Попроси у неба счастья

Она взяла ведунью за руку. Попросила Алекса завести их лошадей в конюшню. Поцеловала его в щёку. Глаза благодарно сверкнули.

– Я знала, что ты управишься быстро.

А сбоку стоял Ярополк, дёргая его за полу.

– Алекс, а какой там зайчик, что меня знает? Ты же его тоже видел?

– Ну, а как же. Видел как вот тебя. Всё так и было, как бабушка рассказала.

Мальчик задумался. Он понимал, что здесь что-то не так. Но ведь Алекс подтвердил, а он привык во всём ему доверять.

Женщины сидели в опочивальне Любавы и разговаривали. В голосе девушки слышалась неподдельная тревога.

–Бабушка,боюсь я.

– Чего же, ласточка моя?

– Рожать боюсь, бабушка. Маму свою вспомнила, что при родах умерла и я так долго без неё жила. И Тодор последнее время ходит темнее тучи. Винит себя в том, что зачали и ношу ребёнка. Ведь тоже жену потерял, когда та сына родила. Смотрит на меня виновато. Вначале, когда сказала, что не праздная, очень обрадовался, а потом помрачнел. И спрашивать не хочу- знаю, о чём думает. Чем ближе к сроку, тем больше и у меня тёмных мыслей в голову закрадывается…Что будет с ребёнком? Не за себя ведь пекусь. Просто знаю, как постоянно хочется маминой ласки и маминых советов и в детстве и сейчас.

– Что за мысли, Любава? Ты крепкая девушка. Рожают все женщины, такая наша судьба. А боги нам в этом помогают, знай.

Но когда пришёл день, которого обе боялись, казалось все отвернулись от девушки.

Схватки продолжались вторые сутки. Вначале Любава терпела. Это она сразу себе сказала, что всякую боль можно вытерпеть. Но чем дальше, тем становилось хуже и хуже. Вначале она только стонала, искусав себе губы, но боль раздирала её, сводила с ума.

Тодор в соседней комнате ходил из угла в угол, никого не видя, а только слыша страдания жены. Вначале он пытался войти к ней, но стеной стала ведунья- не мужское дело это видеть. Здесь должны быть только женщины.

В своей опочивальне плакал Ярополк.

– Мама не умрёт? Ей больно,– поминутно дёргая Алекс за рукав, тоже страдал мальчик.

Алекс не знал, что можно сделать. Ведь роды проходят так естественно на земле. С обезболивающими, бригадами врачей, с постоянным обследованием. А здесь, возле Любавы, только старая женщина. Может и умелая, может и опытная, но…почему же так страдает Любава?

Дворянки бегали, выполняя все указания ведуньи: приносили куски ткани, горячую воду…В тереме стояла оглушительная тишина, которую взрывали крики и стоны княгини.

– Ну что, как она? Почему так долго и тяжело?– кинулся к вышедшей на минуту из комнаты старушке, Тодор.

– Плохо. Плод большой, а она маленькая.

– Боги, – истово прошептал, отвернувшись,– не забирайте её у меня. Зачем жить?

– Не убивайся так, может всё будет хорошо,– но в голосе чувствовалась неуверенность, которую сразу заметил Тодор.

Он сел на скамейку и опустил голову на согнутые руки. Дрожь била этого человека, закалённого в боях, но такого незащищённого от потерей. Чем он провинился перед богами, что не так сделал? Почему они уже во второй раз забирают у него сердце?

Любава никого не видела вокруг. Метались какие-то тени. Чей то голос громко командовал:

– Тужься, тужься сильнее!

Но у неё не осталось сил ни на что. Боль разрывала её, не давала сосредоточиться, думать. Кровавый туман застил глаза, волосы вились вокруг головы чёрными змеями.

Ведунья заметила тёмные тени под глазами девушки. Ах, как они ей были знакомы, эти первые вестницы смерти. И потуги становились всё слабее и слабее. Девушка перестала кричать, только тихо постанывала, засыпая. Но это отнюдь не был здоровый очищающий сон. Смерть звала её к себе. Знахарка увидела кровь. Бледная, с синюшним оттенком кожа на лице.

Ведунья опустила руки, слёзы стояли в глазах, готовые пролиться. Потерять и её? Сколько лет не могла себе простить , что отпустила мать Любавы к праотцам и снова та же потеря?

– Нет, не будет этого,– тихо сказала себе, – сей раз я не допущу.

– Выйдите вон из комнаты все, – громко скомандовала дворянкам.– И не впускайте сюда никого.

Девушки выскочили из комнаты с большим облегчением. Ведь так трудно смотреть как страдает их любимая княгиня!

Любава в полусне, полуяви видела старушку. Какая- то обида в закоулках сознания поднимала голову и шипела змеёй. Говорила, что ничего не случиться…А я наверное, умираю…Но почему так долго, зачем эти муки? Так темно и холодно…И вновь свет и голос, уговаривающий её

– Не спи, очнись, не спи.

В этом полубреду, полусознании она видела, как старуха оголила ей живот, достала из мешочка какую –то травку, растёрла в порошок и стала натирать её лоно. Потом достала нож и раскалила его над пламенем свечи. На какое- то мгновение девушка в который раз потеряла сознание, а когда очнулась, увидела над собой ведунью с приподнятой рукой, в которой был зажат нож.

– Не надо, прошу тебя, не надо!– кричала Любава. Но крика её не было слышно, только шевелились искусанные синюшные губы.

Ведунья коснулась её живота ножом и Любава вновь впала в спасительную темноту.

Тодор прислушивался. Почему так тихо, что там, как?

И вдруг тишину разрезал детский крик. Кто-то нетерпеливо и настойчиво извещал мир: вот я , пришёл к вам. Я живу!

Тодор бросился к двери комнаты, где лежала Любава, но путь ему преградила ведунья.

– Скажи мне, скажи: её больше нет?– ужас перекосил лицо князя.

– Жива Любава. Дочь родилась у вас, красивая и крепкая.

У Тодора подкосились ноги и он по стенке сполз на пол.

– Воду кипятите, чистое бельё несите,– командовала дворянками ведунья.

– Так что князь, теперь у вас всё будет хорошо!– уверенно сказала она и снова зашла в комнату роженицы.

Тодор не понимал нахлынувших на него чувств, всё смешалось вместе: облегчение, радость, благодарность, тревога…

Алекс вошёл в комнату.

– Почему так тихо?

– Дочь у нас родилась…

– Да я слышал плачь ребёнка. Но почему ты не там, с ней? Она жива?

– Жива…а мне велели здесь немного подождать.