Рассказы. Миниатюры

Мы стали хором кричать, что не имеем к происшествию никакого отношения. Карп отошел к окну и долго стоял у форточки, тяжело дыша. А в нас словно вселилась сотня бесенят. Отвечать урок не было никакой охоты, поэтому мы решили «разговорить» Карпа. Все знали за ним такую слабость: если его о чем-нибудь спросить, он увлекался и начинал рассказывать подробно и интересно. Что-что, а рассказывать он умел!

Кто-то из мальчишек поднял руку и спросил с самым невинным видом: «Николай Карпович! А что такое фашизм?»

Вопрос был придуман наспех и совсем не по теме урока. О войне мы все, конечно, знали по фильмам и рассказам взрослых.

Карп повернулся и посмотрел на нас красными глазами. Лицо его вдруг исказилось и стало страшным. Некоторое время он молчал. Потом медленно отошел от окна и заговорил:

– Фашизм – это горе и смерть! Это миллионы убитых! Это концлагеря: Майданек и Освенцим, и Саласпилс, и много других! Это трупы, трупы и трупы замученных!

Мы замерли, а Карп ходил по классу и все говорил, говорил:

– Это сожженные села и разрушенные города! – почти кричал он быстро и отрывисто. – Какие погибли люди! Они могли жить долго и растить детей… Вы не знаете, что значит терять своих друзей, терять близких?! Какое это горе? И слава Богу, что вы этого не знаете! Дай бог, чтобы вы этого никогда не узнали!

Он говорил, и слезы текли по его лицу. Мне сейчас уже не вспомнить всего, что было им сказано. Но впечатление, которое произвело это на нас, запомнилось на всю жизнь. Мы сидели потрясенные и притихшие. Нам было стыдно, как будто мы совершили что-то недозволенное.

Наконец, Николай Карпович замолчал, достал платок и вытер лицо. Казалось, ему тоже было не по себе от того, что он так вот открылся перед нами, сопляками. Он прошелся перед доской и повернулся к классу. Помолчал и вдруг сказал, глядя на нас в упор: «Вот из таких мерзавцев, как тот, что кинул сегодня в печь какую-то гадость, и вырастают фашисты!»

И тут Генка вскочил со своего места и заорал: «Я не фашист!!!»

Вслед за этим он схватил с парты чернильницу, запустил ее в классную доску и выскочил из класса. Прозвенел звонок. Николай Карпович взял журнал и, молча, вышел.

С тех пор прошло много лет. Мы выросли и успели постареть, а Николай Карпович умер. Генка тогда так и не вернулся в школу, хотя его не исключали. Говорят, они с Таней поженились, став взрослыми.

Отец, когда я рассказала дома эту историю, рассердился и сказал, что наш класс – сборище бестактных идиотов. Оказывается, в войну у нашего учителя погибли все родные. Сам он воевал и был не один раз ранен. В самом деле, в День Победы мы видели его у обелиска в костюме, увешанном множеством орденов и медалей. Наверно, он и сердился, и преувеличивал наши недостатки потому, что ему очень хотелось, чтобы мы, дети, были достойны памяти погибших.

Кажется, у нашего поколения это не очень хорошо получилось.

Покой только снится

Катя ждала ребенка. Этого еще никто не знал, кроме ее близких. Но на ее побледневшее и подурневшее личико сотрудники поликлиники уже обратили внимание. Входя в свой кабинет, Катя садилась за стол, если никого не было, клала на него руки и, пристроив на них голову, несколько минут приходила в себя после дороги. Ее мучили слабость и поташнивание. Насмешница Таня, педиатр, работающая с ней в одном кабинете, заставая ее в таком расслабленном состоянии, все допытывалась о причинах усталости. Но Катя только счастливо улыбалась…

Однажды, когда она уже заканчивала прием, из детской больницы сообщили, что мамаша Родчикова сбежала и унесла своего полуторамесячного ребенка. Катя несколько дней назад насилу уложила их в стационар, так как у малышки начиналась пневмония. Оставлять ребенка дома было немыслимо, так как семья была неблагополучная. Родчикова пила и вообще была крайне безответственна. Маленькая Оленька, похоже, ей жутко мешала.

Не дождавшись вечно опаздывающей машины, Катя после приема побежала на вызовы. Участок у нее был большой. Дома частного сектора, деревянные двухэтажки и бараки тянулись по берегу реки на несколько километров. Первым делом она зашла к Родчиковой. Дверь ее комнаты была закрыта изнутри, и сколько Катя ни стучала, ей не открыли. Появившиеся из соседних комнат женщины сообщили, что Родчикова с утра пьет. Побарабанили вместе в дверь, но безрезультатно. За дверью чем-то гремели, что-то бормотали, но открывать отказывались.

Вызовов было много. Когда Катя выходила от десятого по счету ребенка, прикатил шофер Леша и, как всегда, начал оправдываться. Единственную в больнице машину посылали с утра в двадцать разных мест. Успеть везде вовремя при всем желании было невозможно. Поэтому Катя и Таня, молодые врачи, машиной пользовались редко. Но сейчас Катя была ей рада. Обслужив оставшиеся вызовы, она снова наведалась к Родчиковой, и опять без толку. Тогда с ближайшего телефона она позвонила своей начальнице.

– Знаешь ведь, что делать! Вызывай милицию! – отрезала та.

Милиция базировалась в Опорном пункте микрорайона. Участкового на месте не оказалось. Катя позвонила дежурному по городу и обрисовала ситуацию. Ей пообещали прислать наряд. Шофер Леша начал канючить, что ему нужно еще в десять разных мест, и его пришлось отпустить.

Катя сидела в Опорном пункте в обществе двух странноватых женщин. Одна плакала, а другая демонстрировала увеличенный лимфоузел под мышкой и все спрашивала, чем его лечить. Пока Катя утешала одну и просвещала другую, пришел растрепанный маленький мужичок в майке и трико. Это был многодетный отец, отсидевший срок убийца-рецидивист Чупиков. К Кате он относился с большим уважением. Узнав, что она здесь делает, Чупиков пообещал найти участкового и ушел. После этого в течение полутора часов никто не появлялся. Дежурный по городу, которому Катя периодически звонила, отвечал, что нужно подождать…

Катя устала, голова у нее немного кружилась от голода, но она упорно ждала. Наконец дверь широко распахнулась, и толстый дядька в милицейской форме ввалился в помещение Опорного пункта. Широким движением швырнув фуражку в угол, он тупо уставился на Катеньку.

– Это ты – врач? – спросил он. – Про тебя Чупиков говорил?

И резюмировал неожиданно:

– Все вы, врачи, бездельники. Вам бы только медицинский спирт жрать!

До Кати не сразу дошло, что бравый участковый пьян в стельку. Обиженно поморгав длинными ресницами, она стала объяснять, что нужно помочь ей отправить тяжелобольного ребенка в стационар. Что она ждет уже более двух часов, а ей говорят какую-то ерунду про спирт…

– Я? Ерунду? – возмутился участковый. – Да ты пьяная, што ли?! Я вот тебя сейчас в КПЗ посажу!

И набрал номер дежурного по городу:

– Пал Палыч! Тут какая-то пьянчужка сидит. Можно, я ее в КПЗ запру?

Обе женщины, видя, что дело принимает серьезный оборот, выскользнули за дверь. Что ответил Пал Палыч, неизвестно.

Катя, поняв, что ее собеседник вовсе ничего не соображает, вырвала телефонную трубку у него из рук. Она успела сказать дежурному почти все, что хотела, пока опешивший от ее «наглости» участковый приходил в себя. Очухавшись, он отобрал у нее трубку, но на том конце провода на него заорали. Через пару минут долго ожидаемый наряд милиции прибыл. Не успев войти, симпатичная женщина и два мужика-милиционера сразу набросились на Катю.

– Зачем вы сказали, что он пьяный? Да он всегда такой! – сердито твердила женщина, защищая сослуживца.

– Теперь нас всех отправят на экспертизу! – страдали мужики.

Кате все это надоело, и она зло отчеканила, что трезвым экспертиза не страшна. Представители милиции обиженно замолчали, и вскоре все уселись в машину и поехали к Родчиковой.

С помощью милиции дверь удалось открыть быстро. Родчикова сидела в накуренной комнате вдвоем с собутыльником. За ее спиной на кровати чуть слышно пищал и задыхался ребенок. Катя развернула грязные, мокрые пеленки и стала быстро осматривать его. Девочка кашляла, в легких у нее хрипело, синее личико жалобно кривилось.

– Собирай ребенка! Надо везти его в больницу! – обратилась Катя к «заботливой» мамаше.

– Вам надо, вы и собирайте! – заявила та с пьяной ухмылкой, не трогаясь с места.

Катя завернула девочку в грязное ватное одеяльце и взяла на руки. Родчикова даже не пошевелилась.

Когда Катя с хрипящим ребенком уже сидели в машине, женщина-милиционер вдруг заявила, что на «своем» автомобиле они больного ребенка не повезут. Если он умрет по дороге, будет виновата милиция. А им это надо? Пусть врач вызовет «Скорую»!

Катя связалась со «Скорой» и объяснила ситуацию. Машину прислали быстро. Через 15 минут они были уже в приемном отделении маленькой детской больницы. Время было вечернее, в больнице были только дежурные врач и сестры. Они возилась с ребенком, отравившимся неизвестными таблетками. Врач чень нервничала, еще один тяжелый больной ее не обрадовал. Она предложила Кате самой разбираться со «своим». Катя подняла девочку в процедурный кабинет. Пришла старенькая, опытная сестра…

После уколов и капельницы ребенок немного порозовел, задышал более свободно и уснул.

Когда Катя вышла из больницы и отправилась домой, на другой конец городка, было уже темно. Она шла и думала, что девочка теперь не умрет. Она очень устала, ей было обидно, что милиционеры вели себя так грубо. Но она помнила, что жизнь – борьба, и что покой только снится. К тому же, ничего особенно страшного не произошло.

Елка

Приближался Новый год. Катя, молоденькая врач-педиатр, ждала его с нетерпением. В детстве этот праздник был для нее полон волшебства. Он ассоциировался с восхитительным запахом хвои и мандаринов, с ожиданием чуда, и, конечно, с елкой. Без нее он был немыслим. Катя и сейчас очень хотела елку. Но в заснеженном городке, лежащем среди лесов, их почему-то не продавали.

Здесь много чего не продавали, и она к этому уже привыкла. Время было нелегкое. Чтобы не остаться без продуктов на зиму, они с мужем выращивали летом картошку и собирали грибы, осенью солили капусту. В выходные на рынке удавалось купить мясо, правда, за ним приходилось долго стоять. Соседка, работающая в столовой, иногда предлагала продукты, но Катя предпочитала обходиться без ее помощи.

Несмотря ни на что, Катя, ее муж и их друзья были молоды, веселы и оптимистичны. Бытовые мелочи их не расстраивали. Они умели накрыть праздничный стол, не имея под рукой никаких деликатесов, за исключением банки майонеза. Но вот сейчас отсутствие елки удручало. Казалось, чего проще: пойди в лес и сруби. Но на дорогах даже ночью дежурили и ловили «елочников». Попавшемуся грозил довольно большой штраф.

Утром 29 января Катя обслуживала вызовы. Перед праздником их всегда было много, так как народ начинал готовиться к праздничным застольям заранее. Катя ходила по домам, осматривала больных, ставила диагнозы, выписывала рецепты, давала советы и рекомендации. Она любила детей и работала с удовольствием. В ней самой еще оставалось что-то от ребенка, несмотря на старания казаться солидной и строгой.

К счастью, тяжелых больных сегодня не было. Оставался последний вызов – к Чупиковым. Они вызывали к младшему, трехмесячному, ребенку. После того как родители от души попарили его в бане, а потом облили холодной водой, малыш закашлял и затемпературил. Катя выслушала у него в легких хрипы, характерные для пневмонии. Ребенка нужно было класть в больницу, но папаша Чупиков, маленький, лысый, похожий на Ролана Быкова, наотрез отказался отпускать туда жену накануне праздника. Катя уговаривала его долго, но безрезультатно.

Бывший рецидивист Чупиков после освобождения начал новую жизнь и обзавелся семьей, взяв за себя женщину с четырьмя детьми. Недавно у них родился еще один. Младший, родной, был самым любимым. Чупиков за него боялся, но считал, что с лечением справится не хуже больничного персонала.