А Мирослава взяла острый нож и отрезала наискосок совсем небольшую ветку в самом низу. Потом поклонилась дереву:
– Спасибо тебе.
Ветку они поставили в столовой в большую хрустальную вазу, нарядили небольшими шариками, барабанчиками, колокольчиками и обвили мишурой. Отошли от стола подальше и полюбовались своей работой.
– Хорошо, – сказала Мирослава.
– Хорошо, – подтвердил Шура.
Дон запрыгнул на стул, посмотрел и одобрительно мяукнул.
– Шур, – неожиданно спросила Мирослава, – а Софья Марковна не звала тебя с собой в Питер?
– Звала, конечно.
– А почему же ты не поехал?
– Как же я мог оставить тебя одну? – искренне удивился он.
– Шура! Ты просто сокровище! – Мирослава наклонилась и чмокнула его в нос. – Что бы я без тебя делала?!
– Так цени! – гордо выпятил он грудь.
– Я ценю, дорогой, очень ценю, – заверила она и расцеловала его в обе щёки.
После обеда они долго возились с салатом и селёдкой под шубой. Потом дошла очередь до холодца.
– Шура! Я уже вся липкая, – пожаловалась Мирослава.
– Ничего, потом отмоешься, – не принял он близко к сердцу её жалобу.
Некоторое время они работали молча. Потом Наполеонов шлёпнул себя по лбу тыльной стороной ладони:
– Совсем забыл! Ещё морковь надо натереть!
– Зачем? – спросила она.
– Как зачем? Остренькое блюдо «морковь с чесноком» для аппетита!
– У тебя и так без аппетита всё улетает!
– Всё равно надо! Так положено.
– И кто всё это положил? – ехидно спросила она.
Наполеонов не удостоил её ответом.
Минут через десять она снова спросила:
– А почему мы готовим еду сегодня?
– Потому, что завтра тебя вообще ничего заставить делать будет невозможно. Да и мне перед празднованием нужно набраться сил.
– Понятно.
– Салат и морковь заправлять сегодня майонезом не будем. Утром встану и сам заправлю.
– Делай что хочешь, – отмахнулась от него Мирослава. Она подумала о том, что лучше бы раскрыла десять преступлений и задержала несколько особо опасных преступников, чем занималась уборкой и готовкой.
«И как только женщины добровольно соглашаются на эту каторгу? Это просто уму непостижимо! Им всем нужно давать орден Героя Труда».
«А Морису нравится готовить, – пришло ей на ум через некоторое время, – он даже получает от этого удовольствие. Он что, мазохист?» – засомневалась она. Но потом, отбросив эту крамольную мысль, пришла к выводу, что Миндаугас всё-таки герой-доброволец. И заслуживает почёта и уважения. Она снова тихо вздохнула.
Шура истолковал её вздох по-своему и приободрил:
– Крепись, подруга, ещё немного осталось.
Сам он тем временем тёр морковь на тёрке, а когда от морковки оставалась примерно четвёртая часть, с хрустом догрызал её.
– Шур, ты знаешь, я вчера была не права, – проговорила Мирослава, пряча улыбку в уголках губ.
– В чём именно? – поинтересовался он.
– Когда мы говорили о том, идёт тебе твоя пижама или нет.
– И чего?
– Я поняла, что она тебе к лицу.
– Ну, хоть раз призналась в своей неправоте, – не догадался он о подвохе.
И тут Мирослава не выдержала и расхохоталась. Шура промолчал, решив, что перемены в настроении свойственны всем женщинам, даже тем, которые обладают аналитическим умом с примесью интуиции и успешно разоблачают самых изощрённых преступников.
«Такова женская натура, – подумал он, – а мужчинам остаётся только набраться терпения. Тем более что древние говорили, что именно терпеливым покровительствует судьба».
И в это самое время зазвонил колокольчик. Детектив и следователь переглянулись.
«Кто это может быть?» – спрашивали их взгляды, устремлённые друг на друга.
– Пойду посмотрю, – сказала Мирослава, направляясь к камере видеонаблюдения.
– Если это какой-то наглый клиент, заявившийся без предупреждения, гони его прочь! – закричал ей вслед Наполеонов.
Когда Мирослава глянула в камеру, то увидела, как от ворот отъезжает такси. А перед воротами стоит… Морис!
– Это Морис! – вырвалось у неё, и она нажала на устройство, открывающее ворота.
– Ура! – закричал Наполеонов. – Наш Морис вернулся!