Я садовником родился

– Ну, пошутил, – тут же сделал он обратный маневр. – Без обид. Дело обстояло так: прогуливаясь в воскресенье с ребенком от первого подъезда ко второму, я встретил своего бывшего одноклассника Николая Лейкина, приехавшего навестить больную продавщицу. Мы минут десять постояли, поговорили, потом он дал мне свою визитку и ушел. Взять продавцом в цветочный павильон девушку по имени Лилия очень в его стиле. В школе Лейкин был розовым романтиком. Да и сейчас… – Алексей кашлянул: – В общем, своеобразный парень.

– В чем это выражается?

– Руки с маникюром, голова лысая, шея с цепью.

– Бандит? – напрягся Барышев.

– Я сказал: руки с маникюром.

– А-а-а… Голубой!

– Фантазии у тебя, Серега, ни грамма! Мысли шире. Флорист.

– А это не одно и то же? – подозрительно спросил Барышев.

– Представь себе, нет! Хотя… Я ж не проверял.

– А хочешь? – прищурился Серега.

– Иди ты! Я женат! У меня двое детей!

– Что ж. Аргумент. Значит, ты этого Лейкина хорошо знаешь?

– Знал. Когда мы школу-то закончили?

– И телефончик свой он тебе, конечно, оставил?

– Ну, оставил.

– Это хорошо, – обрадовался Серега. – Потому что Лейкин – единственная зацепка. У него с покойной был роман.

– А туфля? Разве не зацепка?

– Что?

– Чей туфля?

– Понятия не имею!

– Так никому и не подошла? Ты, надеюсь, примерял?

– Леонидов, ты что, Золушку мне предлагаешь искать? С тридцать девятым размером ноги?

– Какой размер обуви у ее мамы?

– Я тут прихватил на всякий случай. Вдруг да поможет? Взгляни.

И Барышев достал из кармана пачку фотографий:

– Она такого же роста, как и ее дочь, сто пятьдесят пять – сто шестьдесят сантиметров. И ножка маленькая.

Снимки оказались семейные. Групповые. Алексей принялся их разглядывать. Настоящее карликовое семейство: маленькая мама, маленький папа, маленькие дети, даже члены семьи мужского пола были не намного выше Лилии. А ее саму Алексей узнал с трудом. Девушка на фотографии была юной, свежей и милой, хотя и некрасивой.

– Сколько ей лет?

– Двадцать три.

– Двадцать три?! А вчера показалась мне такой старой! Я подумал: лет сорок.

– Смерть, знаешь, никого не красит. Тем более такая. Она, между прочим, всю жизнь прожила в твоем доме. С родителями и братом. Ты должен был часто ее видеть, – тихо сказал Барышев.

– Ну не помню я ее! Не помню! Некрасивая девица, маленького роста, наверняка тихоня. Глазки в пол, вежливое «здравствуйте». Может, Сашка ее и знала. Но я-то в этом доме не так уж давно живу!

– Не ори. Кстати, а почему ты вчера был не на машине?

– Ха! Так она теперь ночью на охраняемой стоянке! Потому что магнитолу у меня, по-русски говоря, с…ли.

– Вот! А дело это на меня повесили. О вскрытых и ограбленных машинах. В вашем дворе такое, между прочим, часто происходит. Когда магнитолам того самого, ноги приделывают. А почему ты, гражданин Леонидов, в полицию не заявил?

– Потому. Я знаю, каков шанс найти вора. И не хочу терять драгоценного времени.

– Вот она, значит, какая, твоя гражданская позиция!

– Хорошо, хорошо! Мне уже стыдно. Готов искупить свою вину. Что у тебя есть кроме Лейкина?

– Ни-че-го. Ты прав на сто процентов: тихоня, скромница, внешность ниже среднего, без особых талантов. Нет ни единого повода ее убивать. Дружная семья, мама, папа, я. И братик. Студент-очкарик. Квартира трехкомнатная, достаток средний. Лейкин своим девицам неплохо платит, между прочим.

– Как он за ней ухаживал?

– А я знаю?

– А вот и узнай. Тебе непременно надо выяснить, во-первых, чьи туфли были в пакете…

– Опять!

– Черт, что там еще имелось? Напомни! Кефир, йогурт и две сдобных булочки?

– Ну да.

– А жила она с родителями и братом?

– Ну да.

– А на работе у нее ты был?

– Ну да.

– Там тепло, холодно?