Пилюльки для души

Я села на стул рядом с гардеробом и глядела, как полная невысокая фигура, обтянутая рыжей шубкой, решительно продвигается к заветной двери, переругиваясь на ходу с сидящими в очереди моими товарищами по несчастью. Рука заметно распухла и налилась тупой болью. Надо отвлечься. Дашка… надо же, какая она отчаянная! Непутевая!

Когда, вернувшись с фронта, оказалась здесь на Спиридоновке в комнате тети Паши, в квартире жили еще две семьи: Поповы и Гороховы – Дашкины прабабка с прадедом, почти мои ровесники, с сыном Гришей, веселым, разудалым троечником. Поповых было не видно не слышно. Меня всю жизнь занимало одно – работа, вечно пропадала в длительных командировках, то в Арктике зимовала, то на огромном корабле-лаборатории бороздила Индийский океан по заданию Академии наук. Тетя Паша, светлая ей память, была просто святым человеком, если бы не она, не знаю, как бы выжила тогда в 45-ом, оставшись вдовой в 22 года. К ней весь дом ходил, кто за советом, кто занять денег до получки, а кто просто душой отдохнуть рядом с этим удивительно добрым человеком. Гороховы же, как сейчас говорят, зажигали вовсю! Пьяные дебоши, сопровождавшиеся обязательным мордобоем, перемежались непродолжительным затишьем, давая дому временную передышку перед очередным многодневным представлением. Гриша тем временем подрос и женился на Вере из соседнего дома. Теперь куролесили вчетвером. Молодежь переплюнула стариков по размаху пьяного буйства, и те тихо убрались один за другим, освободив молодым жилплощадь. Потом у Веры родилась дочь, худенькая почти прозрачная Ксюша. Растили ее всем миром, кто вещички принесет, кто покормит, поделившись своими скудными запасами. Она торопилась жить, взрослеть. Рана начала пить, рано забеременела, в 17 родила сына Леню, через пять лет Дашку, а еще через несколько лет ее нашли замерзшей насмерть где-то в Подмосковье. Дети остались на попечении бабки и деда, которые, ужаснувшись такому концу их единственной дочери, вдруг протрезвели и присмирели. На время. Этого времени хватило, чтобы государство доверило им воспитание внуков и даже отдало освободившуюся после смерти Поповых комнату. А потом понеслось! Тетя Паша к тому времени давно умерла, и я, в силу возраста переставшая ездить в дальние края, осталась с Гороховыми один на один. Все боролась за Дашку, в театры с ней ходила, в музеи, книжки читала, но не справилась. Конечно, своих детей никогда не было, откуда мне знать, как их учить надо, что делать, чтоб отвадить от змия зеленого, поганого. Особенно, когда в роду сплошные алкоголики, и в доме вечно дым коромыслом. Леньку в армию не взяли, не успели, он попал в тюрьму за хулиганство, где умер от туберкулеза. Это в наше время! На самом пороге XXI века! Гриша умер лет пять назад, а в прошлом году за ним последовала Вера. Из Гороховых осталась одна Дашка. Как же долго я живу на свете, одних Гороховых сколько пережила!

– Простите, кто последний? – девушка с синюшным лицом и ужасным кровоподтеком под правым глазом, дохнув перегаром, остановилась возле меня.

– Я.

– За Вами буду.

За ней подошли еще трое, когда вернулась Дарья.

– Давай, баб Ань, шевели копытами. Нам на рентген на третий этаж.

– Простите, я за этой гражданкой стою. Бабушка, Вы за кем?

Я растерялась. Мы ведь очередь не занимали. Как не хорошо получилось! Дашка же, мгновенно оценив ситуацию, бросилась в бой. Как всегда, очень своеобразно.

Тебе что, не один, а два глаза подбили? Видишь, старуха не в себе. Ей вообще в этот кабинет не нужно, ей к психиатру нужно. Или тебе тоже туда?

– Мне к травматологу…

– Ну и отвянь!

С трудом поспевая за грубой девчонкой, заковыляла к лестнице, позади на повышенных тонах люди выясняли свою очередность.

– Ну, ты, баб Ань, даешь! Сказала, молчи! Значит, молчи! Видишь, склоку какую устроила?

– Я устроила?

– А то кто ж? Да ладно, расслабься. Все нормуль! Тебе положено без очереди проходить, как ветерану войны, только фиг бы тебя кто пропустил, даже нацепи ты все свои медальки.

– Как же тебе удалось талон на рентген взять?

– Как сейчас все делается, на коммерческой основе. Умора! Врач спрашивает, кого смотреть надо. Говорю, бабульку родную. Как фамилия? Не помню твою фамилию, хоть убей. А отчества и года рождения вообще не знала никогда. Он так подозрительно: «Это ваша бабушка?» А я говорю, какая тебе разница, Айболит, моя не моя. Я же ее полечить прошу, а не эту…эвтаназию произвести. Ну, все, вот кабинет. Иди, я здесь подожду.

Давно должна была привыкнуть к ее манере разговора, но каждый раз меня коробит. Сделала снимок. Вышла в коридор и села рядом с Дашей ждать результат.

– Баб Ань! Беременная я. Сегодня утром тест показал. Все. Пить брошу. Курить тоже. На работу не пошла, хотела к Эдику на рынок метнуться, две полоски ему показать, а ты у подъезда валяешься. Хочешь, тебе покажу. На, гляди, – и она извлекла из кармана шубки маленький пакетик, – а ты все не верила в его любовь ко мне. Подозревала, черт знает в чем. Да Эдик раскрутится, он десять квартир в Москве купит.

– Рада за тебя, девочка. Пусть хоть у тебя все путем сложится. Вынесли мокрый снимок. Я посмотрела. Трещина. Вот и славно. Руку бинтиком зафиксирую, ничего, срастется.

– Так я тебя домой и пустила. Сейчас Айболиту позвоним… Але! Бабке рентген сделали, она говорит, трещина… Гипс, понятно… Да Вы что, хотите, чтоб нас в очереди растерзали? Вам же работы больше будет… В туалете… Ладно… идем! Значит так, баб Ань, сейчас дуем с тобой в туалет на втором этаже.

– Спасибо, я не хочу…

– Да не за этим. Гипс тебе на руку наложат.

– В туалете?

– А ты б хотела, чтоб тебе гипс где накладывали? В Георгиевском зале?

– Но почему в туалете?

– Чтоб тебя в очереди не помяли. Врач туда подойдет и все сделает, как положено.

Действительно, рядом с мужским туалетом стоял доктор. Галантно распахнул дверь:

– Прошу. А Вы, сударыня, – обратился он к Даше, – постарайтесь, чтоб никто нам не мешал. У Вас получится, не сомневаюсь.

На подоконнике были разложены лоточки с гипсовыми бинтами. Взглянув на снимок, врач подтвердил мой диагноз – трещина.

– Хорошо, что тянуть не придется. А то, представляете, какие бы звуки отсюда неслись, что бы люди подумали. Хотя Ваша внучка нашла бы нужные объяснения. Очень доходчиво она умеет объяс-нять… Ну, вот и все. Гипс не мочить, снять недели через четыре. Берегите себя.

Он выскочил из уборной первым, за ним, под недоуменные взгляды немногочисленных посетителей кабинетов второго этажа, из мужского туалета вышла я.

– Чего уставились? – Дашка опять шла в атаку, – будет пожилой че-ловек разбираться, где что. Хорошо, что в коридоре не обделалась!

– а потом мне тихо, – Сейчас тебя до дому доставлю и к Эдику поеду. Вот он обрадуется. Грузины детей любят.

– У вас будет очень красивый малыш.

Она довезла меня до подъезда и унеслась на своей таратайке. Поднялась в квартиру, а там Эдик. Вот те на! Дашка к нему мчится, а он дома. Аккуратно, боясь потревожить больную руку, сняла пальто. Надо сказать, чтоб он ей позвонил и вернул с пол-дороги. Но Эдик и так говорил по телефону с какой-то Тамрико. Разговор шел по-грузински, поэтому Дашин муж не пытался говорить тише. Он же не знал, что язык этот мне знаком. Говорить не говорю, но понимаю многое. Слишком многое для моего бедного сердца. Разговор закончился. Эдуард, улыбаясь, посмотрел на меня.

– Бабушка Аня, Вы не знаете, где мою жену черти носят?

– Нет, Эдик.

– Почему Вы такая бледная? Вам плохо?

– Плохо. Я руку сломала.

– А-я-яй! В такую погоду лучше на улицу не выходить.

– Сейчас наверх к Дусе поднимусь, а потом из дома ни ногой!

Он занялся какими-то делами, а я выскочила, точнее сказать, вывалилась на лестничную клетку. Времени мало, очень мало, а я не хожу, ползаю. Дашку спасать надо, бедную мою дурочку непу-тевую. Хорошо, что милиция в соседнем подъезде располагается. Хорошо, что сапоги я не сняла, не успела. Так без пальто туда и потащилась. Участковый, совсем молодой мальчик. Надо толково все объяснить, чтоб сразу понял, как Дашка говорит, въехал.

– Добрый вечер, я Анна Петровна Давыдова, по мужу Ревадзе, живу в 56-ой квартире. С Дарьей Гороховой и ее мужем Эдуардом Папишвили. Он сегодня ее убить собрался. Вы обязаны не допустить этого!

– Минуточку. Это он сам сообщил Вам о своем намерении, или Вам карты на то указали?

– Сынок, я в своем уме. Послушай внимательно. Сердцем слушай. Дело очень серьезное. Он сейчас по телефону говорил, по-грузин-ски. Думал, никто язык не понимает, можно говорить, не таясь. А я понимаю по-грузински, у меня муж грузином был. Он сказал какой-то Тамрико, дословно: «Подохнет, как мать. Клофелин забрал.Скоро будем вместе. Люблю. Целую».

– И что это значит?

– А то, что Дашина мать пьяная под забором замерзла насмерть. Сегодня мороз. Он клофелин где-то забрал. И любит он какую-то Тамрико, не жену свою Дашку. Она одна. С ней что случится, площадь ему достанется. Думай, мальчик! Быстро думай. Она вот-вот дома будет. Каждая минута дорога.

– Анна…Петровна, может, Вы перевели что-нибудь не так? Давно не практиковались в языке…