Радость узнавания (сборник)

Рассказ о том, как цыган стал диаконом

Я – чистокровный цыган. Родился и вырос я в большом цыганском посёлке, расположенном недалеко от N-ска. Когда я был мальчишкой, в этом городе сложилась очень непростая ситуация – он стал центром героиновой торговли. Распространением наркотиков занимались в основном цыгане. На каждого выпускника школы приходился один наркоторговец. За наркотиками приезжали люди из других городов. Ежемесячно продавалось до тридцати килограммов героина.

Мой будущий духовный наставник служил в местном N-ском храме. Кроме церковных дел он полностью погрузился в проблемы наркомании, создал и возглавил общественное движение «Покров». Выступая на Рождественских чтениях в Москве, он делился страшной правдой об N-ске и рассказывал о том, что наркоторговлей занимаются преимущественно цыгане, обосновавшиеся в посёлке рядом с городом.

Из нашего посёлка распространялся по округе героин в течение десяти лет. Потом, после нескольких громких публикаций в СМИ, правоохранительные органы наконец взялись за N-ск, и город постепенно перестал быть центром наркоторговли. Продавать наркотики, конечно, продолжают, но не в таких «промышленных» масштабах, как раньше.

Когда мне исполнилось семнадцать лет и я считался уже взрослым, что-то невероятное случилось со мной. Будто молния в сердце ударила: хочу носить крестик, хочу – и всё тут! Мне сказали, что я могу его носить только если крещусь. Поэтому я очень захотел креститься и сознательно к этому шёл: было, значит, во мне какое-то внутреннее к этому стремление. У цыган много пороков, но есть одно очень важное достоинство – открытость, искренность, простодушие. Они чистосердечны и во зле, и в добре – смотря, в какое русло это качество направить.

Вскоре Господь Бог осуществил моё желание. Меня крестил батюшка, который впоследствии стал моим духовным наставником. Имени, которое мне дали родители, нет в православном календаре, поэтому при крещении я получил новое. Его не выбирали специально, просто в день крещения праздновался святой, чьё имя начинается на ту же букву, что и моё мирское. Я был назван в честь грузинского князя, который вместе с двумя другими князьями-мучениками в середине XVII века освободил от персов Кахетию. Малодушный картлийский царь Вахтанг выдал всех троих персидскому шаху Аббасу. Перед шахом князья исповедали себя христианами и, несмотря на посулы, угрозы и пытки, не переменили своей веры. Им отрубили головы. Тела мучеников были брошены в выгребную яму за городом, а ночью над их поруганными телами просиял Божественный свет. Мне очень близок исповеднический подвиг моего святого покровителя. Я рад, что и мне пришлось испытать на себе, хоть в малой степени, гонения за свою веру.

Но сначала произошло удивительное и чудесное. Окрестив меня, батюшка особых напутственных слов вроде не произносил. Но через два дня я вдруг бросил пить, а ещё через два – курить. Что скрывать, до крещения я и пил, и курил. Без Бога «тормозов» у меня не было. Если бы я и дальше продолжал жить без Него, точно сделался бы наркоманом, как мои друзья и сверстники. Из русских знакомых, с кем я общался, многие спились. Из родственников-цыган многие «подсели на иглу», некоторые от неё даже погибли. И страшное дело: некоторые «посадили на иглу» даже собственных жён. Думаю, что Господь Бог через моё желание надеть нательный крест сохранил меня, уберёг от этой беды – от проклятой дьявольской иглы. Ведь как молодёжь приучают к наркотикам? С вызовом говорят молодому человеку: «Мы можем, а ты нет? Значит, ты слабак». Вот и меня таким же образом дьявол на это подначивал и почти уже добился своей цели. Но по милости Божьей я вдруг почувствовал, что если не крещусь, то собственными силами не одолею его, не справлюсь со страшным искушением. И я благодарю Бога, что Он меня призвал.

Через месяц после крещения я уже не пропускал ни одной службы в храме. Это новое чувство причастности к произошедшему чуду накрыло меня с головой. Что интересно: когда я принял веру, то увидел мир иным, узнал добрых и светлых людей. Первым из таких людей стал крестивший меня священник, который вместе с настоятелем храма и ещё одним батюшкой помогал мне познавать законы Божьи, учиться по-новому жить и смотреть на привычные вещи под другим углом.

Я прилепился к батюшке, который сначала очень удивлялся моему поведению и, может быть, даже не совсем доверял парню из табора. Мало ли что на уме у юного цыгана? После каждой службы я провожал священника до его дома, задавал уйму вопросов о церковной жизни. И когда батюшка понял, что моя заинтересованность искренняя, что я ловлю каждое его слово, он сказал мне: «Тебе надо прочесть Евангелие». – «Почитаю, – ответил я, – когда научусь читать». В восемнадцать лет я оставался неграмотным: цыгане в школу не ходили. Тогда батюшка сказал: «Ты хочешь веровать в Бога, ты хочешь Ему угодить? Значит, ты должен научиться читать». И я стал горячо просить у Бога, чтобы Он просветил мой ум знаниями, помог мне научиться читать.

Батюшка подарил мне Псалтирь и Евангелие на церковнославянском языке, до сих пор они у меня, берегу их как память. Сначала я засел за Псалтирь: в конце книги был краткий самоучитель церковнославянского. И вот, взявшись за алфавит, я освоил его в три дня. Я говорю это не для хвастовства, а для того, чтобы все знали: Бог может из ничтожного сделать великое, из неразумного – разумное. Так что, как в добрые древние времена на Руси, я начал учиться читать сначала по Псалтири, потом по Деяниям апостолов. Потихоньку стал продираться сквозь совершенно незнакомые значочки-буквочки. Всё давалось с большим трудом. Ведь нужно было понять содержание, усвоить суть, а я только учился читать. Только потом я стал осваивать современную грамоту, читать современные книжки на обычном русском языке.

То, что мною двигало, можно назвать призванием. Я чувствовал, что мне даётся сила, которая позволяла не опускать руки даже в самые непростые моменты. За два месяца я освоил церковнославянский язык и мне даже стали доверять читать Апостол на богослужении. Мне так нравится церковнославянский, что и в обычной жизни, в магазине, например, забывшись, я иногда вставляю в разговор что-нибудь типа «паки», «дондеже» и прочие древние слова.

Когда я научился читать, батюшка сказал: «А теперь ты должен начать молиться и читать утренние и вечерние молитвы. Для тебя пока этого достаточно, Бог примет и такие твои труды».

Но сложнее всего оказалось не грамоту освоить, а перестать танцевать. Я очень хорошо танцевал и по-цыгански, и по-русски, считался лучшим танцором в городе на дискотеках. Мне всегда кричали: «Давай ещё, ещё!» Молодёжь не понимала, почему я перестал танцевать. Вот уже много лет этим не занимаюсь, а так хочется! Даже во сне танцую, утром встаю – мышцы болят. А что, плясал ведь от радости царь Давид перед Ковчегом Завета! Чем можно возразить на это? Может, и я когда-нибудь станцую, но уже как-то правильно. Не пропадать же таланту…

После того как я пришёл к Богу, три года никто из родных об этом ничего не знал. Я часто ходил в храм, только там я мог общаться с людьми, которых считал умными и добрыми. Я чувствовал: вот где моё спасение, вот где моё прибежище, вот где можно согреть душу и сердце. И я, конечно, желал всем моим родственникам, чтобы и они ощутили теплоту Божью и уверовали. И чтобы поняли, что национальность тут ни при чём. И что если они будут веровать в Бога, то Он протянет руку помощи и что нужно, то им и дарует. Пробудит в них совесть, человечность и, самое главное, дарует понимание, где находится любовь. А любовь как раз живёт в Православной Церкви.

В таборе о моём крещении всё-таки узнали, и все друзья, которые уже переженились, стали надо мной смеяться. Они наотрез отказались принимать мой выбор. «Зачем ты нас позоришь?» – это было самое ласковое обращение ко мне в начавшихся «гонениях». Мне постоянно твердили: «Ты – изгой, ты колдуешь, одни несчастья в дом приносишь, прекращай ходить в церковь, не позорь нас». Когда через несколько лет в таборе узнали, что я стал алтарником, то восприняли это так, будто я поступил в школу милиции. У цыган действует какая-то «отрицательная» мораль. Если ты не продаёшь наркотики, не гуляешь, не воруешь, значит, ты неудачник, плохой человек. А если всё это делаешь, значит, ты настоящий мужчина. Трудно было терпеть эти нападки. Мама начала пугать меня, что наложит на себя руки, если я не оставлю веру, что пойдёт в церковь и переругается со всеми священнослужителями. Она требовала отдать все церковные книги обратно батюшке и вернуться к цыганской жизни. Но я ей ответил: «Мама, я был и есть цыган, ты не беспокойся насчёт этого, но веру я никогда не оставлю. Потому что вера мне дала многое. Вера дала мне то, что я не стал наркоманом или пьяницей. Она позволила понять, что значит быть человеком и относиться по-человечески к каждому. Вера помогла мне узнать, где находится душа, что такое любовь. А самое главное, что вера мне дала, – понимание, что Бог есть».

Но мама долго ещё продолжала гнуть своё. Вообще-то ромалы перенимают ту религию, которая распространена вокруг них, «русские» цыгане даже кресты на могилах ставят. Но если сказать точнее, «вера» у цыган одна: суеверие. Цыгане, мне кажется, самые суеверные люди на земле. Они боятся того, чего не понимают, готовы соблюдать любые обряды. Им трудно объяснить, что такое молитва. В их представлении молитва – то же самое колдовство. Если случалась какая-то семейная неудача, виноватым считали именно меня. Если кто-то умер или заболел, что-то потерял, проигрался в карты, «сел на иглу», поссорился с милицией, говорили: «Это ты наколдовал». И точка. При этом бабушка моя и на Евангелии гадала.

Мне запретили молиться. Но я пошёл на хитрость. Водопровода у нас нет, поэтому каждый день нужно было с помощью насоса наполнять огромный бак на чердаке, из которого вода по трубам текла в дом. И вот, вызвавшись бессменно заниматься этим делом, я развесил на чердаке иконы и, пока насос работал, молился. Так продолжалось несколько лет до тех пор, пока соседи не обнаружили, чем я занимаюсь. После этого они пришли к нам ругаться, потому что были уверены, что моё «колдовство» вредит всему табору. Мне устроили суровый судный день и отправили в ссылку к бабушке Зое, очень известной во всей округе гадалке. К ней приезжали «серьёзные» клиенты из самой Москвы. И что же произошло? По мере того как я всё больше воцерковлялся, бабушка стала терять свою силу гадалки и давала «осечки» – одну за другой. Мне стало понятно, что гадать ей помогали бесы. Видимо, неуютно им стало в доме, где зазвучали молитвы ко Господу Иисусу Христу, вот они и разбежались. В результате бабушка лишилась клиентуры, и меня опять обвинили в «колдовстве», которое оставило семью без приличного дохода. Чуть не убили.

Но меня было уже не остановить. Так как молиться дома я больше не мог, пришлось искать для молитвы другие места. Недалеко от храма есть небольшая лужайка. Там я и стал молиться. Зимой мороз, а я в летних ботиночках стою по несколько часов. Я молился, и мне становилось тепло от этого. Ни ноги, ни руки не замерзали, ничего. Я молился на этом пятачке, а потом бежал домой спать. Батюшка заметил, что, когда закрывается храм, я иду на лужайку. Узнав, чем я там занимаюсь, он сказал мне: «Чего ты мёрзнешь? Приходи ко мне домой, я тебе выделю комнатку, будешь там молиться». Я стал много времени проводить у него. Тогда как раз устраивали в школах просмотры документального фильма о вреде наркотиков, я стал участвовать в этом деле. Рассказывал старшеклассникам историю своей жизни, объяснял, какой ад – подсесть на наркотики, зазывал в спортивную школу и занимался с ними карате и греко-римской борьбой.

С Божьей помощью лет через десять я стал алтарником и заместителем старосты храма. Каким-то образом меня заметил наш епархиальный владыка. Как-то он приехал к нам служить на один из церковных праздников. Познакомившись и поговорив со мной, с таким странным неофитом, владыка благословил меня на дальнейшее служение. Я считаю этот день одним из решающих в своей жизни.

Я уже твёрдо решил посвятить себя Церкви и лишь колебался, примкнуть ли к чёрному духовенству или к белому, то есть к монашествующим или к женатым. Вконец измучившись этим выбором, я спросил совет у своего духовного наставника. Он сказал, что мне надо жениться и принимать сан. «И невеста, – говорит, – для тебя имеется, соседка с первого этажа». Мы с батюшкой тогда уже в одном доме жили – двухэтажном бывшем купеческом особняке: мы на втором этаже, а внизу соседи.

Я долгое время ни на кого из девушек и внимания-то не обращал. Но когда батюшка благословил жениться, я стал молить Бога, чтобы Он послал мне хорошую, верную жену. Бабушка моей будущей супруги, встречая меня на улице, всё время жаловалась, мол, совсем уже стара стала, а так хочется дожить до свадьбы внучки и чтобы зятька хорошего Бог послал. А внучка-то – девушка тихая, скромная, умная и хозяйственная, и родители у неё хорошие: отец – инженер, мать – воспитательница. Но я намёки долго не понимал. Наконец сама матушка, супруга моего духовного наставника, постаралась свести нас. Не сразу всё у нас заладилось. Подруги отговаривали мою невесту выходить за меня замуж, говорили: «Да, он хороший парень, но он же цыган!» И всё-таки так Бог устроил, что через полгода мы обвенчались.

Женившись, я понял, что моя супруга – настоящий подарок, посланный мне Богом. Семья жены приняла меня тепло, и тому, что муж их дочери – диакон, они очень радуются. Цыганская моя родня сначала приняла мой выбор в штыки. Как выяснилось, у них уже была намечена для меня другая невеста. На моём венчании из всего табора были только две сестры – родная и двоюродная. Цыгане загсов не признают и венчаются очень редко. У цыган всё просто. Вошёл в дом – вот ты и муж. Вышел за порог – вот ты и разведённый.

И всё же постепенно родня приняла мою жену: несмотря на русскую кровь, внешне она очень похожа на цыганку. Рождение в нашей семье сначала дочки, а потом сыночка очень сплотило нас с супругой и помогло наладить отношения с табором. Радуясь появлению внуков, их цыганская бабушка стала приглашать нас к себе. Ко мне в гости ромалы не частят, но когда мы с женой и детьми их навещаем, радушно встречают, накрывают стол. Не знаю, как повлияло на мою мать рождение детей, а их у неё семеро, но я теперь из собственного опыта точно знаю, что дети отрезвляют родителей. Они даются Богом, чтобы их родители поменьше грешили. Если не ради себя, то ради детей нужно стараться не грешить. Если родители исправляются, становятся лучше, это исправление обязательно хорошо повлияет на детей. Больше всего хочется, чтобы мои дети выросли верующими людьми. Верующими, а не суеверными, как большинство цыган. Но справедливости ради надо сказать, что суеверных везде полно, даже среди православных они встречаются.

Мои сородичи по своему суеверию не любят, когда я в подряснике появляюсь в таборе, страшно этого боятся. Для цыган диакон или священник – человек, который имеет дело с мертвецами. А у нас очень боятся мёртвых, и прикосновение к неживому телу считают осквернением. В этом есть что-то ветхозаветное. Но я им говорю: «Ничего, привыкайте. Думаете, я последний диакон-цыган? Нет, я только самый первый в Русской Церкви! Мы ещё свой храм строить будем».

Мог ли я представить, что произойдёт, например, такое. Уже будучи диаконом, я принял участие в пасхальном крестном ходе по территории цыганского посёлка. Наши, когда увидели, что на табор движется толпа с хоругвями, милицией и даже пожарной машиной, решили, что идут их бить. Самые «крутые» тут же попрыгали в машины и уехали. Те, что попроще, попрятались в домах, а на улицу выгнали женщин и детей для прикрытия. Но когда поняли, что мы пришли с миром, так обрадовались, что высыпали все на улицу и даже аплодировали, когда батюшка возглашал: «Христос воскресе!» Только на меня косо смотрели, но это ничего…

Главное – в моём родном доме произошло чудо с моей мамой. Я много молился Богу, чтобы Господь её вразумил. И вот наконец в пятьдесят семь лет она сознательно приняла крещение, несколько раз исповедалась, причастилась, стала потихоньку меняться, пересматривать свои взгляды. Её отношение к Православной Церкви очень изменилось в лучшую сторону. Потом сестра, брат крестились, а однажды вообще пятнадцать человек цыган к батюшке приехали и крестились все в один день – мои двоюродные племянники, племянницы. Они захотели, чтобы я у них крёстным был. Тяжёлый крест, но куда деваться? Отец настоятель меня уговорил, сказал: «Если они желают, чтобы ты стал крёстным, то не отказывайся».

Слава Богу, изменения есть, дело идёт, и наш род к Богу, к Церкви как-то потихонечку приближается. Раньше моя мама боялась, что я уйду в монахи. И когда я женился, то у неё от сердца отлегло. Может, это тоже приблизило её к решению креститься. Ведь родня моя видит, как мы с женой дружно живём. Удивляюсь Божьему Промыслу: моя мать стала совершенно другим человеком. Можно сказать, что она теперь человек православный.

Это чудо Божье, что многие из тех, кто был против моей веры, сами теперь изменились. Мне радостно ещё и от того, что мои ромалы всерьёз «завязали» с наркотой: у правоохранительных органов претензий к ним нет. Многие мужчины из табора теперь работают, дороги, например, строят. А это значит, что они действительно бросили торговать героином.

Расскажу поподробнее о том, как я стал диаконом. У нас в благочинии очень дружные отцы-священники, словно одной семьёй живут, и владыка знает об этом. И когда я уже несколько лет прослужил алтарником, произошло вот что. На какой-то праздничной службе читал я Апостол. А владыка был в алтаре вместе со всеми батюшками. И один из отцов прямо во время чтения Апостола сказал, что пора меня в диаконы рукополагать. Владыка призадумался и, как позже выяснилось, к этой мысли отнёсся серьёзно. Внимательно стал за мной наблюдать. И вот наступил тот самый счастливый момент, когда по благословению нашего владыки меня рукоположили в диакона. Я очень благодарен нашему владыке, что он доверил мне диаконское служение, несмотря на то что я цыган и не имею образования. С Божьей помощью это доверие я постараюсь оправдать.