакан, а другую, освободив от бутерброда с котлетой – «Вы почувствовали, как она готовит?» – направил прямехонько ей за спину, чтобы на законных правах собственника приобнять ее. А она, вместо того, чтобы, как подобает верной супруге, нежно прилечь на его мужественное плечо, с веселым смехом пропела: «Я свою Наталию обниму за талию, а пониже ни-ни-ни – только в выходные дни».

Присутствующие еще больше расслабились, стали смеяться и подшучивать над его неудавшейся попыткой.

– Что? В строгости держит супруга? – спросил бравый генерал, поменявший, правда, свои брюки с лампасами на тренировки тотчас как вошел в вагон.

Ночью он никак не мог заснуть. Ему было душно, жарко, хотя вентилятор исправно освежал купе прохладой. Казалось неправдоподобным, что рядом – протяни руку и дотронешься – лежит женщина, о которой он даже думать себе не хотел позволять – разве что иногда, в минуты полного ослабления воли.

– Ирина Яковлевна, вы спите? Вы чего молчите?

Она действительно молчала, и было неясно, то ли действительно спит, то ли делает вид – не хочет разговаривать.

Проворочавшись до утра и ворча про себя, что нечего ей было ехать, раз не хочет иметь с ним дела, он утешил себя тем, что женщина она странная – непредсказуемая и, кто знает, чем может обернуться их поездка.

На вокзале их, похоже, никто не встречал. Стоя под ледяным взглядом низкого неестественно белого солнца и косыми струями мокрого, неизвестно откуда берущегося, снега, ветераны растеряно вертели головами в надежде увидеть кого-нибудь из встречающих. Подошедший вскоре отставной генерал из местного Совета ветеранов был в замешательстве – он совершенно не был уполномочен определять их ближайшую судьбу.

Уже одно это Генриху Людвиговичу чрезвычайно не понравилось: «Как всегда, никто ни за что не отвечает… Даже встретить не могли».

Кое-кто из ветеранов уже поговаривал о Доме колхозника. У некоторых были здесь военные друзья и можно было попытаться им дозвониться.

– Товарищи, за мной – в Центральную гостиницу, – раздался командирский голос Генриха Людвиговича – командовать парадом буду я, – со смехом закончил он. И прямо по шпалам, через пути двинулся в известном ему направлении. Привычные к походным неожиданностям младшие по званию двинулись за ним. Оба экс-генерала – один местный, другой московский – неуверенно замыкали процессию.

В предназначенной для них Центральной гостинице совсем уж никто не предполагал их увидеть.

– А о том, что город завтра будет праздновать юбилей своей боевой славы, вы слышали? Об этом-то хоть вы знаете? Или в городе нет радио, телевидения, закрылись газеты? – гремел его голос у окошка главного администратора – похожей на песочные часы блондинки.

– Пожалуйста, успокойтесь, товарищ генерал, у нас все работает, – успокоительно заворковали песочные часы, – как раз из-за этого в гостинице нет ни одного свободного номера – все скупила финская туркомпания – они заранее договорились с нами… им очень хочется посмотреть на наши торжества… Да и вы сами увидите, как мы подготовились, – ласково выпевала северная красавица.

– Что значит «заранее»? Полгода тому назад всем нам и лично мне были разосланы приглашения с указанием конкретного места проживания – и именно в вашей гостинице… вот полюбуйтесь! – нелюбезно гремел его командирско-директорский голос.

В ходе перепалки выйдя из своего административного укрытия, хозяйка местного рая, не глядя на протягиваемые убедительнейшие бумаги за подписями городских властей, и прежде всего самого мэра, поддев мягкой белой рукой с превосходным алым маникюром руку в рукаве от куртки-болоньи того, кого она на всякий случай называла «товарищ генерал», ненасильственными движениями оттесняла его от менее почтенных ветеранов.

– Товарищ генерал, финны еще в момент договора оплатили все наличными – долларами, – шептала она владельцу куртки-болоньи (и это генерал?!), – да-да, здесь тоже нельзя валютой, но мы же сразу на счет города положили – как раз на организацию праздника и пошли… Да вы не тревожьтесь: у нас превосходный Дом колхозника в ближнем пригороде, да и по квартирам в два счета разместим… Вас ведь немного? Сколько душ-то всего?

– Где телефон? – просипел он вне себя. Торжественная поездка на глазах превращалась в фарс. Ему уже на все было наплевать. Будь он один, он бы с этой стервой не стал тратить время и прямо с вокзала поехал бы к своему другу Ивану Федотовичу. У него, правда, жена была очень плоха, но его одного он бы с радостью принял… Но все осложнялось присутствием Ирины, и он продолжал командовать парадом.

Вскоре появились представители городских властей. Кое-кто из Совета ветеранов. У подъезда раздувал пары автобус, водитель которого периодически заглядывал в вестибюль с таким видом, как-будто ожидание длится уже не первый час.

Подавленные нелюбезностью приема гости устало двинулись вон из негостеприимной Центральной и тотчас с шутками-прибаутками были помещены в горячившийся автобус, и под предводительством одного из местной администрации и не очень молодой девицы в смушковой кубанке двинулись к новому пристанищу.

Приветившее их на вокзале солнце давно уступило место глухой, как камера-обскура, ночи без единой звезды на небе и без единого фонаря по дороге. Видимо, водитель был ас – вел свой корабль как по маслу.

Приют оказался турбазой для зимних видов спорта – иных видов, надо думать, из-за отсутствия лета, в этом краю и не было. Местные жители в ней не нуждались, и турбаза полностью была отдаваема на откуп финнам, проводившим здесь с пятницы по понедельник прицельное истребление русской водки.

Хотя и не без досадных недоразумений ветеранов скорехонько рассовали по слабоосвещенным номерам. Раздали пакеты с программой торжеств и памятной информацией. И сообщили, что завтра утром их покормят горячим завтраком на турбазе, а дальше они поступят в теплые объятия организаторов юбилея.

Ветераны были немолоды, голодны и замерзли. Одной болезненного вида паре достался неотапливаемый угловой номер без горячей воды в душе. Ирина, и так переживавшая события этого дня, случайно услышав, как тяжело опирающийся на палку мужчина тихо говорил супруге: «Мы в этом номере до утра не доживем…», – решительно подошла к стойке дежурного и жестко сказала: «Немедленно поменяйте номер этим людям».

– Да нет у нас больше номеров – видите, сколько финнов понаехало – их тоже надо устраивать, а половина номеров не отапливается, – попыталась отбояриться вялая особа в накинутом на плечи теплом пальто и уже виденной шапке-кубанке. Однако, взглянув на продолжавшую говорить ветераншу (какая-то сомнительная – уж больно шустра… не по годам), отобрала у еще не успевшего вселиться в номер финна ключи и повела устраивать обиженную пару.

– Да вы – настоящая генеральша, а еще сомневались, что не похожи на супругу героя… Идеальная пара – вы не находите? – весело подтрунивал он над Ириной, когда уже в номере они разбирали свои вещи.

– Увы, вы – всего только полковник, так что не по чину я выступаю, – смеялась она, зная, как его коробит это «товарищ генерал».

– Полковник. Да и тот по случаю, – заметил он.

– Как это звание может быть по случаю?.

– А вот так. Меня в Кремле должен был награждать за особые заслуги Леонид Ильич. К этому времени я уже был и член-корр, и директор института и все такое, да и не мальчик, а всего-то майор. Решили, что Хозяину такой расклад может не понравиться – он любил, чтобы все было высоко. Ну, там в министерстве покумекали и решили, не мелочась, представить меня к полковнику, чтобы все в лучшем виде получилось.

– И получилось?

– Еще как! Брежнева слеза прошибла: каких, мол, орлов мы вырастили! И науку, мол, всю превзошел, и политику в руках держит, и Родину защищает по сей день… Одним словом, было за что выпить.

Он вынул из чемодана темно-синий габардиновый пиджак (такой материи давно уже не было в обиходе), на обоих бортах которого навеки приросли разного вида и достоинства знаки воинской славы. Где-то на уровне второй пуговицы красовалась большая экзотическая, почти морская, звезда.

– Ох, – вдруг всполошился он, – ах я старый дурак – забыл свежую звезду взять – ее на шею одевают, поверх всех прочих орденов… специально летом ездил получать! Ах, как глупо!

– Вы и так неотразимы – мало у кого подобная коллекция найдется… но, что и говорить, с висячей звездой вы бы были много импозантнее… а теперь, позвольте полюбопытствовать – не собрать ли нам наших вагонных знакомых и не поужинать, чем Бог послал?

Как бы угадав ее мысли, в дверь уже деликатно постукивала обласканная ею супружеская пара с бутылкой своей – елабуж-ской – водки, с банкой тушенки, огурчиками домашнего посола и прочей незатейливой снедью.

Настоящий генерал – их вагонный спутник – показал высокий класс подготовки к торжествам и преподнес для общего пользования бутылку молдавского коньяка «Белый аист» и банку сардин, в которой, как известно, умещается максимум четыре мелких или три солидных сардинки. Их же собралось уже семеро. И как-то так всем хватило.

Его восхищало ее умение моментально, почти на пустом месте, организовать домашний очаг. Она все делала быстро, ловко и так естественно, будто и впрямь это был хорошо обустроенный, привычный, ее собственный дом. Расположившись на двух супротивных узких железных, и оттого холодных, койках, они начали трапезу с елабужской, закусив ее салом, с которым Генрих Людвигович не расставался ни при каких обстоятельствах. После елабужской – спасибо ей: чуть-чуть оттаяли – перешли к «Столичной», перемежая ее «Белым аистом».

Нелепое начало этого дня, бурно обсуждавшееся до и во время елабужской, постепенно было отодвинуто в недра памяти как раз вытащенными из нее военными воспоминаниями. Всем стало тепло, уютно, и, хоть и пили не чокаясь за не вернувшихся и ушедших уже после войны, даже весело. Генерал, служивший по интендантскому ведомству и собственно в военных действиях не замеченный, все порывался рассказывать анекдоты из быта таможенников, к которым он перешел, выйдя в отставку.

Но головы уже разгорячились, языки развязались, – общество зазвучало нестройным оркестром. Вот тихая свирель одной из женщин завела: «Помню, ползу это я, а сверху пульки, так и порхают, так и посвистывают… и вижу – лежит он… это мой Вася был…». На нее накладывается трубный глас минометчика – для которого звуки перестали быть слышимыми еще в сорок третьем, но он их видел по лицам: «Я, как меня комиссовали, уехал домой за Волгу, да и стал пчел разводить. Так и живем там с моей Катериной Степановной… пропал бы я без нее», – и слезы уже готовы были пролиться из его ясных голубых глаз.

– Ирина Яковлевна, берите своего генерала, да и приезжайте к нам в Малую Ендову… у нас там лодка своя, рыбалка, какой-никакой огородишко, дом чистый.

При этих словах минометчик вздрогнул, вспомнив, видимо, турбазовский холодный номер, от которого их освободила приветливая генеральша.

Темы разнообразились внуками – меньше детьми, прошлыми ветеранскими встречами. И сквозь всю эту разноголосицу неутомимо продолжал пробиваться фагот бывшего интенданта: «У нас на таможне случай был. Один дипломат – известный такой – вез попугая. Все документы оформил, все чин-по-чину… когда с клетки платок скинули, тот возьми и заори: пиастры, пиастры…».

– Товарищи, вы не забыли, что за нами автобус придет в восемь и вернемся поздно вечером! Всем спать! – решительно скомандовал Генрих Людвигович.

– Ирина Яковлевна, идите в душ, а я все тут уберу.

– Ни за что – не генеральское это дело убирать за гостями.

– А что вы всех наприглашали? Вот уж неугомонная… Посидели бы вдвоем… тихо-мирно поужинали… Эскадрон целый запустили… Здесь и двоим-то не разойтись…