Дама в очках, с мобильником, на мотоцикле

В холле было тихо, Аня ушла, и на ее месте сидела та самая светловолосая девушка, что вбежала утром с вылупленными от испуга глазами, увидев у порога мертвое тело. Надежда Николаевна прочитала на бейджике, что зовут ее Ниной.

В ответ на просьбу о книжке Нина указала на стеллаж, где жильцы пансионата оставляли прочитанные детективы. Кто-то, наоборот, прихватывал отсюда в дорогу, в общем, библиотека потихоньку менялась, но все же пополнялась.

Надежда с интересом покопалась, вытащила для себя пару детективов и один дамский роман для Галки. Роман рекомендовала Нина, которой было скучно и хотелось поговорить. Надежде тоже было нечего делать, поэтому она не спешила уйти. Нина все сворачивала на убийство, и Надежда Николаевна, которой до смерти надоела эта тема, решилась спросить о другом:

– Скажите, Нина, вы ведь давно в этом городе живете?

– Как родилась, так и живу, – вздохнула Нина, – хотела после школы уехать, так мама заболела. Потом замуж вышла, родила… Вот так и осталась здесь…

– Я сегодня такую вещь видела, – заговорила Надежда, осторожно подбирая слова, – три машины на кладбище ехали, цветов – море.

– А, так это со дня Катиной смерти сегодня десять лет стукнуло, – ответила Нина, – я тоже хотела пойти, да вот, дежурство оказалось. Катя Самохвалова, подружка моя, как раз в сентябре погибла. Вот отец ее и устроил поминание.

– А что же с ней случилось?

– Ой, там такая история… – Глаза у Нины загорелись в предвкушении рассказа. – Понимаете, мы все вместе в школе учились. И десять лет назад как раз в последний класс пошли. Катя среди нас, конечно, самая красивая была. У нее отец каким-то бизнесом занимался, как раз после окончания школы они переезжать собирались в Москву. Вот у меня, к примеру, мама медсестрой была, у других девчонок примерно то же самое, так сами понимаете, какая разница. Одета была Катюша как игрушка, да и внешность не подвела. У нее мать наполовину не то чеченка, не то грузинка, очень была красивая женщина, и Катя в нее пошла. Знаете, как говорят, про покойников плохого не говорят, так я душой кривить не стану. Катюша и правда хорошая была девчонка, перед нами не заносилась, не грубила, училась хорошо, со всеми ладила. Легкий у нее был характер, приветливый. Все ее любили – и ребята, и учителя…

– Но? – спросила Надежда. – Ведь было же какое-то «но», верно? Вы нарисовали такой образ светлый, и жизнь у девочки была такой безоблачной, так не бывает.

– Наверно, вы правы, так не бывает, – согласилась Нина. – Вот я сейчас думаю, Катя, она… она любила головы мальчишкам крутить. Даже и не так, какая девчонка хорошенькая этого не любит? Понимаете, ей нравилось, чтобы парней возле нее было много. Отец у нее не то чтобы строгий был, но говорил часто, что Кате никто здесь не компания, ну, чтобы она ни с кем в школе не крутила, потому что ни к чему это. У нее дорога другая. Это мы и сами видели, да только парни этого никак не хотели понять. Вились вокруг нее, а она вроде бы никого не отличала, всем улыбалась ласково, поговорит, посмеется.

– Ну так и что в этом плохого? – удивилась Надежда.

– Ну это может у вас в большом городе так принято, – зло сказала Нина, – а у нас надо сразу все тонкости прояснить. Если не собираешься с парнем дело иметь, так и скажи – отвали, мол, от меня по-хорошему. Он и уйдет. А если намеками да смешками, то парни только сильнее прилипнут, подумают, что их завлекают. Я сейчас думаю, что Катя ничего плохого не хотела, просто боялась одна остаться. Этому откажет, этому откажет, а потом и получится, как в старой песне пелось: «Все девчата с парнями, только я одна». И никому ведь не докажешь, что сама всех отвадила…

– Девчоночья точка зрения, – понимающе кивнула Надежда.

– Так мы ведь и были девчонками сопливыми, – согласилась Нина, – Кате едва семнадцать стукнуло, мне и того меньше… В общем, потихоньку все ребята от нее отстали, других девчонок нашли, осталось двое – Лешка Долгов и Павлик Зимин. Лешка хоть парень симпатичный был – волосы черные, зубы белые, на гитаре играл и пел здорово, но фамилия его очень ему подходила. Отца у него не было, мать уборщицей работала, да еще и попивала. Жили они в такой халупе, что даже стыдно мимо проходить было. Лешка, конечно, парень хулиганистый был, однако до десятого класса доучился. Математичка наша Елизавета Григорьевна его очень хвалила – способный, говорит, парень, непременно нужно в институт поступать. Славная была тетка, хоть и строгая, теперь уж померла давно…

Нина пригорюнилась, видно, воспоминания не радовали.

Надежда украдкой взглянула на часы – не рассчитывала, что разговор затянется так надолго, а теперь уж неудобно встать и уйти.

– Так что же случилось с Катей-то? – напомнила она.

– Ох, вот подошла к самому кошмару! – всхлипнула Нина. – Десять лет прошло, а как вспомню – мурашки по коже! Дело было в субботу, справляли мы в тот вечер день рождения у одной девчонки, Лиза ее звали, Лиза Тимофеева. Они с матерью на окраине жили в деревенском доме большом. Ну, погода тогда стояла хорошая, бабье лето, вот как сейчас. Лизка еще шутила, что в ее день погода всегда теплая, как по заказу.

Стол, конечно, накрыли в доме, у них комната большая была, а танцы устроили в беседке. Там вокруг дома сад большой, у Лизки дед какой-то специалист был крупный по сельскому хозяйству, пока он жив был, многие у него саженцы и семена брали.

Ну выпили, конечно. Хоть и немного, а запьянели. Мать-то Лизкина вина немного выставила, так ребята с собой принесли. Ну, на свежем воздухе проветрились, потанцевали, потом парочки разбежались по саду целоваться да обжиматься. Мамаша Лизкина стол накрыла да к соседке ушла.

В общем, уж не знаю, что там было, только Катя с Лешкой Долговым в тот вечер поссорилась. Может, он чего лишнего себе позволил, может, она его продинамила, в общем, поругались они. Я тогда с одним парнем была – так, ничего особенного. В общем, сидим мы на лавочке с задней стороны дома, смотрим – Катя бежит, вся растрепанная и в слезах. Я хотела к ней подойти, да Генка не дал, вцепился в меня как клещ.

Ну, посидели еще, а вечера-то прохладные, замерзла я совсем. Пошли мы в дом, ребята туда музыку перенесли, потому что в беседке темно и зябко. Смотрим – Лешка в углу сидит, чернее тучи, и пьет рюмку за рюмкой. А Катерина с Пашкой Зиминым отплясывает одна посредине комнаты. То быстрый танец – вся извивается, а медленный – так на него прямо виснет. Девчонки только плечами пожимают – что это на нее нашло, никогда так себя не вела.

Ну, однако, время уж позднее, все выпили, наплясались до упаду, нацеловались, пора и по домам. Я первая завелась тогда, потому как с Генкой этим неинтересно мне было. Пойду, говорю, домой спать. Ну, девчонки за мной потянулись. Лизка не удерживала, потому как насвинячили мы порядочно, а мать с нее слово взяла, что все чисто будет, так что ей еще убрать надо было.

Собрались мы, а тут Лешка подходит и говорит: «Катя, я тебя провожу!» А она так плечом дернула – не нуждаюсь, говорит, в провожатых, сама дойду, мне вон с Ниной по пути! Это со мной, значит. Ну ладно, Лешка говорит, а сам так смотрит зло: ты сама так решила, так ежели что – потом не обижайся. Мы и не поняли тогда, к чему он это сказал-то… А я так оглянулась – где же Пашка-то? Нет его рядом. Ну, думаю, и к лучшему, а то еще разодрались бы они с Лешкой.

Ну пошли мы втроем. Я-то хотела Генку отправить, чтобы с Катей поговорить – что у них стряслось-то? Так куда там, этот чурбан никаких намеков не понимает. Идем, Катерина молчит, только грустная она какая-то. Только и сказала, что не может дождаться, когда год пройдет, уехать отсюда, говорит, и не вспоминать про Козодоев никогда. Потом и говорит нам – идите, ребята, мне тут близко через лесочек, я сама дойду. Я не хотела – время позднее, давай, говорю, мы уж тебя до самого дома доведем. Генка тоже согласен был. А она ногой даже топнула – не маленькая, говорит, все меня учат, как жить, достали уже! И побежала по тропинке, до свидания и то не сказала.

Нина замолчала и налила себе воды из пластиковой бутылки.

– Что же случилось? – напомнила о себе Надежда, она представляла уже, что скажет Галка, когда проснется. Приехала, мол, за мной ухаживать, а сама где-то ходит все время…

– Вернулась я поздно, от матери влетело, – заговорила Нина, – ей в воскресенье на дежурство надо было к восьми, а тут не спи, меня дожидайся. Опять же Генку она углядела, а он ей не нравился, велела мне с ним не гулять. Да я и сама-то не больно его отличала, если честно, то назло матери только с ним и крутила.

В общем, только угомонились, как в дверь звонок. Кто да чего надо, мать спросонья кричит через дверь. Потом помолчала, послушала и открыла. Нина, говорит, иди сюда. Я, как была в ночной рубашке, выскакиваю, а там Катин отец стоит, Сергей Сергеевич. Ты, говорит, когда Катю видела, во сколько и где? А я ничего не соображаю, только глазами хлопаю. Он подошел, за плечи схватил да как тряхнет, у меня все косточки затряслись. И смотрю – глаза у него такие, как будто бездонные, а там чернота, как омут. Тут мама вмешалась – что, говорит, у вас случилось, скажите толком, а дочь мою не пугайте.

Оказалось, Катя домой не пришла. Ждали, ждали ее родители, а потом отец поехал к Лизке. Там никого, Лиза говорит – ушли все, и Катя с ними. К кому-то из девчонок его адресовала, там вспомнили с большим трудом, что мы втроем с Катей свернули. Телефона у нас не было, отец поехал к нам домой. Ну, я тут очухалась, так, мол, и так, говорю, хотели ее до дому проводить, она отказалась, пошла через лесок одна. Он тогда совсем лицом почернел и вышел. А утром весь город всколыхнулся – Катя в том лесочке лежала убитая. Отец ее и нашел, когда от меня ехал, к тому времени рассвело маленько.

– Господи! – вздохнула Надежда. – Как же так?

– А вот так… – грустно сказала Нина, – у меня у самой дети, врагу лютому не пожелаешь такого. Это чтобы дочку свою единственную в таком виде найти! Ее ведь и узнать нельзя было, вся избитая, и лицо страшно изуродовано…

– Кто же такое над ней совершил? За что? – не унималась Надежда Николаевна.

Нина долго молчала, потом заговорила глухо:

– Конечно, милиция за это дело взялась крепко. Скандал был, потому что такого в нашем городе давно не случалось. А точнее, вообще никогда. Родители Катины были люди не простые, их все знали. Раньше тихо у нас в городе было. Ну подерутся мужики по пьяни, ножом кто-то кого-то пырнет – так это дело житейское, муж жену побьет по пьяному делу опять же, или она его сковородкой. Как говорится, на бытовой почве. А тут девушку забили насмерть.

– Ужас какой! – в который раз содрогнулась Надежда.

– Милиция, видно, приказ получила – молчать, так что мы поначалу подробностей не знали, – совсем тихо говорила Нина, – да только городок-то маленький. Мама у меня в больнице работала, у нее все врачи знакомые. В общем, просочились слухи – Катерину избили железным прутом, арматуриной ржавой. Там она в лесочке и валялась без дела, пока убийце под руку не подвернулась.

В общем, Лешку Долгова сразу забрали, прямо утром, потому что кто-то из наших сказал, что поссорились они с Катей накануне. И он ей вроде угрожал, то есть когда сказал, что сама, мол, виновата, пеняй теперь на себя. Стало быть, ушел раньше, подкараулил ее в лесочке том и убил.

А у нас соседка была тетя Тоня, она в милиции уборщицей работала. Ну понятное дело, ей никто ничего не докладывает, а с другой стороны – уборщицу никто не замечает, как будто она пустое место. Вот она и рассказывает: метет коридор, а в кабинете том дверь приоткрыта. Жарко было, душно, народу набилось много. В общем, допрашивают в том кабинете Лешку, он все отрицает. Не был, говорит, в том лесу, домой сразу пошел после гулянки. Катерину не подкарауливал, не трогал ее. А поссорились они из-за любви. Вроде бы любовь у них была, только Катя отца боялась, и поэтому таились они. Катя делала вид, что никто ей не нужен, а Лешка возревновал тогда, самолюбие у него взыграло, он ей условие поставил – всем объявить, что они – пара, что Катя – его девчонка. Чтобы никто на нее не покушался. А Катерина тоже гордость выказала – не смей, мол, мной командовать, ты мне еще никто, а уже голос повышаешь.

В общем, крупно поговорили, Лешка потом выпил, в конце хотел помириться, а Катя нарочно с Пашкой кокетничать начала. Он и обиделся, решил, что все уже, выбросить надо ее из головы.

Ну, менты, конечно, ему не верят, там кто-то из начальства на него орет – ага, ври больше, стала бы такая девушка с тобой, шантрапой, пьянчужкиным сыном, любовь крутить. Ты, говорит, за ней бегал, а когда она тебе решительный от ворот поворот дала – тут-то ты и озверел. Лешка кричит – не был я там, дома был, мать может подтвердить. Те только смеются – мамаша твоя, такая-то и такая-то, она вечно пьяная, ей никакой веры нету. Ну Лешка, конечно, озверел, когда так про мать-то говорят. Сам на них матом, те, видно, побили его…

Тут тетя Тоня говорит, она шваброй случайно стукнула, выглядывает мент из кабинета. Ты, говорит, чего тут подслушиваешь? Пошла отсюда вон! Ну она и пошла, от греха подальше.

– А что же они так сразу на этого Долгова подумали? – спросила Надежда Николаевна. – Там же ведь и другой парень возле Кати крутился, этот, как вы говорили…

– Пашка Зимин, – напомнила Нина, – ну да, только он сразу алиби предоставил – ушел, мол, домой раньше всех, родители подтвердили, что вернулся он и сразу спать лег. А чего ушел, так говорит, выпил с непривычки много, голова заболела. А у него знаете кто отец-то был? Зимин Андрей Павлович, мэр нашего города. И до сих пор им остается. Так что ему-то веры побольше было, чем Лешкиной мамаше. И все равно как-то все неясно. Лешка парень крепкий оказался – стоит на своем, ни за что не признается. И Лизка Тимофеева, у которой день рождения-то справляли, вроде говорила, что видела она Пашку Зимина у себя в саду, еще когда Катя с нами домой собиралась. Вроде мелькнул он где-то. Только это она один раз сказала, а потом отпиралась – показалось, говорит, там темно было, мало ли какая тень мелькнула.