Пока цветет лотос

– Ты, наверное, есть хочешь?

– Что?

– Я разогрею.

– Я ничего не хочу.

У меня ступор. Воронцов не орет. Не матерится. Не хочет есть.

– Ты разговаривал с Вадиком, да?

– Еще и Вадик? – Он брезгливо морщится. – Я вижу, ты с мужчинами на «ты». Со всеми.

– Нет. Просто мы…

Я не знаю, что сказать. Выслеживали тебя? Прятали вместе оружие? Удирали с места преступления и потому теперь на «ты»?

– Ты ведь тоже виноват, – нахожу я наконец нужную фразу.

– Что?!

– Эта твоя Света. Другие женщины.

– Ты ревнуешь, что ли? Так это твоя ревность – причина того, что вчера случилось? И не только вчера?

– Да.

– А пистолет-то зачем? Хотя… После того, как ты меня ударила… Я не понимаю: с кем я жил все эти годы? Ты притворялась, что ли? Овцу из себя изображала. Хорошую такую девочку. Глупенькую, наивную, влюбленную в своего мужа. А я ведь верил! Вот дурак!

– Я и в самом деле тебя…

– Замолчи! – обрывает меня муж и уходит на кухню.

Я стою в огромном холле, переминаясь с ноги на ногу. Ноги мои босы, но я не чувствую холода. На стене, прямо передо мной висит картина. Я ее все-таки повесила. Второе сверло оказалось прочнее. Это абстракция, я купила ее на выставке в краеведческом музее, у себя на родине. Раз я буржуйка недорезанная, мне надо поддерживать малоимущие таланты. Я частенько принимаю участие в благотворительных аукционах, жертвую деньги в разные фонды и помогаю больным детям. Материально, но и в больнице могу подежурить, если что. И это не притворство. Можно сказать, что я впервые оступилась. И то: я ведь не хотела ее убивать! На курок я нажала в пылу борьбы. Неужели Андрей этого не знает?

Я упорно смотрю на стену, где рукой провинциального художника изображены какие-то спиральки, завитушки и завихрения. Картина называется «Любовь». Не знаю, что меня в ней так зацепило, раз я именно ее купила? Увидела свою судьбу? Меня и в самом деле подхватил какой-то вихрь. И несет, несет…

– Иди сюда, поговорим, – раздается из кухни голос мужа.

Я опрометью бросаюсь туда. Андрей сидит за столом, выложив на него свои тяжелые кулаки. «Может быть, все-таки ударит?» – думаю я с надеждой. Бьет – значит, любит. Это значит, что наши с ним отношения сдвинулись с мертвой точки. Я опять овца, которую надо учить, а не притворщица, о которую даже руки марать неохота.

– Садись, – он кивает на стул напротив.

Раньше бы он сказал:

– Ты почему босиком? Простудиться хочешь? А ну немедленно марш за тапками!

Но теперь он этого словно не замечает. Он больше обо мне не заботится. Я уныло бреду к стулу и сажусь на него, поджимая ноги. Хотя полы у нас на кухне с подогревом. Но меня со вчерашнего дня знобит.

– Надо поговорить. Говорить буду я, мне твои оправдания не нужны. Я видел и слышал достаточно. Женщина, которая столько лет виртуозно врала, легко выдержит часовую очную ставку. Я тебе опять поверю, поэтому молчи. – Я согласно киваю. – Я принял решение. Ты моя жена. Даже если ты кого-то убила, я буду тебя защищать. Потому что я твой муж. Жить мы отныне будем раздельно. После того, как я разгребу то дерьмо, в которое ты вляпалась, – он морщится. – Во время этого процесса мне, скорее всего, понадобится твоя помощь. – Я опять киваю. – Послушная, молодец, – усмехается муж. – Эта-то твоя покорность и сбила меня с толку. Кто бы мог подумать, что я пригрел на груди змею?

У меня с языка чуть не срывается «а сам-то?», но мне велено молчать.

– Как я понял, у нас команда. Я, ты и… – он передергивается. – Этот хмырь, который изображает из себя крутого детектива. На самом деле он м… Думаешь, так трудно найти пистолет?

– Тебе виднее.

– Вот именно, – многозначительно говорит супруг. – Что против тебя? Насколько я понял, свидетель?

– Да. Женщина с собакой. Она меня видела, когда я стояла под фонарем.

– Надеюсь, собака?

– Нет. Обе. Ее хозяйка тоже видела. Я даже с ней разговаривала.

– Очень жаль. Какого черта ты торчала под фонарем? Берешься убивать – хотя бы не светись при этом.

– Я не хотела ее убивать.

– Так получилось, да? – язвит супруг. Теперь он более или менее на себя похож, и я невольно улыбаюсь. – Хватит лыбиться! И сказки мне не рассказывай! Со свидетелем надо что-то решать.

Я пугаюсь.

– Надеюсь, ты ее не…

– Хочешь навязать мне свой метод решать проблемы? В этом ты преуспела. Есть и другие способы. Деньги. Это первое. Но особняки там солидные. Не думаю, что она будет молчать за деньги.

– Собака?

– Хватит дуру из себя строить! Можно сыграть на ее неприязни к полиции. Богатые погоны не любят, если, конечно, сами не такие. Это мы выясним. В конце концов, есть женская солидарность.

– Так я ведь женщину убила! – напоминаю я.

– Плохо! – ругает меня муж. – А может, они по-соседски не ладили? Надо это тоже выяснить. Потом: можно запугать, – он по привычке расправляет плечи.

– Так у нее же собака! Большая, между прочим.

– Плохо, – он тяжело вздыхает. – Собака – это не кошка.

– Вот именно, – поддакиваю я.

– Можешь ты помолчать?

– Молчу.

– Другая проблема, более серьезная, сама полиция. Надо бы криминальные новости почитать.

– А если тебя вычислят?