Летопись одной жизни

Стараясь не думать обо всех неприятностях, Стеша всё же дошлёпала до родного крылечка. Осторожно, так как время уже было позднее и ребята, должно быть, спали, она скинула намокшую одежду. Не только рабочая куртка и штаны, но и рубашка и даже нижнее бельё и мокрые волосы под косынкой – всё провоняло едким запахом силоса и навоза.

– О, Господи! Когда это кончится?

Стешка вздохнула и на цыпочках прошла в кухню. Едва переступив за порог, она чуть не упала. На полу как куль с дерьмом лежал её благоверный. Мертвецки пьяному Константину, похоже, было хорошо и удобно. А вонючая лужа под ним не причиняла неудобств. Он уютно свернулся клубочком и, засунув голову под табуретку, сопел и пускал пузыри с разбитых синюшних губ.

– Господи! Неужели эти губы меня целовали?

Стешка с тоской посмотрела на мужа. Нет, будить, конечно, нельзя. Не дай бог очнётся. Пьяный совсем дурак, звереет. Стеша тихонько прошла в детскую. Ребята крепко спали, как котятки сбившись в тесную кучку на кровати – полуторке. Трое малышей, все погодки. Старший самый чуткий. Нервный и боязливый. Особенно ночью, когда мама уходит по срочному вызову на работу, а папка приходит домой пьяный и злой, потому что нет мамы и ему не на ком выместить пьяную дурость. Маленькому Саше страшно за себя и за младших братишек. Особенно за самого маленького Андрейку. Ему четыре годика и он не понимает, что если папка пришёл, надо сидеть тихо. Андрейка кричит и плачет, если Саша не даёт ему греметь игрушками и бегать по комнате. А потом ещё жалуется маме, что он его обижает и мешает играть. Андрейка плачет, и Саида тоже ревёт. От страха, от жалости к брату и обиды на маму (опять её вызвали ночью). Вот и сейчас, едва Стеша ступила на порог комнаты, Саша открыл глаза:

– Мам, это ты?

– Я, Саша, спи! Я больше сегодня никуда не пойду.

– Мама, а папка спит?

– Спит. Вы что-нибудь ели вечером?

– Ага, молоко пили. Мама, а ты где будешь спать, с нами?

– Не знаю, Саша. Спи, всё будет хорошо.

И Саша счастливый – мама дома – закрыл глаза, залез под одеяло, завозился. Пихнул Ваську. Вечно тот колени выставляет. Васька недовольно захныкал, но просыпаться не стал, лень было.

Стеша вернулась на кухню. Голова болела. От холода ныла спина. Руки казались ледяными. Хотелось плакать, да не было сил. Так дальше жить нельзя. Как быть? Куда деться? Бросить работу, мужа, квартиру и всё нажитое за двенадцать лет хозяйство, дело нехитрое. Свекровь сказала – дурное. Она права. Но вот как жить дальше? На что рассчитывать измученной тридцатилетней женщине с тремя ребятами на руках? Стеша присела на табурет. Свет не включала. Через сумеречное кухонное оконце заглядывала грустная луна. Прикрыв глаза, Стеша устало думала о своей жизни. Вспомнился день тринадцатилетней давности. Тот самый, когда она, молодая, счастливая, только что прибывшая из общежития домой, разбирала свои вещи и мечтала о начале своей взрослой жизни. Мама тогда попросила дочку по пути из конторы забежать в магазин за хлебом. Стеша, прихватив документы и новенький диплом об окончании техникума, побежала в село оформляться на работу. Председатель встретил приветливо, радостно жал ей руку, обещал златые горы. Настроение было отличное. Стараясь держаться солидно, новоиспеченный молодой специалист вприпрыжку побежала в сельский магазин. У прилавка толпилась кучка женщин что-то горячо обсуждавших и не замечали вошедшую Стешку. Улыбка у девушки сползла с лица. Она отчётливо услышала голос мамы Серёжи и Кости:

– Ой, бабоньки! Эта-то шалава Стешка одного сыночка моего угробила, а теперь хвостом вокруг Кости крутит. Так и вьёт, так и вьёт. Я вчера к Серёженьке в больницу ездила. Да так прямо ему всю правду про эту потаскушку и рассказала. А чего я должна молчать? Сыночку и так тяжело, дак он ещё будет о ней переживать?

Всё я ему рассказала. И про то, как Сешка всё лето к нам на велосипеде выездила, и про то, как Костика окрутила охальница. Стыда у неё нету. Да, да, так прямо и сказала. – Тётки качали головами в знак согласия. Серёженька поправляется, слава богу. Он у меня послушный парень, не то, что старший. Послушал меня, да и говорит: понял я, мама, не хочу, говорит, про Стешку больше ничего слышать. Вот поправлюсь и уеду на Север в Мурманск. У нас там тётка живёт, за ним присмотрит, глядишь, и с работой всё получится. Он ведь парень у меня хороший, молодой только. А старший уж как хочет, я ему уже не указ. Она вытерла платочком глаза. Ой, бабоньки, оженит она его, я одна останусь горемычная.

Дальше Стеша слушать не стала. Пулей вылетела из магазина и помчалась домой. На душе было пусто, холодно и горько. С этого злополучного дня жизнь её круто изменилась. Стеша – та, что весёлая, смешливая, юная и влюблённая, – умерла. Душа застыла, сердце заледенело.

На другой день Костя гордый и счастливый отвёз Стешку в ЗАГС. Он не заметил безучастного состояния своей невесты. Ему даже в голову не пришло спросить её согласия. Поехала, значит, согласна, значит, тоже любит и всем довольна. Грустит на свадьбе? Так все невесты плаксивые. Он где-то об этом читал. Что-то неправильное в их отношениях Костя заметил спустя время. После неудачной брачной ночи, в которой Стешка наотрез отказалась чем- либо с ним заниматься. В результате Костя, скрипя зубами, всю ночь пил с друзьями и огрызался на их ядовитые шутки.

В последующие дни попытки наладить семейное гнёздышко давались с большим трудом. Стеша была холодна и равнодушна как рыба лично к нему. С людьми и на работе в меру приветлива. Дома хорошая хозяйка. Позднее, замечательная мать. А Костя для неё – ноль, просто муж, супруг. Он стал спиваться, сатанея от отстранённой холодности жены.

Двенадцать лет прошли в тупой борьбе за свою любовь. В конце концов, Костя просто стал ждать развода, пить и беситься от безысходности.

– Так дальше нельзя жить, – думала и Стешка, – как быть? Куда деться?

Жизнь казалась беспросветной и пустой. После очередного пьяного концерта и последующего за ним грандиозного скандала с летающими ножами и стульями, до Стеши наконец дошло, что жить так дальше невозможно. И раз хуже уже ничего не придумаешь, то пора что-то менять. Одиночество. Переборов страх, увязнув по уши в долгах, она поменяла в себе моральные принципы, оставила лишь одно – гордость. Совсем не по библии. Но это оказался единственный правильный выход. Ведь только гордость не позволяет погрязнуть в нищете и заморить детей голодом. Только гордость не позволила ей вернуться к свихнувшемуся мужу – алкашу. И бросив грязную, почти бесплатную работу на ферме, уйти в город.

Работа в городе была не «Ах!», но жить стало полегче. В удачу не верилось. В жизни ей не везло ни раньше, ни сейчас. Про судьбу и говорить нечего, дело плохо. А родным не до неё, не мешала бы только, своих проблем не расхлебать. После развода Костю, до бесчувствия пьяного, увезла к себе свекровь на хутор. Стешку и детей он больше не беспокоил. Живите, как хотите, если хотите!

Стеша стала три раза в неделю добираться в город. Где на автобусе, где пешком. Продавец в ларьке у прижимистого предпринимателя работа, конечно, не престижная, попахивает криминалом и скорее походит на игру в кошки – мышки с налоговой службой и милицией. Но других вариантов в кризисный период конца девяностых не нашлось. Ребята маму поняли и поддержали. Оставались на целые сутки одни дома. Они научились самостоятельно топить печку, таскать тяжеленые вёдра скотине, косить траву и встречать маму с работы вкусной жареной картошкой. В трудную минуту сопливые пацаны оказались по-взрослому смышлёными. На ура маму встречали с работы (соскучились), и на ура провожали (завтра приедет, привезёт вкусненькое). Далеко в прошлое ушли скандальные пьяные ночи, неуютные дни и беспросветная тоска от маминых слез. Жизнь есть жизнь.

После одуряющего жаркого лета пришла сухая, холодная осень. Народ ещё долго будет дивиться странным переменам погоды в родных северных краях, привыкших к суровым зимам и сдержанным летним дням. Небеса заставили вспомнить о вечном. В конце ноября выпал большой снег на мёрзлую землю. Значит, надолго ,говорили старики.

Стеша стояла на обочине дороги и смотрела как ледяной ветер гонит снежную пыль вдоль безлюдной трассы. Поздний вечер. Отработана тяжёлая смена, надо добираться домой. Стеша старалась унять дрожь во всём теле от пронизывающего ветра. Усталость валила с ног. Она чувствовала себя полуживой замороженной зомби, ненароком забытой голливудскими умельцами в холодной России.

Машин в такой поздний час было мало. А те, что появлялись, пролетали с бешеной скоростью, обдавали снежной пылью, на миг, осветив одинокую фигурку у дороги. Все спешили домой, в тепло и уют родной семьи. Стоять приходилось подолгу. За спиной бескрайнее поле с кромкой застывшего леса. Над головой чёрное небо без звёзд. Жутковато. Уставший мозг отключал звук и изображение. Стеша, боясь совсем отключиться и заснуть стоя у дороги, повернулась и медленно побрела вдоль трассы. Неожиданно скрип тормозов заставил её отскочить в сторону.

– Тебе куда?

Из дверцы огромного джипа дохнуло уютным теплом. – В Русаниху.– Стеша, не веря удаче, заскочила в машину.

– Что в такой поздний час по дороге бродишь? Или нужда гонит?

Стеша слабо улыбнулась. Очень хотелось заснуть в этом мягком кресле. Приглушённый свет в салоне, тихая музыка и убаюкивающее тепло.

Голос водителя смутно знаком. Может, раньше подвозил уже? Рассматривать в упор Стеша постеснялась.

– С работы я еду. Дома ребята одни целый день и ночь. Ждут, волнуются, наверно.

Водитель, не отрывая взгляда от дороги , достал сигареты, закурил:

Ребята, говоришь? А муж где? Почему дома они одни?

Стеша смотрела на сцепленные, на коленях пальцы. Переходить на личные темы не хотелось.

– Мужа нет. А парни мои молодцы, да и не маленькие уже. Справляются.

– Сколько?

– Что сколько?

– Парней сколько?

– Сколько есть, все мои! – Да, понятно, что твои.

– Ну, так что и спрашиваете? Водитель повернулся:

– Стеша, ты меня не узнала?

Стеша взглянула и обмерла. Знакомые серые глаза, добрая открытая улыбка…

– Серёжка!

– Я самый. А я тебя сразу узнал со спины ещё на дороге. Я бы тебя хоть через сорок лет узнал. Знаешь почему? Потому что и не забывал никогда.

– Серёжка!

В тот вечер до дома они добрались поздно ночью. Так долго и так быстро летит время. Стеша и не знала, что своё счастье она всегда носила с собой, только не видела его, глупая.

Тёплый, ласковый ветерок щекотал затылок, тихонько перебирал Стешины волосы и шептал на ушко о счастье. Сгибаясь от тяжёлой, мокрой ноши, Стеша торопилась на речку с выстиранным бельём. Большая плетёная корзина тянула натруженные Стешины руки. От долгого стояния у корыта ломило спину, и без того надорванную деревенской работой. Перебирая в уме все деланные – не переделанные домашние дела, Стеша спустилась к речке. Спокойная речушка тихонько журчала, путалась холодными струями в прибрежных камышах. От сверкающей водной ряби слепило глаза. Стеша поставила корзину. Обхватив руками поясницу, с облегчением прогнула ноющую спину. И стоять то некогда, но как не послушать рассветную тишину, не прислушаться к тихой радости в глубине души своей от красоты родной стороны. Но нет, надо поторапливаться. Выходные такие короткие, а дел дома полно. Успеть бы всё переделать, дня не хватит. Стеша резко наклонилась, ухватила мокрую тряпку, да так и охнула. Острый ревматический прострел полоснул болью в поясницу. Ноги подкосились, и Стеша согнулась в нелепой позе. Беспомощно цепляясь за тощие ветки прибрежной ивы, тщетно пыталась удержаться на ногах, чтобы не нырнуть головой в воду.

– Ой, мамочки! Бухнусь в речку, не выплыву!

От боли и отчаяния слёзы брызнули из глаз.