Гобелен с пастушкой Катей

– Неужели вы думаете, тетя Аня, что можно убить жену из-за какой-то прописки? – риторически восклицала я.

– Ты, дочка, молодая еще, ничего в жизни не смыслишь, скажи прямо, это он тебя подослал? – упорствовала бедная тетя Аня.

Все разумные доводы натыкались на каменную стену подозрений, недоверия и жажды отмщения. Единственное, на что тетя Анечка согласилась, это подождать с возбуждением уголовного дела, если Виктор не станет оформлять прописку. Скажем честно, к Виктору я относилась без особой нежности, но тут пришлось ему посочувствовать. Мало того, что жена пропала неизвестно куда, теперь тёща обвиняет его в убийстве, причем без реальных оснований.

Простая логика гласила, что Виктору, выгоднее жить в квартире непрописанным, чем рисковать свободой, убивая жену, все знают, что первое подозрение падает на самых близких.

Да будь он умнее хоть на каплю, она давно бы его прописала, притворился бы он в свое время хоть на полгода, была бы прописка у него в кармане! Так нет, ему мелкие капризы были дороже, он предпочел тиранить и попрекать бедную Верочку по всяким пустяковым поводам, оправдывая свое мелкое тиранство мужским превосходством.

Верочка неоднократно уверяла, что, пропиши она его, Виктор немедленно перестанет с ней считаться и не будет границ его капризам и самодурству.

Однако, я совершенно уверена, что и сейчас Витя мог бы добиться искомой прописки в любой момент. Немного ласки и здравого смысла, чуть-чуть уважения к жене вместо множества мелких попреков, и Верочка растаяла бы, и прописку ему обеспечила. Совсем не требовалось её для этого убивать.

Мне от души жаль бедную тетю Анечку, но тут она явно неправа, зашла в подозрениях слишком далеко. Виктора вполне можно понять, как ему не поторопиться с оформлением? Все возможно в нашем мире, пропадет квартира, где им жить о Сашенькой, где ждать Веру?

Здравый смысл и логика на его стороне. Господи, как всех жаль: и его, и тетю Аню, и Сашеньку, и меня…

Я ехала к Виктору от тети Ани и в голос ревела, силы мои кончились. Виктор встретил меня на пороге их квартиры весьма сухо.

– Ну вот, теперь и ты рыдаешь! – сообщил он. – А каково мне? Ты-то хоть не думаешь, что я Верку убил? С вашей сестрой никаких нервов не хватит.

Чуть-чуть придя в себя, я изложила неутешительный итог наших с тетей Аней переговоров. Пусть он подождет с оформлением, тогда она подождет с обвинением. Виктор остался нами обеими крайне недоволен.

Однако ездила я к нему не зря, Виктор изложил своё запоздалое наблюдение.

– Я долго думал, Кать,» – сказал он. – Вера никогда паспорта с собой не носит. В шкатулке, где всегда, его нету. И пропуска на работу тоже нету, а обычно он там же, она с собой не берет, их так пускают. Значит, она взяла с собой документы и коричневую сумку. Летом она ходит с цветной, матерчатой, она вон она, на вешалке. Не знаю, что и думать. По-моему, она куда-то собралась.

На том мы с Витей расстались. Ну почему мне так не повезло? Была бы я в Москве, то наверняка имела бы информацию из первых рук, куда собралась в тот злосчастный день Верочка и где её искать? Через три дня я это узнала.

В Марфино, 60 км от Москвы. На платформе в 16.00, 21 июня, в воскресенье. (Было это месяцем раньше.)

Случилась самая простая и невероятная вещь – я получила от Верочки письмо. Сначала, обнаружив в почтовом ящике конверт, надписанный явно Веркиной рукой, я обомлела от счастья и уже про себя стала бормотать о облегчением: «Вот чертова девка, что же она о нами сделала, а сама…»

Но в тот же момент радость подувяла, потому что, даже не вскрывая конверта, я сообразила, что с письмом что-то не то и не так. Слишком много штемпелей, потом мой адрес, написанный поверх другого чужим почерком, конверт какой-то затрепанный…

По прошествии минуты все встало на места: я поняла, что письмо Верочка послала в Юрмалу, скорее всего до своего исчезновения. Я вспомнила, что по приезде на курорт я ей звонила, сообщала адрес: поселок Керулты, почтовое отделение, до востребования.

А на почте в Керулты служит милая девушка, кажется, её зовут Бируте. Она помогала мне отправлять на московский адрес посылки с книгами, которые я приобретала в сельском культтоварном магазине, она знала, что я интересовалась письмами.

И когда письмо с опозданием пришло, она решила сделать мне любезность и переслала его по моему адресу. Откуда только она его взяла? Скорее всего, на почте остались копии квитанций на посылки. Так оно и было: я сверила квитанции на полученные недавно книги, и убедилась, что что все надписи чернилами исполнены тем же красивым старательным почерком, что и адрес на письме.

Следовательно, Бируте переслала старое Верочкино письмо, не заставшее меня в Керулты. На свежие новости рассчитывать не приходилось, поэтому я вскрыла письмо с тяжелым сердцем. Оно гласило:

«Катюш, дела мои плохие. Как жаль, что тебя со мной нет. Наверное, все-таки придется разводиться. Всё, что угодно, но этого я терпеть не стану. Долго рассказывать, в письме не напишешь, как только его получишь, то срочно мне позвони, тогда будет все ясно. Завтра я поеду и все узнаю. Мне позвонили и сказали, чтобы я приехала в Марфино по Южной дороге к четырем часам. Не знаю, чего и ждать. Все слишком сложно. Позвони сразу, я уже буду все знать. Обнимаю. Вера.»

Туман сгустился до сумерек, и в полумраке стали поблескивать тревожные молнии.

Из Верочкиного бессвязного письма стало ясно, что ее куда-то позвали. Пообещали разоблачения, как я понимаю, связанные с Виктором, иначе она не упоминала бы о разводе. Она взяла о собой документы (зачем?) и поехала на встречу, назначенную неизвестно кем.

Хорошо еще, что Верочка в свое время приобрела привычку датировать письма – на данном красовалась дата – 20 июня. На следующий день, надо понимать, должно быть двадцать первое число.

Среди мысленной возни с датами я вдруг наткнулась на главный вопрос: увернулась ли Верочка с этого загадочного свидания? Если да – то письмо значения не имеет, а если не вернулась? Если, скажем, кто-то донес, что Виктор ей изменяет (а она терпеть не намерена!), она едет в Марфино застает его с поличным… Он соображает, что все, теперь развод, потеряны квартира и проклятая прописка и (права тетя Аня) бьет жену тяжелым предметом по голове, далее зарывает труп в огороде. Потом разыгрывает перед нами неутешного страдальца, у него неведомо куда делась любимая жена… Боже мой, что же думать, что делать?

Идти к капитану, кажется, Серёгину с Веркиным письмом? Отдать письмо тете Ане, пускай она идет? Позвонить Виктору? А что у него спрашивать? У меня в голове все смешалось, как в доме Облонских, мысли резво разбегались в разные стороны, как вспугнутые ночью тараканы у них на кухне.

Я ухватилась за кончик здравой мысли, позвонила Виктору (день был выходной, суббота) и спросила, помнит ли он точное число Верочкиного исчезновения. Он не помнил, но насторожился, спросил, для чего мне это надо. Я еле отовралась, зачем-то приплетая тетю Аню. Зря, это он может очень легко проверить.

Затем поизучала календарь: 21 июня приходилось тоже на субботу, т. е. Верочка не работала, а махнула в Марфино прямо из дому. Где тогда, интересно мне, был Виктор? Как она собиралась его уличать? Или ей любовные письма стали показывать? Бог ты мой…

Шерлок Холме из меня, скажем откровенно, не получался, мыслительный аппарат, увы, оказался не тот…

Может быть, умный человек и сделал бы надлежащие выводы из Веркиного отчаянного послания, может быть, и следовало мне обратиться к умным людям в форме, которые и не такие ребусы могут разгадать.

Но останавливало одно соображение: Виктор ведь может оказаться не при чем, а более умные люди, они на службе и могут посадить его в КПЗ до выяснения обстоятельств. Потом за неимением других версий там и оставят – дело-то надо закрывать.

Тогда у маленького Сашки не будет ни мамы, ни папы, ни квартиры – и всё моими стараниями. Да ещё, пожалуй, и детский дом в случае безвременной кончины тети Ани. (Вряд ли бедняжку отдадут на воспитание морально-неустойчивой тете Кате.)

Нет, такие дела с налету не решаются, не эмоции мне нужны, а исключительно здравые соображения. Только где их возьмешь?

Я рискнула позвонить Сергею, представилась сотрудницей, и его мама сказала, что он с семьей вчера уехал на дачу до понедельника. Мог бы, кстати, и предупредить.

Не оставалось ничего другого, как опять тащиться в Хлебникове к Валентину, к помощнику, от которого уже неделю ни слуху, ни духу. Выбор мною, конечно, был сделан не оптимальный, но и круг вариантов, прямо скажем, оказался неширок.

Имелся ещё один образ действий, традиционный, патриархальный. Можно посоветоваться с папой и мамой, моими, личными. То-то мои старосветские голубки обрадуются дочкиным проблемам. Папа у нас кроме того, что научный работник, еще и большой законопослушник, непременно пошлет меня в милицию и прочтет с пафосом лекцию о людях в белых халатах, пардон, в милицейской форме, которые всегда стоят на страже и голубым платочком утрут все слезы.

Непрошибаемое поколение! Загипнотизировали их, что ли? Не живут, а спят на ходу и во сне мочалку, извините, благонамеренные мысли жуют.

Интересно, а со скольких лет я твердо знаю, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих, причем во всех сферах жизни? Сдается мне, что именно Отче Валентин положил первый камень в фундамент моего просвещения.

Развлекая себя таким примерно ходом взбаламученной мысли, я нервно пересаживалась с одного вида транспорта на другой, пока не оказалась в Валькиных краях.

Была середина дня, озеро изумительно сверкало в лучах солнца свободной от части водной глади, а Валькины двери оказались напрочь запертыми.

Очень даже могло случиться, что мой частный детектив просаживал в это время на пару с Таиской (или без неё, что вероятнее) последнюю порцию выданного аванса.

Я села на крылечко и решила ждать Валентина до победного конца, до последнего автобуса. За полчаса до его (автобуса) прибытия я покину пост, но не ранее.

Так что почти четыре часа я могла посвятить игре ума. Не сходя с крыльца, я решила попробовать привести в порядок мысли и укротить воображение.

Погоды в те дни стояли изумительные, нежаркое солнце ласково пригревало, на крыльце было грязновато, но я подстелила под себя пакет с веселыми рисунками. И слава Богу, некому спросить, какого лешего я ошиваюсь у чужих дверей.

Я устроилась на поудобнее и приступила к мыслительному процессу, мучительно преодолевая непривычку к такого рода занятиям.

Соображение № 1. Можно о уверенностью предположить, что Верочка написала мне письмо, хоть и в душевном разладе, но ДО своего исчезновения – иначе не просила бы срочно позвонить ей домой.

Соображение № 2. Верочка отправлялась в Марфино узнавать нечто, чрезвычайно для себя важное и хотела поставить меня в известность о результате – опять же её настоятельная просьба о звонке. Следуя логике, возможно предположить, что, вернувшись, она нашла бы способ связаться со мной и сообщить, что она узнала. Верочка прекрасно понимала, что разволновала меня своим посланием и должна проинформировать о дальнейшем. Не дождавшись моего звонка (письмо ведь безобразно опоздало), она скорее всего дала бы телеграмму типа: «Малышева, поганка, жду звонка?». Или предприняла бы что-нибудь экстренное, чтобы меня проинформировать или успокоить, если тревога оказалась ложной. Я уверена на 100 %, что просто так Верочка не бросила бы подругу в неизвестности, да и ей самой необходимо было с кем-то поделиться.

Вывод: Верочкино исчезновение каким-то образом связано с ее поездкой в Марфино. Вероятнее всего, что она поехала в Марфино и именно там исчезла. Случайное совпадение двух событий; письмо накануне само по себе, исчезновение буквально в то же время само по себе в высшей степени маловероятно.