Пилюльки для души

Подбежала к двери и распахнула ее.

На пороге лежал огромный букет темно-бордовых роз, «миллион, миллион, миллион алых роз». Цветы даже в ванну, наверное, не поместятся.

– Ты – сумасшедший!

– Оказывается, тебя до сих пор гнетут сомнения по поводу моей бедной психики, – стереофоническое звучание голоса заставило меня высунуться из двери подальше. На лестничной площадке на пролет ниже стоял мой Принц. На своих ногах, опираясь на изящ-ную и стильную трость.

– Сашенька!

– Минуточку, девушка, я, собственно, не к Вам.

– А к кому же?!

Он уже входил в квартиру, не без труда преодолев благоухающее препятствие.

– Вера Петровна, добрый день! Я пришел украсть у Вас дочь. Навсегда.

Моя история, начавшаяся как знакомая с детства сказка «Золушка», заканчивается прочувствованной в молодости «Анной Карениной». Лишь одной половиной первой фразы: «Все счастливые семьи счастливы одинаково…» Ну, и слава богу!

Непутевая.

Сколько же я пережила пустых обещаний. И ведь каждый раз свято верила сказанному. Может потому, что сама патологи-чески честна. Ни один человек на свете не может упрекнуть меня в том, что я слово дала и не сдержала. А эти болтуны… К 80-ому году обещал лысый кукурузник построить коммунизм? И что? Хотя, минуточку, именно в 80-ом на две недели у нас воцарился коммунизм под названием Олимпиада. Локальный, не для всех. Только для москвичей, да и то, тех, кого не отправили на картошку, в командировки, в отпуск по горящей путевке, или принудительно за сто первый километр. Чистый полупустой город, приветливые лица людей на улицах, вежливые милиционеры, отсутствие очередей в магазинах, сами магазины, ломящиеся от обилия товаров, мы таких и не видывали, великолепные залы и стадионы, в которых соревнуются лучшие атлеты планеты… Хлеб и зрелища по бросовым, практически коммунистическим ценам, да плюс лето, солнце, обилие зелени. Не стоит гневить судьбу, коммунизм я, получается, повидала. А то, что так быстро он закончился, ничего, «хорошенького понемножку». Зато есть, что вспомнить!

К 2000-ому году обещали коммуналки расселить. Вот тут явный ляп получился. Но я не в обиде. Зачем мне, недавно разменявшей девятый десяток, отдельная квартира. Выть в ней от одиночества и ждать «черных риэлтеров»? Нет уж, увольте! Я лучше здесь, где прожила все послевоенные годы, встречусь с костлявой девушкой с косой. Не русой, а острой.

– Я не понимаю, как ты можешь там жить, – давнишняя приятельница Валентина Степановна потчевала меня вкуснейшей сдобой собственного приготовления, – ты же фронтовик. – Пойди, потребуй, встань на очередь, наконец!

– На какой еще конец ты все уговариваешь меня встать? На конец жизни? Зачем, Валечка? Я – одна, много ли мне надо!

– А жить с такими соседями! Врагу не пожелаю.

– Не наговаривай. Она в душе добрая девочка.

– Где ты там душу разглядела, святая простота! Да она – исчадие ада! А кавалер ее тоже, по-твоему, ангел с крыльями?

– Нет. Он человек не простой. Но есть одно обстоятельство, за ко-торое я много ему простить могу.

– Знаю, знаю… То, что он грузин! Велика заслуга!

– Для меня Грузия, это Родина моего мужа. Синее небо, высокие горы, бурные реки и открытые, добрые люди.

– Да ты же там не была никогда!

– Так Дато говорил. Он часто про свой Зугдиди рассказывал. Все думал, что поедем мы с ним на озеро Рица, которое неба голубее…

– Ну, все-все, нечего душу травить. Что ж поделаешь. Проклятая война!

– Проклятая… Да ведь она нас с ним и свела. В одном полку три года провоевали. Он летчиком, а я в метеослужбе. Сколько товари-щей за четыре года схоронили, уму не постижимо, а у нас за всю войну ни одного ранения. «Заговоренные», так про нас говорили. Победу в Берлине встретили. Молодые, здоровые. Живые… А через два дня… шальная пуля. И я – одна. На всю жизнь одна.

– Ну, это ты сама так захотела. Какие люди к тебе сватались! Один Иван Захарович чего стоил! Орел!

– После Дато мне все воробышками казались. Да и сейчас кажутся. Жаль, детей не нажили, не успели. Красивые бы у нас дети были…

– Ой, кстати, который час?

– Половина второго.

– Мне же за Юрочкой спешить надо. Из школы приведу, покормлю, а вечером на айкидо поведу. Бедные мои ноги!

– Счастливые твои ноги, есть за кем идти… Да, засиделась я у тебя. На минуточку зашла, называется. Поцелуй внука от меня. И будь аккуратней, на улице очень скользко.

Вышла от подруги. Надо дойти до магазина, купить хле-ба и кефира. К вечеру обещали мороз. Хорошо, гололеда не будет. Самое страшное для меня зимой – поскользнуться. Мне кажется, если упаду, разобьюсь вдребезги, как стекло.

До Универсама добралась благополучно, а вот на обратном пути, буквально за несколько шагов до дома, нога предательски уехала куда-то вбок, и я рухнула, уткнувшись носом в сугроб. Лежу, и думаю, оказывается, не такая уж я хрупкая. Позвоночник вроде цел, ноги шевелятся. Попыталась встать, оперлась рукой о снег и вскрикнула от пронзительной боли. Все ясно. Перелом. Дай, бог, без смещения. Как же подняться то?

– Что ты, баб Аня, расползалась тут? А еще меня вечно ругаешь, что пью. Ты на себя-то посмотри! – соседка Даша выпорхнула из подъезда, как всегда в боевой раскраске, коротенькой искусствен-ной шубке, высоких, знавшие лучшие времена сапогах и тоню-сеньких колготках.

– Сегодня мороз обещали, пойди, хоть рейтузы надень.

– Ты здесь что, как градусник валяешься? Встать то можешь, метеоролог хренов?

– Я руку, кажется, сломала…

– Ох, горе горькое, – она схватила меня подмышки и не без труда, но поставила на ноги.

– Спасибо, Дашенька, – придерживая больную руку здоровой, тихонько направилась к подъезду.

– Баб Ань, у тебя может, и сотрясение мозга случилось. Ты куда лыжи навострила?

– Домой, куда ж еще?

– А про травмпункт ты слыхала? Не при царе Горохе живем.

– Может трещина там, тогда и так обойдется. А в травмпункте сей-час столпотворение наверняка.

– Что за беспечность дикая! «Может трещина»! Сейчас поедем и все выясним. Бронепоезд подан!

У Даши, действительно, есть машина. Появилась вместе с мужем Эдиком. «Жигули» старенькие, местами ржавые, но вполне боевые.

– Да ты же торопишься куда-то. Я сама дойду. Только паспорт и полис дома возьму.

– Пока ты полис возьмешь, тут до полюса дойдешь. Не дрейфь, баб Ань, садись, все пучком будет. А продукты твои в багажник кину.

Мотор зарычал, окутав машину плотной завесой дыма. Че-рез несколько минут мы уже подъехали к поликлинике, на первом этаже которой располагался травмпункт. Вошли в вестибюль, и стало понятно, в кабинет я попаду только к ночи. Народу было видимо-невидимо.

– Все, Даша, поезжай. Дальше я сама.

– Чего ты сама? Домой попрешься за полисом своим? Вторую руку поломаешь и ногу заодно? Сиди и молчи. Поняла?