У нас под крылом – солнце

В такие моменты оставаться атеисткой хотелось меньше всего на свете. А поверить во что-то казалось поздно.

Зина тяжело поднялась и переложила до странности легкое пушистое тельце на лежанку. Голова слегка закружилась после долгого сидения, и она попыталась опереться о стену. Дернулся под рукой провисший провод –  и мгновенный удар прошил все тело, а воздух в легких вдруг закончился.

“Надо было все-таки починить…”, –  мысль угасла, не успев оформиться. Вместе с лампочкой.

– Зинка! Слышь, Зинка, я чего зашла-то! Слыхала, опять коммуналку подымают! А я Рытке-то дуре своей ище когда говорила…

Бабка Зинка осеклась едва ли не на полуслове, заметив наконец лежащее на полу тело.

– Зинка! Ты… ты шо это? Сморило? Ну, жара-то… Ты…

Мелкими шажочками бабка Зинка осторожно приблизилась к неподвижной соседке, чтобы удостовериться: не дышит.

– Ой, горе… ой… Зина…

На секунду старуха прижала руку к груди – кольнуло, неприятно, но не ново, сколько раз за день так колет… Надо бежать, звать людей, скорую вызывать… хоть… смерть зафиксировать…

Кольнуло сильнее.

– Та шо ж это…

***

Зрение возвращалось постепенно, перед глазами все еще скакали цветные мушки. Белый шум в ушах постепенно превращался в высокий голос, бесконечно что-то повторяющий. Кажется, его обладательница чего-то хочет от нее, от Зинаиды… только слова почему-то никак не разобрать, не сосредоточиться.

Что-то настойчиво прикасалось к ее губам. Кажется, металлическое. Ложка? Наверное, лекарство. Она чувствовала, что сидит –  наверное, бабка Зинка вызвала скорую, ее подняли.

Об этом Зинаида думала, уже покорно открывая рот. Вот только на языке ощутила не гадостный вкус лекарств, а нечто вовсе уж неожиданное.

…Каша?! Ее ударило током, она потеряла сознание, и ее… кормят кашей?!

Наверное, от неожиданности ей и удалось наконец прийти в себя окончательно. И прежде всего –  решительно отпихнуть от себя чужую руку, вновь зачерпнувшую каши и настойчиво подносящую ложку к ее лицу. Мимоходом отметила, что собственная рука очень слабая –  впрочем, чему удивляться…

Вот только в следующую секунду стало не до ложек и не до каши. Потому что при этом простом движении она увидела эту самую руку. Свою собственную руку, показавшуюся какой-то до нереальности тонкой. У нее никогда не было таких тонких рук и запястий, такой узкой кисти с длинными пальцами. А еще –  она всю жизнь мучилась со своей светлой, слишком сухой кожей, сквозь которую просвечивали на ногах и кистях рук голубоватые вены. Кожа, которую она видела сейчас, была тоже светлой –  но другой, матовой, плотной. И никакого узора вен.

Она поднесла кисть к лицу и убедилась, во-первых, что рука ей подчиняется, а во-вторых –  что рисунок линий ей тоже незнаком. Опустила глаза на свое тело, одетое в просторную светлую рубаху до пят. Очертания были чужими. Груди почти нет, вся фигура стала меньше и тоньше –  будто она в одночасье похудела на десяток килограммов, заодно став уже в кости. А еще на плечи спадали волосы –  длинные и темно-каштановые. Она всю жизнь носила короткую стрижку –  и никогда не перекрашивалась из родного русого. Зинаида дернула каштановую прядь. Больно!

– Тиссе ида, тааре нами, куто миэ! –  сердито проговорил все тот же женский голос, и ложка снова ткнулась в губы Зинаиды. Пришлось снова открыть рот –  не обливаться же кашей!

Стоявшая перед ней женщина средних лет была одета в длинное платье, передник и чепец. И, похоже, дело все-таки не в Зинином слухе –  женщина говорила не по-русски. Хуже того –  и комната оказалась незнакомой и странной. Меньше всего это место походила на ее собственную кухню или больничную палату. Высокое окно в пол с легкими бело-розовыми занавесками, небольшой столик перед ним с какими-то склянками, комод на гнутых ножках у стены, две кровати под широкими балдахинами –  на одной из них и сидела Зинаида. А перед ней стоял небольшой деревянный столик, чем-то напомнивший детские столики для кормления –  разве что побольше. Тарелок на нем оказалось две –  только одна накрыта крышкой.

Проглотив кашу во рту, Зинаида решительно отстранилась.

– Послушайте, – голос оказался хриплым и каркающим, будто она долго-долго не разговаривала. Пришлось остановиться и прокашляться, но говорить все равно было трудно: в горле ощущался колючий ком, а голос взлетал и падал до шепота. – Послушайте, я ничего не понимаю. Кто вы? Где я? Вы не говорите по-русски?

Женщина вздохнула и посмотрела на нее печально и жалостливо.

– Тиссе ида, тааре! –  укоризненно сказала она.

– Мда, задачка. Ээээ… ду ю спик инглиш? –  на пробу спросила Зинаида и по не изменившемуся взгляду женщины поняла, что мимо. –  Шпрехен зи дойч? Парле ву франсе?

Последнее она спросила уже исключительно ради эксперимента. Ни по-немецки, ни уж тем более по-французски она и сама не смогла бы связать двух слов. Важнее было увидеть, как отреагирует собеседница.

А отреагировала она на все вопросы совершенно одинаково: как на бессмысленный набор звуков. И со вздохом снова взялась за ложку.

Да что же это такое! Похоже, пока эта маньячка не накормит свою, хм, подопечную, добиться от нее ничего не удастся.

Вздохнув не менее выразительно, Зинаида решительно отобрала у женщины ложку и быстро-быстро заработала ею самостоятельно, торопясь съесть наконец эту треклятую кашу, чтобы безумица от нее отвязалась и можно было спокойно разбираться, что произошло.

Однако и на это невинное действие женщина в чепце отреагировала странно. Она издала невнятное восклицание и попятилась, глядя на Зинаиду, как на восьмое чудо света.

Пятилась она до тех пор, пока не уперлась во вторую кровать –  и, похоже, задела ее ненароком.

Удар заставил женщину вздрогнуть и обернуться.

– Тиссе ада, крите мо…

За ее спиной на второй постели села незнакомая очень юная девушка –  или даже девочка-подросток со встрепанными длинными волосами –  тоже темно-каштановыми.

– Шо? –  девчушка хлопнула глазами, озираясь. –  Итицкая сила! Это шош творится, а?! Это ш куда она меня, тварюка, сдала-то, а?

Зинаида уронила ложку, звонко звякнувшую о тарелку.

Потому что, во-первых, девушка, в отличие от женщины в чепце, говорила по-русски.

А во-вторых –  с какими-то уж очень подозрительно знакомыми интонациями…

Глава вторая. Близнецы

Наверное, эта безумная мысль все равно не пришла бы Зинаиде в голову. Если бы в этой голове уже не сидело не менее безумное понимание, пусть до конца еще не сформулированное даже для себя, но оказавшееся единственно логичным: ее собственное тело… больше не ее.

– Баба Зина? –  не веря себе, на пробу спросила она.

Девчушка смерила ее взглядом и скривилась.

– А ты еще хто?

– Я… вы правда баба Зина?!

– И шо?  Я 83 года как Зина!

В устах девчонки вряд ли старше пятнадцати это звучало дико и невероятно, но…

Так. Есть вероятность, что все это безумный бред. Тогда это значит, что Зинаида сейчас лежит где-то в больничной палате и пускает пузыри. Или… она украдкой ущипнула себя за руку –  больно. Кстати заурчало и в животе. Каша, между прочим, тоже была вполне реальной –  в меру горячая и на удивление довольно вкусная, хотя каши она никогда не любила.

Ладно. Бред или не бред, сейчас она может или принять окружающую реальность, или… да никаких “или”. В конце концов, если она очнется в палате с мягкими стенами, о ее поведении в собственном бреду никто не узнает. Если это все-таки не предсмертный бред. А здесь и сейчас будем решать проблемы по мере их поступления. Принимая реальность окружающего мира, познаваемого эмпирическим путем.

– Баба Зина, –  осторожно начала она, –  посмотрите на свои руки.