Похожая на человека и удивительная

Как-то не была я готова к подобному повороту дела, и даже профессиональное любопытство мое сейчас не просыпалось. Я вообще не люблю тем, связанных с психическим нездоровьем, стараюсь их избегать в работе. Я и до Костиных слов всегда знала, что слишком зыбки границы между здоровым, «нормальным» человеком и тем, что в обыденной жизни мы называем «псих». Вот Костя, скажем, тоже псих. Вместо того чтобы постараться помочь мне, разобраться с моей травмой и ее последствиями, он… Или же…

Я быстро взглянула на Костю. Или же он решил, что я точно спятила после аварии и таким образом, хитро, как он думает, вызвал меня на прием, чтобы как-то мне помочь не свихнуться до конца? Интересно, не звонил ли он моей маме, не узнавал, в какой клинике я лежала?

– Костя… – я начала и остановилась.

Я не узна?ю этого напрямую. Действительно ли Костя думает, что я могу помочь ему своими сверхъестественными способностями с какой-то пациенткой, или он просто хочет понять, насколько серьезно я сбрендила после аварии? Надо вставать и уходить. Но… Моя профессия сильнее меня. Вот и проснулось любопытство. Какой поворот! Вызвать меня якобы для помощи, а на самом деле… Это, конечно, мои домыслы, но я же не с мясником имею дело, а с ювелиром человеческих душ, не очень здоровых, к тому же. Ювелиром, привыкшим плести тонкую, долгую сеть и крепко держать в ней своих беспокойных пациентов.

– Когда она к тебе придет?

– Она здесь, в соседнем кабинете, – ответил Костя и как-то очень внимательно посмотрел на меня. Или мне это показалось? – Слушает музыку, я часто пациентам перед сеансом психотерапии ставлю музыку, это нормально, ты знаешь, наверно.

Я кивнула. Я не знала этого и вообще ничего не знала о психотерапии, и не стала бы узнавать, если бы не мои собственные обстоятельства. Всю жизнь боюсь и не люблю всего патологичного, нездорового, особенно из области психики. Грань-то зыбкая, а вот то, что на шаг от грани в ту или другую сторону, уже очень отличается.

Глава 9

Костя нажал на кнопочку на небольшом аппарате, похожем на утроенный кнопочный телефон. Раздался мелодичный звук, поменялся свет в кабинете, стал более приглушенным, одновременно задвинулись шторы и щелкнул замочек в двери, ведущей в соседнюю комнату.

Я в восхищении покачала головой.

– Да, а как ты думаешь? – потянулся Костя, и я заметила напрягшиеся под тонкой рубашкой мышцы груди. Старается мой товарищ детства, держит себя в порядке, наверно, раза два в неделю тренируется… – Надо соответствовать окружающему миру. Люди, приходящие ко мне, именно так и живут. «Умный дом», знаешь, есть такое понятие. Не вставая с постели, включаешь свет в гараже и смотришь на мониторе, что там – мышка побежала или кто-то хочет у Роллс-ройса колеса открутить… Дорогая система. Но на пациентов действует безошибочно.

– Больше, чем ты сам?

Я, видимо, плохо сформулировала вопрос, я-то не имела в виду ничего интимного. Но Костя захотел понять меня именно так. Все-таки, похоже, всколыхнулась детская болезнь, будь она неладна!

– Я сам, к сожалению, не на всех могу подействовать… – сказал он очень глупым голосом и посмотрел на меня долгим взглядом.

Ужас. Ненавижу такие ситуации.

Жизнь так долго берегла меня от счастливой любви, что я перестала верить в ее существование. Для себя, по крайней мере. А того, что мне сейчас мог предложить Костик, в моей жизни вдоволь хватало бы и без него, да ровно ничего не стоило.

Я встала.

– Мне спрятаться?

Костя от неожиданности фыркнул. И я вдруг вспомнила, как он маленьким стоял под окном моей квартиры – мы с родителями жили на первом этаже – и, держа в руке шоколадку, звал меня, почему-то очень тонким голосом. А я сидела за своим письменным столом, боком к окну, видела его темную макушку и руку с шоколадкой. Рукой он время от времени махал, надеясь привлечь мое внимание. Потом я все-таки высунулась в окно. Костя подарил мне шоколадку и спросил: «Ты выйдешь?» Что я ответила, не помню. Но отлично помню растаявшую шоколадку, «Аленку», коричневую сладкую лужицу в серебристой смятой фольге, которую я лизнула и есть не стала. Скомкала обертку и выбросила.

– Прятаться… Нет. Ты посиди здесь, я скажу, что ты моя… аспирантка, – Костя опять очень глупо ухмыльнулся. А ведь степень есть, где-то я видела на двери табличку. Доктор наук, кажется… – Имею право, в конце концов!

Я знала, о каком праве абсолютно помимо своей воли и докторской степени он сейчас думал. Но продолжала серьезный разговор.

– А как же тайна психиатрической исповеди?

– Лика… – Костя как-то беспомощно вздохнул и приложил красивые, но очень уж небольшие руки к груди.

Что-то он хотел сказать мне, но не стал. И правильно. Что тут скажешь, если он со всех сторон сейчас неправ? Влюбляться он права не имеет – пусть детей своих растит и хранит верность жене, которая с ним живет не первый год. На прием к другой пациентке тоже по врачебной этике приглашать он меня не может…

Быстро, ничего больше не говоря, Костя прошел к двери, которую недавно отпер с помощью автоматизированной системы, широко открыл ее и приятным, спокойным голосом позвал:

– Надежда Львовна! Прошу вас.

В кабинет вошла эффектная, но уже очень немолодая дама с пышными, похоже, взбитыми волосами. Не люблю отгадывать возраст других женщин, ведь почти каждая после тридцати пяти хотела бы, чтобы это был самый большой секрет ее жизни.

Дама была хорошо одета, несла себя, как дорогой подарок, и при этом как будто не была уверена, что этот подарок сможет кто-то по достоинству оценить. Я увидела сомнение в ее глазах еще до того, как она обернулась и заметила меня.

– Я… – Она резко остановилась.

– Надежда Львовна! – предупредительно поднял руки Костик. – Это Лика, моя аспирантка. Она просто посидит с нами.

– Но это невозможно! – воскликнула дама резковатым голосом, как будто не попадая на нужные ноты. Есть такие голоса, звучащие, как фальшивая мелодия. Когда я их слышу, мне хочется попросить спеть еще раз, поточнее…

– Надежда Львовна, присаживайтесь. Лика учится у меня, понимаете? Учится мастерству. Ее ваши проблемы занимают… м-м-м… в меньшей степени. Вообще не занимают, поверьте мне! У нее другая тема.

– Какая же? – спросила Надежда Львовна, даже не подходя к стулу и нервно поглядывая на меня.

– Производственные конфликты в мужском коллективе и их решение, – безо всякой паузы ответил Костя.

Я постаралась сдержать улыбку. Что же это за коллективы такие? Воинская часть, что ли? Или рок-группы? Но ведь и там могут быть женщины. Остается – бригада заключенных, изготавливающих осветительные приборы или собирающих несложные запчасти для швейных машин… Или команда атомной подводной лодки.

Я кивнула. Что бы там ни пытался таким образом сейчас решить для себя Костик – пусть. Мне тоже стало интересно. Не в проблемы Надежды Львовны вникать, а разобраться в моих собственных – для начала понять, что думает о них опытный и неравнодушный ко мне психиатр.

Надежда Львовна все же села на стул, но на самый краешек.

– Поудобнее присаживайтесь, и лучше – вот сюда, – Костик показал на другой стул, мягкий, с подлокотниками, сев на который, его пациентка оказалась бы лицом ко мне. Или две пациентки оказались бы лицом друг к другу?

Надежда Львовна нехотя пересела. А я приготовилась слушать, смотреть и воспринимать чужой мир.

– Как вы сегодня спали? Не вставали ночью? – спросил Костик.

Надежда Львовна ему что-то ответила. Костик спросил еще и еще… А я через некоторое время перестала прислушиваться к разговору, потому что была поглощена другим: а я ведь ничего не видела и не слышала – что там внутри у Надежды Львовны происходит. Что болит, чего она боится, о чем страдает – то, что рассчитывал с моей помощью узнать Костик (если ему верить), и то, что должна была услышать я.

Вот и все? Кончился мой дар? Костя встревоженно взглянул на меня, я сделала ему знак, что все в порядке.

Да нет, так не бывает. Только вчера все было, как было… Еще когда я шла домой, проводив Женю Апухтина, я успела понять, задержавшись на минуту у киоска печати, что у продавщицы кончились сигареты, и если она сейчас не сбегает в ларек, и не купит пачку, и не закурит, то ей просто станет плохо.

Ей хотелось курить так, что она думала попросить мужчину, стоявшего рядом с киоском и только что закурившего и выбросившего пустую пачку, дать затянуться пару разочков. Глубоко вдохнуть ароматный дым, пропустить его через весь организм спасительной волной и с удовольствием, не сразу, выдохнуть. А закрыть киоск и отбежать она не могла – ждала постоянного покупателя, отложившего вчера три журнала на четыреста рублей. Журналы она должна была сдать еще вчера, и, если он не придет, хозяин может потребовать, чтобы она заплатила за них.

– У вас сигаретки не будет? – спросила я другого мужчину, стоявшего поодаль и тоже курившего в ожидании троллейбуса.

Он не очень довольно посмотрел на меня, но, увидев вполне приличную особу, достал пачку, открыл ее и протянул мне.

– Можно я две возьму? Спасибо.

Стараясь побыстрее отвернуться от его взгляда – слегка недоуменного и даже, как мне показалось, брезгливого (а что уж такого-то, собственно?), я взяла сигареты и опять подошла к киоску.

– Какой там у вас номер «Дома и сада»? – спросила я продавщицу. И пока она, тяжело вздыхая, залезала на табурет, чтобы посмотреть номер журнала, я быстро положила ей эти несчастные сигаретки и вскочила в подошедший троллейбус.

Курить – здоровью вредить, это ясно. И ни одна настоящая фея не стала бы помогать человеку стрельнуть сигарету. Но я же не фея, я сама когда-то курила, правда, могла обходиться без сигарет. Не бежала ночью в киоск, если не было сигарет. Но я знаю, как нервничает отчим, когда мама, бдительно очистив все карманы и проверив допотопную авоську, с которой он ходит в магазин и за газетами, выбрасывает его заначки из-за батареи или из-под отвалившейся и неплотно прилегающей к полу паркетины. И тогда Петр Евгеньевич не находит себе места, начинает тосковать, звонить по давно несуществующему телефону первой жены – просто чтобы кому-то позвонить, кто может посочувствовать его бесправию и безысходной кабале…