Верна – дочь боярина. Так могло бы быть

– Сам-то ты поел?

– Да, я поел. Мне принесли я и поел. Делать всё равно нечего. Ничего мне боярышня делать не велела, ни за чем не посылала, так и бездельничаю весь день.

– Не бездельничаешь, а терем охраняешь.

Младень грустно ухмыльнулся – так-то оно так, только что тут охранять, внутри крепости. Свои-то не станут в терем ломиться.

– Ладно, вели трапезу подавать, а я к ней. Туда пусть несут.

Младень радостно кивнул и умчался со всех ног. Феодор ещё до светлицы не дошёл, а его уже как ветром сдуло.

Феодор успел стукнуть в двери Верниной светлички только один раз, а дверь уже распахнулась.

– Прямо у двери ждёшь?

– Нет. Но твои шаги издалека слышно.

– Да, тут такая тишина, что и мышь пробежала бы, так был бы грохот. А я всё-таки в воинском облачении. На всякий случай.

– Дай Бог, чтобы случая этого не было больше.

– Дай Бог.

Феодор помолчал:

– Ты хоть обедала?

– Не хочется.

– Негоже голодом-то сидеть. Сейчас вот трапезничать будем вместе. Я, признаться, и умаялся изрядно, и оголодал весьма. Хотя днём с воями и трапезничал, но дел невпроворот, так и не заметил, когда ел и забыл, что. А зато мы частокол завершили, теперь в нём ни единой щёлочки не осталось! Завтра ещё стену поправим, где кочевники порушили при нападении, да прочие укрепления усилим от греха.

– Да ты садись, коль умаялся.

– А и то, чего это я стою?

Не успела Верна поудобнее устроить отца и учесться за столом сама, как примчался младень с едой. Стучал он осторожно, видимо, носком сапога, чтобы не уронить всего, что было у него в руках.

Верна хотела подняться не только затем, чтобы открыть младню дверь, но и помочь ему.

– Не надо, – остановил её Феодор, – он и сам отлично управится. Обучен сей младень, – продолжил отец вполголоса, дабы не баловать юное поколение излишними похвалами, – по высшей мерке. Князя обслуживал и нареканий не вызвал ни разу.

Верна пожала плечами и осталась сидеть. Младень споро и ловко накрыл на стол, вихрем вылетел в дверь и буквально тут же вернулся с кипящим самоваром. Но и помимо чая было чем запить обильную еду: и сбитни, и квасы, и морсы, и мёды, и водицы, и сыворотка с изюмом, и уваренный капустный сок, и кипрейный чай. Феодор и пил с удовольствием, да и ел споро – действительно оголодал. Верна же только для виду ковыряла в тарелке, посему еда у неё не особо убывала. Заметив это, отец огорчился, но не сказал ничего: дева уже взрослая, негоже ей замечания по пустякам делать. Бывают такие состояния, что ничего в рот не лезет. Придёт в себя, успокоится, снова будет есть как обычно.

Верна пыталась за отцом ухаживать, но младень был расторопнее и сноровистее: успевал подать Феодору потребное ещё до того, как боярин успевал попросить. Умел, действительно был великолепно обучен.

Потом, когда боярин насытился, всё было убрано, кроме самовара, фруктов да сладостей. Младень вышел, кивком показав, что будет за дверью. То есть появится мгновенно, если в нём возникнет какая нужда. Феодор кивнул, мол, понял, а пока иди.

Феодор устал, но вроде бы и поговорить с дочерью надо. Верна словно прочитала его мысли.

– Ты, батюшка, иди отдыхать. В другой день мне споёшь. Умаялся ведь, не до песен тебе нынче.

– И то. Пойду. Повидались и слава Богу. Умаялся я сегодня сильно, хотя и доволен всем сделанным.

– Завтра поговорим.

– Тогда пойду к себе. Завтра день тоже будет не особенно лёгким. А ты спи сладко, да сны только хорошие пусть снятся.

Феодор перекрестил дочь, поцеловал в волосы и ушёл к себе. Отдохнуть надо, завтрашний день с собой принесёт трудов не меньше.

Верна после его ухода не легла, спать ей совсем не хотелось. Да и боялась она спать, боялась, что снова явится во сне ордынец с неизменным своим вопросом. И она снова проснётся словно заледеневшая, снова будто что-то умрёт в её сердце, снова кто-то замкнёт её уста и высушит глаза так, что она и плакать не сможет от ужаса.

Потому Верна надеялась, что если ляжет попозже, совсем изморенная, то и снов не будет вовсе. Будет короткое забытьё, в которое снам не прорваться. Но наступало не забытьё, а именно сон. И видения сонные были, когда она, совершенно устав, всё-таки легла, но были эти сны поначалу добрые, светлые, из детства, когда она никакого ещё горя не знала. Из тех давних-предавних времён, в которых она была невинной и радостной девочкой. Которые она почти позабыла с тех пор, как случился самый первый на её памяти набег.

Правда, набег этот жители городища отбили с самыми малыми для себя потерями, пострадали только самые крайние дома: не угадали ордынцы со временем налёта, как раз все дружинники были на месте и при полном вооружении. Дозорные, служба которых не прерывалась никогда, увидели толпу кочевников издалёка и немедленно ударили в набат: колокола были установлены на всех сторожевых вышках.

На стены тогда высыпали не только дружинники, но и вообще всё мужское население: помогать отбивать нападение. Да и женщины кинулись на подмогу – оружие да припасы подавать, раненных немедленно уносить да раны перевязывать. Всем миром, в общем, налёт кочевников, отбивали. И отбили. Ордынцы же понесли такой урон, что ушли только чудом. Княжеская конница было ринулась их догонять, но отогнав версты на две от селения, повернула обратно, опасаясь засад и ловушек.