Слеза Ночи

– Непременно, так и передам, что ты звал лично, – пообещала Люма.

Отец обожал дразнить ее Левой, его страшно забавлял факт, что у мелочи завелся кавалер.

– А ну вас обоих, – резюмировала Софья Павловна. – С вами каши не сваришь, божьи младенцы!

Тут как раз зазвонил телефон, Лева просил к трубке тетку Иру. К телефону, как на грех, подоспел Сергей Федорович и сообщил присутствующим ошеломляющую новость.

– Девки, что у нас творится! Кузина-то у Люни Левку отбивает! Сергей, говорит, Федорович, это Лев твой, попросите к аппарату Ирину Семеновну. Каков?

– А тебе, что, жалко? – подыграла отцу Люма. – Сам знаешь, мальчики предпочитают взрослых женщин, в них есть таинственность и шарм.

– Что-то таинственности у вас развелось – не продохнешь, – вздохнула Софья Павловна. – Хоть и вправду охрану нанимай, в камуфляже и с автоматом. Не дом, а замок с привидениями.

– Давай пса заведем, агроменного, – вдруг предложил Сергей Федорович. – Он будет – самая действенная охрана, и, говорят, нечистая сила при них не водится.

– Тогда я здесь одна останусь, с этим вашим псом на пару, – возразила Софья Павловна. – Все остальные вмиг сгинут.

– Заметь, дочка, нас мама держит за нечистую силу, – охотно разъяснил Сергей Федорович. – Ей, конечно, виднее.

Веселая беседа о нечистой силе, увы, очень быстро была прервана, поскольку звоночек из теткиной комнаты оповестил, что требуется чье-то присутствие. Одновременно разыгрался телефон. Отец пошел к кузине, а Люма догадалась, что тетка Ира закончила переговоры, и Лева теперь желает доложиться. Так оно и было.

– Не нашел ни одного экземпляра Бакуниных, – сказал Лева без предисловий. – У этих, наверное, закрытые номера. Вернее, значатся Бакунины, еще четыре штуки но с другими инициалами. Обидно.

– На нет и суда нет, – сказала Люма, но сама не знала, досаду она чувствует или облегчение.

– Однако тетушка твоя не сдается, велела прибыть с утречка назавтра в полной боевой готовности. Я полагаю, что мы куда-то поедем, только не знаю, возьмем ли тебя, тетушка пока не решила, – сообщил Лева.

– А это как хотите, – сказала Люма. – Я не настаиваю.

– Еще она просила меня сделать план-карту наших мест и вокруг школы, у меня такое возможно. Причем, и побольше и поменьше, – добавил Лева донельзя загадочным тоном.

– Делай, голубчик Лев Николаевич, тебе воздастся, – пообещала Люма конспиративно.

Потому что вышедший от тетки Сергей Федорович без всякого зазрения торчал у нее за спиной и ловил обрывки информации для дальнейшего развлечения.

– И еще, прошу внимания! Изволили интересоваться нашей обожаемой, нашей удивительной, нашей проницательной. Но я сказал, что это не ко мне, – Лева тоже ударился в конспирацию.

– Это что-то новенькое, а ты не ошибся? – удивилась Люма.

– Ничего подобного, фамилия, имя, отчество, род занятий – все было изложено, и последовал вопрос, имеется ли в наличии. Но тебе не доверяют, интересно, отчего бы? – объяснился Лева.

– Очередная тайна мадридского двора, – ответила Люма, но пообещала. – Но завтра мы эту сову разъясним.

Впрочем, последняя по счету "сова" разъяснилась сама собой. Люма уже готовилась ко сну и, постирав бельишко, чистила в ванной зубы, как разгадка вышеуказанной "совы" явилась со всей очевидностью.

"Ба, как это я раньше не догадалась!" – мысленно сказала Люма своему отражению, застывшему в зеркале с пеной у рта. – "Наша нежная и душевная Майя Петровна, Мая Плита – это ведь она и есть! Та самая училка, которая приложила руку к теткиному школьному следствию. Это у нее, у мамы-Майи, девочка в окошко побежала бросаться! Только была она тогда молодая мама-Майя! Ах, ё-мое!"

Последнее, не совсем пристойное выражение повергло Люму в бурю смеха, только об одном она страшно жалела: Леве звонить было уже поздно, но ничего, вот утречком… «Хотя и самому впору догадаться», – далее размышляла Люма.

Лева стал одной из самых последних жертвой душевности Майи Петровны, чья необычная фамилия Плита была изысканно перекроена в прозвище – «Мая Плита», по аналогии с my Lady. Вычурную кличку, разумеется, изобрел Лева, как только прибыл из Эдинбурга, где его папашка служил консулом, и был помещен в класс первой по городу учительницы, известной не только высоким уровнем преподавания, но и редкими душевными качествами, снискавшими Майе Петровне звание мамы-Майи. Ученики, а особенно ученицы, ее пылко обожали и вились стайкой около.

Однако Лева не только отказался обожать, но и составил жесткую конкуренцию.

"Богат, хорош собой был Ленский», играл за «Химик Воскресенский» – такой вот частушечной и цитатной апологией коллектив учеников модной гимназии приветствовал новичка Леву. К тому же он прибыл прямо из туманного Альбиона, вернее из романтической Шотландии – и девочки дружно переключились на более подходящий предмет обожания. Мальчики в свою очередь оценили благоприобретенную британскую сдержанность и какой-то там пояс в танквандо (или как его там?).

Майя Петровна бросилась на защиту питомцев от опасной заморской заразы и повела затяжную позиционную войну посредством заниженных оценок и доверительных разговоров по душам, где бедному Леве отказывалось буквально во всем, особенно в духовности. Апогеем незримой баталии стал громкий скандал, когда Льва обвинили в злостном хулиганстве на основании упавшей около него классной двери. В кабинете директора произошла душераздирающая сцена, в процессе которой папашка Левы, старый зубр внешней политики, к тому же пожилой сдержанный дядечка, не стерпел и заявил что… "Ваша образцовая школа сидит у меня в печенках, образцы такой педагогики я встречал только у Диккенса!"

В результате десятый класс Лева заканчивал в другой школе, но с прежними однокашниками связи не терял, в особенности с Люмой. Их роман завязался на гребне дверного скандала, когда Лева стал негласным героем школы. Люма училась в параллельном классе, у нее Мая Плита только вела литературу, поэтому особенно не проявлялась с духовными запросами, приберегала их для классного руководства. Тем не менее, прошлые заслуги мамы-Майи были неоспоримы, недаром тетка Ира ни разу не упомянула ее имени в редких разговорах о школе, как будто и не было ее совсем.

Глава вторая

1.

Утро последующего дня выдалось пронзительно-ярким и прохладным, ночью прошел дождь, и крупные капли кое-где блестели в ветвях деревьев. Ранние птички шумно гомонили на уровне окон высокого третьего этажа, звонко предвещая роскошный жаркий день. И вот в утреннюю пастораль как демон ворвался Лева.

Люма с теткой Ирой завтракали вдвоем на кухне (кстати, редкое явление), когда трелью залился дверной звонок, и вслед за ним в кухне возник Лев. Почти не поздоровавшись ни с кем, он обратился прямо к тетке Ире.

– Ирина Семеновна, я мало что готов, но даже перевыполнил план! Вот вам вся местная окрестность в двух масштабах, но это еще не все. Я усиленно подумал и понял, что Майя Петровна вполне доступна. Хотя она больше не сеет во мне разумное, доброе и вечное, но телефончик остался у мамы со времен последней жатвы. Самое трудное оказалось – его у мамы выцарапать! Она взяла с меня слово, что я не стану разыгрывать с Майей зверских телефонных шуток…

– Помолчи немного, совсем оглушил, – мрачно сказала тетка Ира вместо "спасибо". – Значит вот так, давай сюда бумаги и телефон, у меня тоже был, но искать его… С меня причитается, не забуду, впрочем, можешь прямо сейчас взять словарь, на который ты пялил глаза. Он еще папин, оксфордское издание.

– Помилуйте, Ирина Семеновна, я не имел в виду, – начал Лева, но было ясно, что словарь он возьмет с радостью.

– Бери, а то передумаю, – угрюмо заверила тетка Ира.

Надо сказать, что с молодыми своими опекунами она общалась всегда как бы через силу, преодолевая крайнее нежелание признавать их присутствие.

– Лева, хоть чаю выпьешь? – Люма наконец улучила минуту и вступила в разговор.

– Пейте чай, а я скажу, когда выходим, – ответила за Леву тетка Ира и удалилась с кухни, припадая на обе палки.

Пока сложные звуки ее передвижения медленно удалялись по коридору, Лева с Люмой успели обменяться новостями.

– Про Май-Петровну догадалась?

– Еще вчера, а ты когда?

– Эх, запоздал – сегодня утром! Мама телефон вчера не давала, а я как увидел утром в ее книжке "Майя Петровна Плита", "плиточной" рукой написанное, так и дошло. Мне, понимаешь ли, всегда казалось, что они обе стары, как мир, не представлял, что одна могла учиться у другой.

– А зачем ей Мая Плита, как ты думаешь?

– А это мы сейчас узнаем, побежали быстро…

– Наверное, шантажировать будет!

– А та ее застрелит из арбалета!

– А может, "она" – это и есть Плита?