Река жизни глазами Ра

– Хорошо, – сказал недовольно Ушия, в его планы, конечно, не входило повышать значимость торговцев в глазах односельчан, но для общего блага, а точнее, для личного блага, это было допустимо.

– Но мой отец стар, – добавил Идар из рода Шин. – Все знают, что я семнадцатый ребенок в его семье, и отцу не подняться со своей перины. Он не сможет прийти на пристань. Тем более в такой холод.

Это был именно тот ответ, какому мог обрадоваться Ушия.

– Конечно, – сказал он понимающе. И обводя взглядом всю толпу прокричал:

– Жители моей доброй и великодушной деревни, давайте не будем губить то, что не создавали, давайте будем милосердны и терпеливы! Примем же этого рыжего человека у себя до тех пор, пока отец рода Шин не переведет то, что говорит нам пришелец! Его устами говорит небо! Давайте же послушаем!

И все люди, собравшиеся на пристани, как один, кричали, одобряя решение Ушия. Но старейшина рода Мир был гораздо мудрее и, прощаясь с толпой, сказал:

– Спасибо мой народ. Я рад, что живу среди тех, кто так добр. Спасибо каждому, кто решил быть сегодня добрее, чем всегда. Спасибо вам за то, что позволили мне остаться добрым по отношению к этому бедняге. Небеса вас видят. Вы творцы нашего общего будущего, спасибо вам, мои мудрые соседи.

С этим словами Ушия ушел в толпу, чуть сгорбленный и невероятно счастливый. Собственное величие, хитрость и мудрость давали пищу его гордыне.

После ухода Ушия на пристани остались одни вопросы. Караул не знал, что делать дальше. Люди еще не понимали, помогать пришельцу или нет, торговцы не понимали, зачем этого рыжего бродягу им нужно тащить к отцу, которого никто из семьи лишний раз не беспокоит, а тут чужой человек из непонятного рода-племени.

И тут пришло время прославиться Року Хэму. «Как много людей», – думал он, – «нужно проявить себя. Когда еще такая возможность случится»!

Он вышел в центр поближе к лежащему и еле дышащему человеку и сказал:

– Ушия из рода Мир как всегда прав! Мы не можем бросить того, кто пришел к нам. Это закон! Закон, которого еще нет, но я хочу, чтоб он был! Нет такого закона делиться рыбой, но я делюсь с вами, нет такого закона быть честными, но торговцы честны с нами, нет такого закона каждый день приходить к пристани с рыбой, но мы это делаем! И нет такого закона помогать, но мы поможем!

Толпа ликовала. Возбужденные зеваки выкрикивали: «Ура!», и были готовы помочь. Рок Хэм понял, что он удачно сказал. И поднял вверх правую руку, в которой он держал гарпун, прихваченный с собой на всякий случай, для безопасности.

А торговец из рода Шин нервно скривился. Только он знал цену этим словам. Никогда Рок не делился рыбой, если этого не видит хотя бы пять-семь человек. Ведь он это делал не для сытости того, с кем делился, а для того, чтобы его поступок увидели. Никогда он не был честен с торговцами, на дне мешка всегда можно было найти задохнувшуюся рыбину, и тем более, торговцы и менялы никогда не были честны с ним. Это было сказано, скорее, для смягчения торговцев и улучшения их репутации в глазах соседей. И, конечно же, нет такого закона приходить к пристани с рыбой, но что ты будешь делать, если не будешь рыбачить? Умрешь с голоду? И если тебе удача сует в руки рыбу, не выкинешь же ты ее за борт лодки. Ведь всё то, что ты ловишь, ты меняешь на хлеб и удовольствия. Он не мог всего этого возразить вслух. Идар понимал, что после столь пламенных речей этого рыжего и бородатого дылду нужно тащить к отцу на лодку, а всё это только из-за того, что пришелец говорит не на языке поселения Гай. «Да где вообще гарантии, что отец знает этот язык. Ведь сколько раз он сам вел торговлю, не зная языка. Но с Роком нужно считаться. Он главный поставщик рыбы и любимец публики, а толпа уже неуправляема».

– Хорошо, – сказал Рок. – Значит, решим так: мы этого здоровяка тащим к лодке уважаемого Уда Шин. А он там нам переведет всё, что хотят небеса нам передать с этим человеком!

Толпа ликовала, и в этой толпе где-то далеко стояла Гея, двадцати зим от роду. И тоже имела на этот счет мысли именно те, которые ей разрешили иметь, которые она, без разрешения Ушия, не осмелилась бы пустить в свою голову.

Она думала так:

– Хорошо, что рядом со мной живут добрые люди. Мы не выкинули этого бедолагу, мы сохранили ему жизнь. Очень хорошо, что Ушия мудрый и добрый человек. Жаль, что только торговцы могут понять слова этого бедняги. Ведь они обязательно его сделают таким же лживым, как сами, если он останется у них. Вот если бы Рок Хэм забрал его к себе в лодку.

Так думала мама тогда, а за руку ее держала маленькая Ида Ра, получившая совсем недавно четвертую отметку в форме рыбы на спину. Через десять дней после этого происшествия у мамы появился я.

*      *      *

Сошел снег с пристаней, и рыжий человек стал появляться на людях. Ему никто не был рад. Вот странно, Ушия теперь называли Великим, с Роком из рода Хэм здоровались так, как будто он лучший друг небес, а этого человека сторонились.

Всё, что знали о нем в деревне на воде, это то, что у него получилось найти общий язык с Уда из рода Шин. Что после знакомства с рыжим мужчиной древний торговец нашей деревни, встал с перины и даже иногда сам вел торговлю с рыбаками, чего не делал уже очень давно. Кстати сказать, это были худшие дни для наших рыбаков, ничего не получалось продать выгодно. И рыбаки ненавидели выздоровевшего «знатока торговли». И его целителя тоже, а вот весь род Шин, наоборот, был рад появлению этого рыжего великана: он был силен, и, как говорили, умен. Знал язык земных обитателей и пригодился в новом для него деле – торговле. Но к его имени не добавили «из рода Шин», он так и остался без рода. Его длинное и странное имя Ирбрус давало всем понять, что он чужак в этих краях.

6. День перед изгнанием.

Вот именно этот человек стоит перед дверями нашей лодки и хочет говорить о чем-то с Геей Ра.

Разговор был недолгим, мама скоро вернулась обратно в лодку.

– Что он здесь делал? – спросил строго я. – Мы не можем общаться с торговцами!

Но мама перебила меня, не дав договорить.

– Этот человек не торговец, он просто живет на лодке Уда из рода Шин.

– Это неважно, общение с ним все равно бросает на нас тень, – запротестовал я.

– Для мальчика, нарушающего все законы деревни, ты слишком заботишься о своем будущем. Этого будущего может и не быть, – резко оборвала меня мама. Ида и я посмотрели друг на друга с испугом, потом на маму. Гея Ра по этим взглядам поняла, что обороняться ей больше не придется в разговоре с детьми, а также оправдываться за общение с Ирбрусом. И продолжала спокойным тоном:

– Благодаря тому, что этот человек вчера ночью дежурил на караульной лодке, мы сегодня еще можем ходить по пристаням поселения Гай.

Мы знали, что Ирбрус заступает иногда в караулы. Ради развлечения. Он не был торговцем и не обязан был подчиняться их правилам. Поговаривали, что он никогда, в отличие от других мужчин, заступающих в караул, не отходил от смотрового окна и всегда вглядывался вдаль. Его не клонило в сон, и этот великан никогда ни с кем не заговаривал. Просто слушал то, о чем говорят остальные. Хотя, по слухам можно было судить, что при нем-то особо и не говорили. Его недолюбливали. И старались держаться от чужака подальше.

– Он видел вас, – продолжила мама. – И ему пришлось проявить смекалку, чтобы отвлечь внимание караульных от вашей прогулки к большой лодке. Вы понимаете, что мне теперь не расплатиться с ним никогда?

И мама горько вздохнула, закрыв лицо ладонями. Мы были виноваты. Мы это понимали.

– Мама, – сказал я, – мы можем ему отдать всю нашу рыбу. Мы можем есть только то, что я поймаю на удочку. Я справлюсь, честно.

Но это маму не порадовало. Она еще раз вздохнула и вышла из лодки.

– Я ничего не понимаю, – сказал я сестре.

– Потому, что ты еще не был там, – ответила Ида Ра. Но ее ответ занес в мою голову больше вопросов, чем ясности.

– Где там? – удивился я.

– В месте для приема лекарств.

О существовании этого места я знал и даже видел пару раз, когда забегал на рыбацкую пристань. Место было странным, ни на что не похожим. Оно было поднято над водой на сваях. Скорее, это был плот с крышей и стенами. Очень большой, прикрепленный с одной стороны к берегу. Это место называли Пляс. Слово, не имевшее значения, поэтому ни с чем не ассоциировавшееся, вызывало интерес и страх одновременно. О нем не говорили вслух.

– А что в нем происходит? – продолжал допытываться я.

– Там происходит всё! Это место встреч мужчин и женщин. Там пьют лекарство и выбирают себе мужчину, а мужчины женщину. Мужчины своим женщинам приносят еду и украшения. Но мужчины такие непостоянные. Сегодня ему нравится наша мама, а завтра нет. А Ирбрусу она нравится всё время, только брать от него она ничего не хочет, ведь он наполовину торговец, да еще и чужак ко всему прочему. Если она с ним будет проводить вечера, а потом разонравится ему, ни один мужчина из нашей деревни не захочет после этого иметь дела с нашей мамой. Она и так переживает, что стареет и ей сложно конкурировать с молодыми красотками, ей дают меньше продуктов, чем раньше. Я уже не говорю про украшения и жемчуг. Ведь она никогда не была красавицей, чтобы так дорого стоить. А теперь получается, что она не сможет отказать ему. Из-за нашей выходки.

Ида замолчала. И я, ошеломленный таким скоропалительным взрослением, с широко открытыми глазами и приоткрытым ртом, сидел не шевелясь. Этот поток знаний не просто с шумом ворвался в мою голову, он снес всё на своем пути. Всё то, что туда погружали всю мою жизнь. Сестра встала на ноги и, пригнув голову, чтобы не ушибить лоб, пошла к выходу, по пути потрепав рыжую голову Маар, которая беззаботно играла у дверей лодки ракушкой и куклой сплетенной из водорослей.

Когда я немного отошел от новых знаний и вылез на пристань, мама стирала одежду, а Ида развешивала рыбу на лодке. День, казалось, был обычным. Но что-то настораживало меня, что-то было не так, как всегда. Мальчишки из рода Дор махали мне с соседней пристани и звали жестами к ним, но я не хотел играть, я не хотел ничего. У меня были еще вопросы и мне нужны были ответы сию минуту. Немедленно. Мне казалось, что если я их не получу, моя голова разлетится на тысячу брызг. Но по настрою мамы и сестры было понятно, что никто говорить со мной об этом больше не будет.

С виду картина была обычная. Семья трудится на пристани у лодки. Но в голове у каждого члена нашей семьи бушевал ураган мыслей, я это чувствовал. Мамины мысли печалили особенно, она ведь теперь была не только днем связана правилами и законами, но и вечером не могла распоряжаться собой. О чем думала Ида, я не знал. Но понимал, что она не из тех, кто с легкостью подчинится чьей-то воле. Это понимала и мама. Что, собственно, ее беспокоило не меньше, чем мысли о рыжем человеке. За любую выходку нас могли выгнать. И это маму пугало куда больше круглосуточного смирения.

В таких мыслях прошел день. Мы обедали молча, и только маленькая Маар весело играла водорослями в тарелке. Раньше бы мама ее пожурила за это. Но теперь как будто она и не видела младшую дочь. Я лег спать рано. И был рад тому, что сон меня забрал очень быстро. Я не хотел видеть лица мамы и сестры, когда они отправятся в Пляс. И так было понятно, что они идут туда с тяжелым сердцем, и даже приближение времени приема лекарств маму не радовало. Ночью я ощутил, что младшая сестра подползла ко мне и залезла под мое одеяло. Обычно она приползала к маме, зимние ночи очень холодны, а в лодке со времен прошлого ремонта образовались большие щели. «Если нам повезет», – говорила мама, – «этим летом нашу лодку будут ремонтировать, и мы не будем мерзнуть в следующую зиму».

Маар пригрелась около меня и засопела. Ни мамы, ни сестры в лодке не было. Наверное, остались в Плясе до утра, чтобы не нарушать правила о хождении по ночам. Я согрелся рядом с сестрой и заснул.

И пока я спал, обнимая младшую Маар, что-то случилось. Что-то страшное, что-то ужасное. То, что я не мог объяснить и, тем более, представить в страшном сне. Что это было, я не знал. Но с первыми лучами солнца мою семью с позором выгнали из поселения Гай. От нас отреклись, нас стыдились. Мне было не понять всего, что произошло этой ночью. Я нуждался в ответах на свои вопросы, я хотел знать, за что?!

За что меня лишили друзей? За что у меня отобрали мои любимые пристани, привычный уклад жизни и уверенность в спокойном завтрашнем дне. А главное, я не понимал, за что у меня отобрали веру в людей, которые еще недавно были нам рады, а сегодня с озверевшими лицами закидывали рыбьими головами?