Изнутри. Сборник литературных миниатюр

Плавать мой хозяин ещё тогда не умел, и не знал, что вода может своровать то, что ты держишь в руках, если оно лёгкое. А я был лёгким, и прибрежные волны быстро отобрали меня у Витали и понесли на середину реки. Он заревел на весь пляж, но не потому, что испугался, а для того, чтобы привлечь внимание к нашей беде. Хорошо, что папа был рядом и быстро сплавал за мной, пока я не набрался водой и не ушёл на дно. Витальке меня отдали только вечером, когда я окончательно высушился на солнышке.

Вообще, у нас с хозяином было много разных приключений. Я и в грязь падал, и в снегу зарывался, и в тазике мылся, и спал в Виталькиной кроватке. Голубые глазки у меня отклеились, и нос тоже, мама мне пришила вместо носа пуговку, а глаза приклеила другие, жёлтые. Многие ли из вас могут похвастаться тем, что сменили цвет глаз, а? Мех на мне вытерся, и ушки стали не такими бархатными, и животик не таким мягким. Виталик вырос, превратился в Виталия Сергеевича. И меня положили в ящик вместе с другими игрушками и убрали под кровать. Теперь я лежу тут в темноте и скуке, и жду, когда меня найдут Виталькины дети, вынут из ящика и снова обнимут вылинявший животик.

Есть ли душа у карандаша?

Ну наконец-то меня купили. Я долго томился на стеклянной витрине книжно-канцелярского магазина, что на первом этаже жилого дома, и толстый ленивый продавец годами не вытирал с меня и моих соседей пыль.

И вот мой новый друг, проходя мимо по тротуару, увидел меня. Он вошёл в магазин, подошёл к увальню-продавцу и дал за меня несколько монет. Продавец отсчитал сдачу, засунул в витрину свою отёкшую руку, поднял меня и отдал моему новому другу, даже не стряхнув с меня толстый серый слой пыли.

Художник взял меня, обтёр полой своего поношенного плаща и положил во внутренний карман. Сказал: «Спасибо», вежливо кивнул и вышел, придержав за собой дверь.

***

Теперь я рисую. Много рисую. Оказалось, что карандаши умеют рисовать от рождения, нужно только попасть в руки к такому человеку, который тоже умеет. И вот тогда мы начинаем переносить на бумагу все красоты этого мира. Мой друг больше всего любит рисовать красивые и необычные места. Благодаря ему я побывал в разных уголках нашего старинного города, и нарисовал: церковь с величественными куполами, заброшенную усадьбу с покосившейся крышей, песчаный карьер за городом, залитый ярким полуденным солнцем, и ещё множество картин, набросков, этюдов и зарисовок улочек, скверов, домов и заснеженных фонарей.

***

Недавно я понял, что, когда я рисую, я запечатлеваю в своей памяти всё, что мной изобразила рука моего друга-художника. Я не смогу нарисовать это сам, без него, разумеется. Но я помню и ощущаю места, в которых мы побывали. Я теперь знаю, например, что в старом здании больницы, нарисованной нами с фасада, когда на ней играл закатный свет, и начинали заниматься окна, лечат больных детей. Они там живут, и они смотрели в окна на моего друга-художника, и мольберт, прилипали к стёклам щеками и носами, и беззлобно показывали на нас пальчиками. В их скучных больничных буднях мы стали целым событием, и они до сих пор рассказывают друг другу о том, как их, и именно их рисовал уличный художник.

А ещё мы были за городом, и рисовали цветок ромашки на обочине дороги, что тянется вдоль засеянного пшеницей поля. Он улыбался, выглядывая из зелёной пушистой травы среди редких колосьев, и перебирал лепестками на ветру, а его тонкие перистые нежные листья были словно готовы обнять весь мир, если бы их на него хватило. До чего же приятно было рисовать это!

***

Мой друг предпочитает рисовать только простым черно-графитовым карандашом. Поэтому он везде носит с собой меня, свой верный простой карандаш, и маленький перочинный ножик для моей заточки. Вы считаете, что это неинтересно – рисовать исключительно нецветные рисунки? Позвольте! О, как глубоко вы заблуждаетесь. Нет ничего интереснее, чем рисунки моего друга, ведь на них во всех оттенках серого, черного и белого цветов можно увидеть и солнце, и свет фонарей, пасмурные утра и яркие закаты, и все наши с ним рисунки заставляют вас думать, что мир вокруг вас вдруг утратил цвета, но при этом в разы увеличилась чёткость и контрастность вашего зрения. Только если доведётся вам увидеть наши работы, вы поймёте, о чём я говорил!

***

Вот только жаль, что век графитового карандаша недолог. Рука художника с моей помощью переносит на картину всю душу мест, которые рисует. И, проходя сквозь меня на бумагу, эта душа впитывается в часть меня, и остаётся в ней на листе. И чем больше прекрасных моментов мы увековечиваем, тем меньше и меньше я становлюсь. Вот уже мой друг вставил меня в держатель, чтобы я не выпадал из руки. Ещё немного – и я исчезну, закончусь, растворюсь в десятках прекрасных картин. Спасибо, друг-художник, что взял меня в свою вечную жизнь – творчество! Нет ничего прекраснее этой участи для обычного простого карандаша!

Размышления старого велосипеда

Симпатичная худенькая женщина средних лет закончила срезать цветы в своём саду. Она распрямилась и положила охапку срезанных тюльпанов в плетёную корзину старенького велосипеда. Утро уже почти вступило в свои права, и солнце поднималось вверх над горизонтом. Пора ехать на базар. Женщина придирчиво осмотрела цветы и, наклонившись, сорвала ещё несколько ромашек и добавила в корзину. Затем оставила велосипед у калитки сада и ушла в дом переодеться.

Велосипед задумался. Он служил своей хозяйке без малого два десятилетия. И повидал на своём веку достаточно много разного, чтобы научиться и размышлять, и рассуждать.

Он прошёл с ней свободную, беспечную, беспроблемную юность, когда она каталась на нём ночами по полям и улицам, мечтала, пела песни, разгонялась до свиста в ушах, не боясь ни кочек, ни ям, ни на дороге, ни в жизни.

Потом он прошёл с ней бурную, рабочую, тяжёлую молодость, потраченную ею на заботу о тех, кто рядом, на достижение возможных и невозможных целей, на познание себя, на исправление ошибок, на приобретение опыта. Он пригождался ей как рабочая лошадка, верная и порой незаменимая.

Затем он перешёл с ней в её спокойную, трудолюбивую, стабильную зрелость. Он стал использоваться реже, и в основном для неспешных прогулок по улочкам пригорода, в который она переехала с семьёй, да поездок на базар за продуктами. А теперь вот цветы. Они отлично продаются на базаре, и хозяйка безумно любит их выращивать. Возможно, цветочница – это её призвание, о котором она догадалась лишь сейчас, спустя добрую половину активной сознательной жизни.

Интересно, почему человек не может сразу родиться уже знающим, что ему будет хорошо, а что плохо? Вот велосипеды, например, сразу появляются на свет готовыми, на них можно сесть и ехать, и любому велосипеду ясно, что ездить – это то, что он хочет и должен делать. И ни один велосипед не пойдёт, например, играть в футбол, мечтая стать великим футболистом. Или пытаться использовать спицы своих колёс как струны, думая, что он рождён быть гитарой.

Тогда почему люди должны вырасти, повзрослеть, а потом перепробовать множество дел, ремёсел, занятий, поставить себе десятки невыполнимых целей прежде, чем понять, кем они рождены на самом деле? …

Или, может, у людей нет такого предназначения, как у велосипедов? И они становятся теми, кем их делает жизнь. Но ведь это ужасно грустно. Сначала им из ребёнка надо стать взрослым. А потом из взрослого – кем-то. А когда наконец станешь, времени быть этим кем-то остаётся уже совсем мало…

Так думал старенький велосипед с плетёной корзиной, наполненной тюльпанами вперемешку с ромашками, стоя на своей подножке у калитки. Цветочница вышла из дома в новом платье, села на него и размеренно поехала в сторону центра города, на базар. К обеду, когда цветы разберут, она купит у соседки-торговки куриных яиц и в булочной свежего хлеба, положит в плетёную корзину своего верного велосипеда и поедет домой, к своей семье и цветам в саду, которым еще не пришла пора отправиться на продажу. Им нужен уход. Теперь она может позволить себе наслаждаться каждым мгновением своей жизни, а если любишь жизнь, то времени на неё остаётся чуть-чуть больше…

Клубок, который любит стихи

Прыг! Скок! Прыг! Скок! Ой! Ай! Ой-ой-ой! Что же ты делаешь, проклятый котище! Ты же меня размотаешь! По-мо-гиии-теее!

А, фух, хозяйка пришла. Сейчас она угомонит этого мохнатого и смотает меня обратно, пока я не исчез окончательно, превратившись в бесформенную груду намертво запутанной пряжи.

Ну вот. Отлично. Она положила меня в корзинку и поставила в шкаф. Чтобы кот не смог снова меня украсть и кидать по комнате, играя мной так, словно я не серьёзный большой клубок пряжи, а резиновый мячик какой-нибудь! Я возмущён. Возмущён!

Так, хорошо. Тут тихо и спокойно. А после хозяйка возьмёт меня и свяжет из меня что-нибудь. Тогда я не исчезну, а превращусь в вещь. И жить станет интересней. Будучи вещью, я смогу ходить вместе с тем, кто будет меня носить, и смотреть на мир.

Вообще-то, раньше я уже был одеждой. Я был свитером хозяйкиного сына. Он носил меня в школу. Я видел, как вокруг бегают и веселятся на переменах дети. И как хозяйкин сын пишет в тетради под диктовку учителя. Как он рассматривает картинки в книгах и раскрашивает карты в атласе. Слушал, как дети вслух читают рассказы и сказки, наизусть рассказывают стихи. Я любил слушать стихи. А что, вы думаете, что свитер ничего не понимает в литературе?

Кстати, мне ещё очень повезло, скажу я вам. Сын хозяйки очень спокойный и послушный мальчик. Я видел, как другие дети рвали свою одежду, или пачкали её завтраками и соком, а иногда и чернилами. Могу поспорить, что после таких приключений мамы выбрасывали их одежду, и она не могла больше жить, и ходить в школу с их детьми. А мой мальчик никогда не портил и не пачкал меня. Он аккуратный и бережный, и я всегда возвращался с ним домой таким же чистым и опрятным, каким был утром. Хозяйка нежно стирала меня в мыльной воде и сушила на вешалке, после чего я снова шёл с её сыном в школу слушать стихи и сказки.

А потом мальчик вырос, и не смог больше надеть меня, когда осенью достал из шкафа. Тогда его мама дала ему другой свитер, побольше, а меня осторожно распустила на длинную нитку и смотала в клубок.

Так я и стал клубком шерстяной пряжи, опытным, грамотным и серьёзным клубком. Рядом со мной в корзине лежат ещё клубки и мотки, но их всех хозяйка купила в магазине. Они совсем новые, и не видели ничего похожего на то, что видел я. Поэтому с ними совсем не о чем поговорить. Они молодые и глупые, лежат молча и даже не представляют, что хозяйка может из них связать.

А я жду, когда она откроет дверцу шкафа и возьмёт в руки меня и крючок. Возможно, она свяжет себе варежки или шапку, и тогда я смогу побывать на улице, и увидеть тот самый снег, о котором столько слышал в школе. А может быть, штанишки или кофточку для своего младшего сына, тогда я смогу смотреть, как он играет. И, если повезёт, снова попаду в школу, чтобы слушать, как читают стихи.

Песня о том, что вижу

За гранью солнечного луча

Разгар лета. Самое время для многодневных походов. Вот и мы с друзьями идем куда глаза глядят по Подмосковью. Ночью вокруг костра было шумно и весело, а теперь все спят. Четыре утра. Рассвет. Я сижу на земле возле тлеющего кострища.

Вокруг лагеря бродит хладнокровный туман. Он не подбирается к нам слишком близко, он дикий, и боится людей. Но деревья, траву и реку он укутал своим нежным влажным покрывалом. Я долго смотрела сквозь него, и, кажется даже научилась видеть его нутро, то, что он поглотил и скрывает. Но больше я не смотрю на туман. У меня новый гость. Этот гость пришел именно ко мне, и теперь я говорю с ним. Это первый луч солнца. Он упал передо мной с вышины, и освещает щепки и травинки у моих ног. Мы беседуем. Сложно поверить, но лучи – отличные собеседники.

Я спрашиваю, откуда он пришел. Ведь то, что он освещает на земле, лишь конечная точка его путешествия. Я спрашиваю его, откуда он летел, чтобы прибыть сюда первым и успеть поговорить со мной, пока спят все мои друзья, и пока его друзья еще в пути, летят издалека сюда, к нам. Откуда несутся они все, и зачем задаются целью светить нам? Зачем им дарить жителям Земли свет и жизнь? И луч отвечает, рассказывает мне, что они родом из далекого космоса, и торопиться по утрам на Землю – их предназначение, их смысл. Вот и соревнуются они, кто будет первым, самым быстрым, самым проворным, самым правильным лучом этого утра. Сегодня это он, мой гость. Редко лучи встречают в это время первых людей. Еще реже им удается побеседовать с первым человеком нового дня. Удивительно, но первый луч бывает всегда, каждым наступившим утром, а первый человек – далеко не постоянно. Не так уж и много среди нас любителей встречать рассвет, ждать разговора с самым торопливым лучом. Большинство спят в этот миг – кто в кровати, кто в гамаке, кто в машине, кто в палатке, а некоторые и под открытым небом. Но спят. А несколько странных, ненормальных людей в разных местах нашей планеты сидят у догорающего костра и ждут, пока удастся поговорить с первым лучом. Ведь это так приятно, и так мало кто об этом знает…

Но вот за гранью солнечного луча наступает настоящее утро. Это долетели, домчались, достигли своей цели братья, сестры и друзья первого луча, и само Солнце показалось над горизонтом. Мой гость уже не говорит, он не может говорить больше. Он присоединяется к остальным и, распрямляясь, превращается в свет, помахав на прощанье мне прозрачным крылом. И я машу ему вслед, до свидания, мой друг, первый луч этого дня, желаю тебе и завтра победить в солнечной гонке, и завтра утром я буду ждать тебя здесь, чтобы вновь услышать твой захватывающий рассказ. О том, что происходит за гранью солнечных лучей, о том, чего мои спящие друзья не узнают до тех пор, пока не решатся поговорить с природой.

Тоска старого дома

На самой окраине села заброшен дом. Рассохлись и покосились деревянные стены, осыпалась черепица с крыши, заросли бурьяном огород и сад. Дом одинок.

Почти десять лет прошло, как умерла в этом доме старенькая баба Клава. Односельчане похоронили старушку на маленьком диком погосте, а дом осиротел.

Грустно стало пустому дому. Тоскливо взирая темными окнами на деревенскую улицу, освещенную огоньками жилых домов, он вздыхал. Некому теперь зажечь свет в его окнах, некому согреть его нутро натопленной печью, некому смести пыль с крыльца, выполоть сорную траву во дворе.

Дом скучал. Он вспоминал, как жили в нем хозяева, весёлой, дружной семьей. Был хозяин – работящий, гостеприимный, молодой да смешливый. Хозяйка была – красивая, трудолюбивая, мама двоих непослушных парнишек. Шумно тогда было в доме, чисто и богато.

Всё отняла у молодой хозяйки война. Ничего не осталось у Клавы, кроме верного ей деревянного дома. Не вернулся муж, не вернулись сыновья. И вспоминал старый дом, как сидела хозяйка вечерами одна на крылечке и пела. В руках вязание – быстро мелькали спицы, и под музыку птиц и шелест яблоневых веток – песня. Песня о прошлом, о счастье, о любви.

А весной под окнами старого дома зацветала сирень. И всегда подолгу стояла под ней хозяйка, обнимала сморщенными руками нежные кисти. Ей виделся любимый с букетом сирени в руках. Он всегда дарил ей весной сирень. И теперь она пела о нём и о цветах. И плакала.

Придет время, и старый дом тоже умрет. Скособочится совсем и упадет, сгниют доски, зарастет травой фундамент. А пока он стоит, тоскуя о прошлом, и слушает вечерних соловьев. А под его окнами в саду цветет сирень.

Он жизнь и смерть