Влюбленные безумны

Влюбленные безумны
Наталья Вячеславовна Андреева

Сто солнц в капле света #2
Тревожный и богатый на события ХIХ век. Алмаз «Сто солнц в капле света», за которым тянется кровавый след, продолжает будоражить умы и влиять на судьбы людей, в чьих руках он оказался.

Его обладательницу графиню Александру Ланину ожидает стремительный взлет. Она в центре дворцовых интриг и придворных тайн. Сам император признает ее первой красавицей. У ее ног влиятельные люди. Но сердце ее занято авантюристом и повесой Сержем Соболинским. О легковерная и слабая женская душа! Еще вчера ей казалось, что он забыт навеки, и вот нечаянная встреча, о возможности которой предостерегал ее умудренный жизнью муж.

Устоит ли она перед баловнем судьбы или кинется в омут роковой страсти и погубит себя и свою будущность? Враждебное окружение только и ждет от нее неверного шага, чтобы уничтожить безродную выскочку.

А государь между тем распорядился проследить за красавицей-графиней, нет ли у него счастливого соперника…

«Влюбленные безумны: Сто солнц в капле света 2» – продолжение известного романа «Сто солнц в капле света».

Наталья Андреева

Влюбленные безумны

Amantes amentes[1 - Влюбленные безумны (лат.)]

Санкт-Петербург

Прошло три года…

Глава 1

Вечером хмурого осеннего дня к неприметному одноэтажному особнячку с деревянной мансардой, притулившемуся где-то на задворках, на Васильевском острове, подъехала богатая карета. Само наличие такого экипажа, да еще и запряженного шестеркой сытых рысаков, говорило о том, что его владелец либо богатый помещик, за которым числится не менее тысячи душ крепостных, либо имеет высокий чин, не ниже генеральского, и доходное место. И что бы ему делать здесь, на Васильевском, у ворот дома, который никак не может являться местом его жительства? Шторки на окнах кареты были опущены, сам ход лошадей неспешный, казалось, что путники, а их было двое, мужчина и женщина, сторожатся. Да так оно и было на самом деле.

Погода была самая что ни на есть «петербургская»: сыро, промозгло и ветрено. Шел дождь вперемешку со снегом, который, ложась на землю, тут же и таял. Прохожих было мало, да и те спешили домой, к теплому очагу, к горячему самовару, коротать вечер одному или в приятной компании, за чтением или картами, при свете чадящей сальной свечи. Сиятельная столица, как огромная хищная рыба на глубину, погрузилась в осень, и над ней крепко сомкнулась набухшая водою толща облаков.

Едва карета остановилась, от дверей дома к ней кинулся слуга, который со стуком откинул подножку, и, распахнув дверцу, склонился в низком поклоне:

– Добро пожаловать, ваше сиятельство. Все готово.

При этих словах из кареты вышел высокий господин, закутанный в плащ, и оглянувшись в поисках случайных прохожих, ласково сказал, обращаясь к сидящей там женщине:

– Мы приехали, Сашенька. Изволь, я провожу тебя в дом.

Молодая женщина в ротонде с белоснежной меховой оторочкой и в капоре, из-под которого выбивались светлые локоны, легко опираясь на его руку, выпорхнула из кареты. Казалось, дорога ее ничуть не утомила. Сопровождаемые слугой, освещавшим им путь, граф и графиня Ланины, а это были они, прошли во внутренние покои.

– Скоро прибудет наш багаж. Пойди, встреть, – отдал распоряжение граф своему камердинеру.

– Слушаюсь, ваше сиятельство, – низко поклонился тот и тут же исчез, словно его и не было.

– Ну вот, Сашенька, – грустно сказал Алексей Николаевич, – мы и дома. Я знаю, это не то, к чему ты привыкла, но на сегодняшний день это все, что я могу тебе предложить. Здесь, в Петербурге, – добавил он. – Высочайшим предписанием нам назначено жить в деревне, в одном из моих имений, если мы вдруг задумаем вернуться на родину.

– Но ведь мы же здесь! – горячо сказала Александра. – В Петербурге!

– Не забывай, что у нас подложные паспорта на имя графа и графини де Ламот. Здесь мы французы, иностранцы. Я снял этот дом, не имея возможности въехать в свой особняк на Фонтанке. Если об этом станет известно государю, меня возьмут под арест. Поэтому какое-то время мы будем жить в Петербурге тайно, пока наши дела не устроятся.

– Так поедем домой, Алексей Николаевич!

– Домой? – удивился граф.

– Я так соскучилась по дому, по сестрам… Жюли писала в конце лета, что родила вторую девочку. И уже опять беременна. Как же она, должно быть, счастлива со своим мужем! – вырвалось у нее. – Алексей Николаевич, я хочу домой.

– А еще три года назад ты так мечтала вырваться из Иванцовки и готова была заплатить за это любую цену, – напомнил граф.

– Какая же я была глупая! Боже мой! Я как увидела родные березки, эти лица, тоже родные, потому что русские…

– Жандармов на границе? – усмехнулся граф. – Ничего не скажешь, приятные лица! Они все допытывались, в самом ли деле мы иностранцы?

– И пусть! Главное, что мы вернулись, наконец, на родину! Я помню степь, с ее пряными травами, этот дурманящий запах, бешеную скачку, ветер в лицо… Ах, как же я хочу домой! – Александра разволновалась и раскраснелась.

– Ты готова подчиниться воле государя? – тихо спросил ее муж.

– Что же в этом плохого? У нас там прекрасный дом, милые соседи и рядом будет моя любимая сестра.

– Ты забыла о ее муже. О господине Лежечеве. Его тебе тоже придется видеть и довольно часто.

– Ах, я уже все забыла! – беспечно сказала графиня. – И он, конечно же, все позабыл.

– «О память сердца, ты сильней рассудка памяти печальной…» – ей показалось, что муж тихонько вздохнул. – Нет, Сашенька, жить в глуши с твоей красотой, умом и обаянием, которые уже покорили Париж, – это преступление. И главный преступник – я. Чтобы удержать при себе молодую красавицу жену, надо окружить ее блеском, ее достойным. Балы, приемы, ложа в театре, блестящее общество лучших людей, наряды, наконец… Твои парижские туалеты дожидаются своего часа, – вкрадчиво сказал граф. – Наш багаж прибудет с минуты на минуту.

– Я вовсе не пустышка! – вспыхнула Александра. – Меня не только балы занимают! Что ж, если надо ехать в деревню – я готова!

– Ты еще очень молода, Сашенька. Сейчас ты скучаешь по родным. Тебе хочется увидеть места, где ты была так счастлива… Не спорь, я знаю, что счастье твое осталось там. Я хорошо знаю жизнь и знаю людей. Пройдет какой-нибудь месяц, возможно, что и два, и ты начнешь тосковать. Кончатся Святки, придет морозный, вьюжный февраль, потом наступит весенняя распутица и все наши визиты, а также визиты соседей к нам прекратятся. Летом тоска на время пройдет, ты погрузишься в сладкие воспоминания, но едва почувствуешь дуновение осенней прохлады, тебе станет страшно. «Как? И это все? – будешь думать ты. – Неужели жизнь кончена? Это в двадцать-то лет?!» Потому что дальше – осеннее ненастье и долгие вечера со старым, скучным мужем… Не спорь, я намного старше и должен казаться тебе, двадцатилетней, глубоким стариком. Мне ведь тоже когда-то было двадцать… И я так же думал о своем отце… Сколько пройдет времени, прежде чем ты меня возненавидишь? Год? Два? И прежде чем я возненавижу себя за то, что не смог исполнить своих обещаний.

– Но ты мне ничего не обещал, Алексей Николаевич! И я счастлива с тобой. Ты дал мне блестящее образование, показал весь мир. Мы жили в Париже, побывали в Италии, я от души повеселилась на Венецианском карнавале, после чего мы путешествовали в Египет, от которого я в восторге, потом на Восток… Господи, сколько всего было! Целых три года счастья!

– Когда путешествие за границу затягивается, это уже не путешествие, а скитание. Нельзя быть человеком без родины, – серьезно сказал граф. – Ты можешь стать первой красавицей Петербурга. Ты должна ею стать. О тебе будут говорить во всех богатых и знатных домах, тебя повсюду будут принимать. Ты сможешь собрать вокруг себя людей просвещенных и думающих, в своем собственном салоне. Это твое предназначение, а вовсе не бесконечные путешествия. Да, мир большой, но он легко умещается в одной-единственной комнате родного дома, где на полках стоят привезенные из долгих странствий безделицы, а в ящике стола лежит дневник с воспоминаниями.

– Но сейчас мы даже не можем жить в нашем собственном доме!

– Да, я совершил серьезный проступок, – нахмурился граф. – Женился на безвестной девушке, бесприданнице, не испросив на то воли императора, и оставил государственную службу. Мы вынуждены были бежать за границу. Но я списался с кузиной, Аннетой Головиной, гофмейстериной императрицы, и она готова нам помочь. Таинственность, с которой я все обставил, ее привлекает как нельзя более. Ей, как и всем, живущим при дворе, не хватает остроты ощущений. Двор нынче скучен. Поэтому Аннета с радостью согласилась за меня похлопотать. Она передаст мое письмо императрице, а та – государю.

– И ты надеешься на успех?

– Есть говорить начистоту, не слишком надеюсь, – признался граф. – Наш государь, Николай Павлович, чрезвычайно злопамятен, это известно всем. Все случаи, когда идут против его воли, а это, надо признать, случается не часто, он отлично помнит. При дворе ходит один анекдот. Лет десять тому назад некая дама, особого расположения которой государь добивался, ему отказала. Мало того, предпочла его же флигель-адъютанта, малого красивого, но глупого, хотя бы потому, что он эти знаки внимания принял. Прошло десять лет, дама эта оказалась, как говорится, на бобах и впала в глубокую бедность. Она обратилась с прошением к Николаю Павловичу. Когда государь узнал, от кого оно, то, как говорят, переменился в лице. И воскликнул: «Этой блуднице?! Ничего и никогда!» После чего порвал прошение.

– Но ведь прошло уже десять лет! – удивилась графиня. – Бедная женщина! И что же с нею стало?

– Этого не знает никто, само ее имя забыто. Я рассказал тебе это, чтобы ты знала, как опасно идти против воли государя. И какие трудности нас ждут здесь, в России. Аннета приедет завтра вечером. Ступай спать, Сашенька, – мягко сказал граф. – Тебе надо отдохнуть с дороги. А я сяду писать прошение. Даст Бог, все образуется.

В его кабинете долго еще горел свет. Александра тоже все никак не могла уснуть. «Зачем же мы вернулись? – думала она и чувствовала приступ легкой дурноты, как у нее всегда бывало от сильного волнения. Хотелось глотнуть свежего воздуха. – Зачем мы вернулись?»

У них с мужем не было друг от друга тайн. В первый месяц их совместной жизни граф то и дело задавал своей юной жене вопрос: не противен ли он ей?

– Нет, – отвечала она и ничуть не кривила при этом душой.