Листья мушмулы

Серёжка поддержал её.

– Кислорода не хватает.

Неля, крупная рослая девочка из параллельного класса, ринулась к окну и стала дёргать фрамугу. Короткое платье приподнялось, чуть-чуть приоткрывая взорам окружающих ягодицы. Юлька покраснела.

– Нелька попой фоткает, – хмыкнул сидящий рядом с Сергеем Славка Егоров.

– Ага. Только задница слишком толстая, – поддакнул ему предмет Юлькиного обожания, заставив её щёки вспыхнуть сильнее. – И прыщи всю картину портят.

«Как он с такого расстояния ухитрился разглядеть? – удивилась Юлька, становясь от стыда свекольного оттенка, словно сама светила пятой точкой.

Наконец Неля открыла фрамугу, полоски бумаги, торчащие вокруг неё, зашелестели под ветерком, ворвавшимся в душный зал.

– Спасибо, Нелли, – поблагодарил ученицу Вячеслав Иванович.

Неля, бросив влюблённый взгляд на Антонова, села на своё место.

Славка наклонился к Сергею и что-то быстро ему сказал. Они засмеялись. До Юльки донеслась пара слов: «Жирная корова». Ей стало ужасно неприятно, оказывается, её романтичный принц обычный вульгарный грубиян. Мальчишки сдвинули головы ближе, но она всё равно расслышала мат. Из красивого рта Сережки вылетали отвратительные слова. Юлька вдруг поняла: на самом деле не так уж он ей и нравится. И ничего в нём особенного нет. И пьеса дурацкая. Про Ромео и Джульетту не ставил только ленивый. И зачем она торчит в этом душном зале вместо того, чтобы гулять на свежем воздухе? Она представила, как бы комментировали мальчишки её необычный вид, явись она в топике Инки. С трудом досидев до конца репетиции, ставшей вдруг скучной, произнесла свои реплики и первой выскочила из зала.

«Гай сейчас на тренировке», – вспомнила Юлька, направляясь в школу. Жаль, нельзя поглядеть на занятия самбистов, их тренер возражал, когда присутствовали посторонние. Надо сказать, увлечения Юльки часто сочетались с очередной влюблённостью, а их было немало. Она до сих пор не забыла самое первое и самое большое увлечение. Пятилетняя Юля вместе с отцом и дедушкой присутствовала на соревновании наездников. Неподалёку от них гарцевали джигиты, удерживая скакунов, рвущих удила. Юлю сначала восхитили грациозные тонконогие лошади. Она с восторгом наблюдала, как переливаются мускулы под короткой шерстью, так похожей на велюровую шёрстку её игрушечных пони. Особенно девочку восхитил вороной конь. Под солнечными лучами его шкура блестела чёрным угольным сиянием, совсем как куски антрацита в дедушкином сарае. Налюбовавшись прекрасным животным, Юлька подняла голову, и её маленькое сердечко преисполнилось восхищения. Стройный гордый наездник так красиво сидел на коне, что походил на статую, вырезанную из мрамора. С её небольшого возраста наездник казался совсем взрослым, хотя юноше только-только исполнилось пятнадцать лет. Правой рукой он удерживал скакуна, а большой палец левой руки был засунут за пояс красного кушака. Каким-то внутренним эталоном красоты, даже будучи малышкой, она оценила и тонкую талию наездника, и стройный стан, и широко развёрнутые плечи, и вдохновенное страстное выражение на лице. Наездник заметил восхищённый взгляд крохи и подмигнул ей. Раздался выстрел из стартового пистолета. Размытые абрисы всадников на конях проскользнули мимо скамьи, где сидела Юлька с родными. А потом она, желая победы вороному и его наезднику, отчаянно болела, так, что даже охрипла. И спустя время она помнила бледное узкое лицо всадника, его тонкий прямой нос, жгучий взгляд бездонных глаз. Почти три месяца он снился ей по ночам, она заявила родным, что когда вырастет – обязательно выйдет за него замуж. Мама засмеялась.

– Пока ты вырастешь, Айрат женится.

Юлька сжала кулачки.

– Он подмигнул мне, поэтому будет ждать!

Дедушка Дамир погладил внучку по голове, сдерживая улыбку, уверил:

– Ну, если подмигнул, то подождёт.

Казалось, образ юноши на коне вырезался в её душе алмазным резцом, но после тех страшных взрывов и нескольких ночёвок в подвале он больше не снился Юльке. Всю красоту первой детской любви стёр страшный образ смерти. Первые месяцы после гибели бабушки стоило закрыть глаза, как сразу в сон врывались вспышки взрывов, жуткий вой мин и грохот от разрыва снарядов. Снова падала сражённая пулей бабушка, снова, смешиваясь с водой, текла кровь из простреленной головы. Опять и опять Юлька, заливаясь слезами, пыталась докричаться до неё, упавшей возле колонки. Той страшной ночью они побежали в подвал, в чём были, дедушка и отец принесли им одежду, одеяла и бутылку с молоком, закрыли дверь, приказав не высовываться на улицу, и ушли. На второй день сидения в темноте и грохоте всех стала одолевать жажда, Молоко отдали маленькому Нико, остальные терпели, сколько могли. Как только наступило затишье, Бабушка Зарина, прихватив бутылку из-под молока, выбралась наружу. Юлька выскользнула за ней. Бабушка, покачав ручку насоса, налила воды. Заметив внучку, с осуждением глянула на неё. Юлька, подставив ладошки под кран, жадно пила, а, услышав какой-то свист, не обратила внимания. Обернулась она лишь на звук падения чего-то тяжёлого. Сначала не поняла, почему бабушка Зарина лежит на земле, белый платок на её голове окрашивается красным цветом, а вода из бутылки льётся на грудь и шею. Юлька посмотрела на ставшее бледным бабушкино лицо, на остановившийся взгляд, и бросилась к ней.

– Бабуля, вставай! – она ухватилась за блузку и потянула на себя.

Крик слился с начавшимся обстрелом, напугав Юльку до потери сознания. Она трясла бабушку за плечо, рыдая от страха и не осознавая, что делает. Девочка видела, голова бабушки безвольно мотается, широко открытые глаза, не мигая, глядят в небо, а главное – она ничего не отвечает. Чёрный, непостижимый для детского ума ужас вошёл в сердце Юльки леденящим холодом. После переезда родителей в станицу Петровскую, на родину матери, кошмары поутихли и перестали преследовать. Она пошла в детский сад, где сразу подружилась с двумя девочками – Мариной Ложкиной и Инной Кнопочкиной.

Несмотря на первую влюблённость, следующие кратковременные симпатии Юльки оказывались совершенно разными и внешне, и по характеру. Во втором классе целый месяц она вздыхала по толстенькому пухлому Юре Кошелеву, который покорил её тем, что замечательно сыграл юмористическую сценку на концерте в честь дня восьмое марта. Баламут и шут, Кошелев своим поведением доводил бедных учителей на уроках до нервного срыва. Природное чувство юмора и явный талант пародиста сделали Юрку в школе популярным, но из-за нежелания учиться он еле тянул на тройки и постепенно стал в классе просто клоуном. Юльке он разонравился по банальной причине. Сидя за одним столом в школьной столовой, заметила: Кошелев ест жадно, неопрятно, совсем как их старый пёс Черныш. Пёс, сколько бы ему не кидали еды, продолжал алчно хватать куски, пачкая морду в крошках и жире. Так и Юрка, чуть не давясь, быстро запихивал в себя пищу, будто боялся, что отнимут. Полные губы и щёки лоснились, вытирая рот ладошкой, он спрашивал:

– Котлету будешь? Оладьи не относи, я доем.

Кошелев, не стесняясь, брал с тарелок котлеты, оладьи и спешно съедал. В общем, её чувства погасли при виде Юркиного обжорства.

В третьем классе она обратила внимание на застенчивого рыжего Славу Алексеенко. Юлька млела, глядя в зелёные глаза Славы, обрамлённые белёсыми ресницами. Ей нравились его веснушки, густо усыпавшие лицо, шею, даже руки и ноги мальчика. Алексеенко тихо и робко отвечал на уроках, заставляя учителей напряжённо вслушиваться. От любого громкого крика Слава втягивал голову в плечи и озирался. Юлька взяла над ним шефство. Она занимала очередь в буфет, в столовой не давала забирать у него булочки, не позволяла мальчишкам над ним подшучивать. Юлька не обращала внимания на подколки и подначки одноклассников, называла Алексеенко своим другом. Но однажды «друг», запинаясь и краснея больше обычного, попросил оставить его в покое. Он с жаром заявил:

– Ты меня достала! Не смей подходить ко мне больше!

И столько злости проявилось в тихом голосе Славы, что она оторопела. Тогда ещё Юлька не поняла, но всей кожей ощутила глубину его ненависти. Вечером она пожаловалась матери на неблагодарного «друга».

– Он размазня. Я хотела ему помочь.

Ирина Львовна, с трудом сдерживая улыбку, поинтересовалась:

– А он просил тебя о помощи? Сама её навязала. Представь его унижение: защищает девчонка. Бедный мальчик, как же он это вытерпел.

Юлька, оскорблённая в лучших чувствах до глубины души, размазывая слезы, возмутилась:

– Я хотела как лучше. И мстительно добавила: пусть теперь получает шалбаны и пьёт чай без булочек.

– Дочик, не всё, что тебе кажется хорошим, хорошо для другого. Не навязывай помощь, если только не видишь, что она необходима. Пусть мальчик вырастает в мужчину, а ты не бери на себя лишнее.

– И всё равно он дурак, – всхлипнула Юлька и пробурчала: – Ненавижу его.

Со Славой они помирились через год во время турпохода в лес. Юлька споткнулась, повредила лодыжку и не могла нести свой рюкзак. Алексеенко, чтобы она могла опираться, подал толстую палку, забрал у неё рюкзак. На привале Юлька искренне поблагодарила одноклассника. Слава покраснел, но довольным голосом ответил:

– Да чего там. Я рад помочь.

Отношения у них наладились, но, кроме дружеских чувств, ничего другого Юлька не испытывала.

Четвёртый класс Юлька проскочила без увлечений, а пятый ознаменовался новой влюблённостью. На этот раз её покорил Валерий Марков. Она сначала спокойно слушала его увлекательный доклад по биологии, потом спор с учительницей и вдруг осознала: Валера самый умный мальчик, которого она знает. Самое интересное, это не было для неё открытием. Марков с третьего класса стал головной болью всех учителей. Ладно бы он только обладал феноменальной памятью и большими способностями, к сожалению, природа наградила его ещё и вредным, ехидным характером. Валера усердно готовился к занятиям, выискивая к каждой теме урока малоизвестные факты. Он обожал задавать каверзные вопросы учителям, и сам любил щегольнуть знаниями. Юлька смотрела на его кучерявые чёрные волосы, узкие губы, семитский тип лица и понимала: Марков – необыкновенный мальчик. Она даже стала лучше учиться, чтобы обратить на себя внимание Валеры. Несколько раз ловила его одобрительные взгляды, если вдруг удавалось ответить на отлично и показать знания сверх школьного материала. Стычка с Марковым стала неожиданностью для Юльки.

– Алхазова, к тебе серьёзный разговор, – сказал Валера, после уроков. – А ты, Ложкина иди, иди, – невежливо выпроводил он Марину. – Подожди её возле школы.

Глаза Марины загорелись любопытством, а лицо разочарованно вытянулось. Проследив, как Ложкина закрыла дверь, он глянул на Юльку сверху вниз. Та ожидала предложения дружбы или приглашения в кино на мультики. Как раз на афише возле дома Культуры висело объявление о новом мультфильме.

– Ты, Юлька, умная, но ведёшь себя, как полная дура, – начал Марков.

Она заподозрила, что приглашения не будет, и насторожилась.

– Ты должна ценить свои знания и не разбрасываться ими налево и направо.

Юлька растерянно пробормотала, не понимая, к чему он клонит.

– Пообещай, что больше не будешь давать списывать. Пусть сами учатся. Неужели тебе не жалко, что ты стараешься, а они слизывают и получают четвёрки?

– Не жалко, – призналась она. – Пусть списывают.

Валера со злостью процедил:

– Дура!

Юлька обиделась. Разочарование от несбывшихся ожиданий накрыло её с головой, будто волна в море.

– Сам дурак.

– Да пошла ты, тупая…

– Сам тупой.