Рассказы, повести, сценарии и другое

– Вам нужно передать акции, так как боитесь антимонопольного комитета и налоговой, не так ли?

– Д-да.

– А вы подумали о моём риске? Если обман раскроется, то… сами знаете, что меня ждёт. Да, мне нужны деньги. Но не на жизнь, я, слава Творцу, не бедствую. А собираю деньги для помощи пострадавшим от террористических актов. Нужны квалифицированные детские и взрослые врачи, нужны психологи, ортопеды, инженеры… Классные специалисты стоят дорого. Протезы для ног, а тем более для рук стоят дорого. А вы мне кидаете подачку.

– Ещё раз прошу простить.

– Я-то прощу. Вы тут благодушествуете, а там, зажатая со всех сторон крошечная страна, которую весь арабский мир мечтает смести с лица земли, каждый день и час израильтяне гибнут от взрывов и пуль.

– Но и у нас своя война.

– Ай, бросьте! Вы-то лично в Москве, в Чечню вас метлой не загонишь.

– Я коммерсант, а не военный, пусть каждый занимается своим делом.

– Пусть. Но помогать сирым и убогим, калекам и жертвам неправедных войн кто должен?!

– Война в основе своей дело неправедное, гнусное.

– Это-то точно!

Они оба замолкают. Рахиль смотрит куда-то поверх головы Звягинцева, а он в пол.

– Давайте отложим разговор, не отказывайтесь. Но и я подумаю. Договорились?

– Хорошо, – соглашается Рахиль.

Входят Любаша, Ксения на вытянутых рука держит блюдо с эклерами.

– Ксюшино коронное блюдо! И меня пыталась научить, но – увы! Никаких кулинарных талантов, – говорит Рахиль.

– Каждому своё, – добродушно бросает подруга, – зато ты великий художник, а я так, ремесленник!

– Ой-ой-ой, какие мы скромные! – парирует Рахиль.

– Кстати, – вдруг оживляется Звягинцев, – я вас хотел просить…

– Знаю, знаю – не даёт закончить Рахиль, – написать портрет вашей жены.

– Вам Любаша говорила?

– Ни словечка.

– А она у нас ведьма, – встревает Ксюша, – мысли читает и всё такое.

– Правда? И будущее предсказывает?

– Да.

– Шутите?

– Если бы!

– Скажите, что с нами будет, – спрашивает хозяйка дома.

– Ни за что!

– Что-то плохое?

– Всё, всё, никакой мистики. Просто пьём чай. А портрет обязательно напишу. Но у меня условие…

– Если понравится, мы готовы заплатить.

– Само собой.

– Работать привыкла только у себя.

– У вас есть мастерская?

– Пока я в Иерусалиме, ею пользуется Ксюша. Такая у нас договорённость.

– Согласна, согласна. Буду приходить хоть каждый день!

– Сейчас света мало, всё время пасмурно. Однако попробуем.

Интерьер.

Квартира Егора Букашкина.

В детской всё убрано, даже постель, компьютер прикрыт чехлом. О том, что здесь когда-то обитала дочь Егора, можно догадаться только по обоям, разукрашенным пучеглазыми пупсами, да из-под прикрытой стенки шкафчика свисает маленький кружевной носок. Входит Егор. Он стоит посреди комнаты, замечает носок, распахивает дверцы пустого шкафа, берёт носок, долго смотрит на него. И плачет тихо, без всхлипываний, гримас. Потом в ярости рвёт кружево на мелкие кусочки, открывает окно, холодный ветер врывается в комнату, Егор бросает обрывки на улицу, но ветер приносит их обратно. Егор собирает обрывки, снова кидает в окно, снова ветер возвращает их…

В комнате жены тихо, горит настольная лампа. Егор входит, наклоняется к женщине – она лежит, вперив недвижные, словно бы мёртвые глаза в потолок. Сон наяву.

– Вставай.

Женщина послушно поднимается. Все движения механические, в них нет обречённости, но нет и силы.

Егор протягивает ей пачку бумаг:

– Подписывай здесь. Теперь здесь. И здесь. Умница. А теперь оденемся и причешемся. Скоро гости придут.

– Гости придут… – без вопроса и восклицания, послушно тянет к Егору руки. Егор одевает жену. Причёсывает щёткой, собирает жидкие волосы в пучок, закалывает шпильками. – Красивая девочка.

– Девочка, – словно эхо.

Звонок в дверь, Егор выходит, возвращается с двумя санитарами. Жена Егора смотрит на них, глаза её оживают.

– Не надо, – шепчет она.