Врагов выбирай сам. Цикл об Артуре Северном

Устремляю возвышенно сердце,

И уверенно чертит рука

Россыпь слов, словно горсть серебра…

Я в желанье обнять хрупкость плеч,

Без сомненья, безумен и дерзок —

Но молитвы священной аркан

Не отпустит Тебя.

До утра.

Было так. Далеко-далеко в горах на севере, за пределами Единой Земли стоял в Ледяном перевале монастырь Приснодевы. Северная цитадель ордена Храма. Ледяной перевал был единственной дорогой, связывающей Единую Землю с Большим миром, переменчивым, таинственным и коварным. Эту-то дорогу и стерег монастырь: старик приор, два десятка рыцарей, столько же сержантов, и десять, редко – пятнадцать, послушников, страстно мечтающих стать рыцарями, но, в общем, и в сержанты согласных. Все лучше: полезнее и, безусловно, почетнее, чем пахать землю на полях-террасах или заниматься какими-нибудь ремеслами. Ведь любому известно, что единственные стоящие ремесла – это механика, а еще кузнечное и шорное дело. Прочее же годится лишь для тех, внизу, для мирян Зволанского медье, самого северного края Долины.

Горы были настоящие. Их покрытые снегом вершины скрывались в облаках, а когда светило солнце, белые шапки под очень синим небом слепили взгляд. Зимой бушевали там настоящие снежные метели, и даже козы иной раз срывались с обледенелых троп. Летом падали со склонов неисчислимые звонкие водопады, а земля на высокогорных лугах была мягкой и доброй.

Людям в Долине, гордо именующим эту долину Единой Землей, монастырь Приснодевы казался форпостом на краю света. А там, в горах, считали светом отнюдь не крохотные княжества внизу. Светом был мир вокруг. Только мир этот, огромный, жадный, раз за разом протягивал руки к объединенным княжествам. И хотелось порой спросить у тамошних владык: зачем? Зачем вам эта сухая земля, полумертвые реки, зараженные нечистью леса, колдуны, интуиты, демоны, неупокоенные мертвецы, проклятые русла, Пустоши, Развалины, Триглав, болота – все смерть, грязь, кровь и очень, очень много страха, такого, какой нельзя испытывать людям.

А они видели магию, могущество, все – из ничего, видели, как наложением рук излечиваются больные, как молниями с небес повергаются в прах армии, как по одному слову воздвигаются и рушатся горы. А еще они видели золото. Золото повсюду: золотое оружие, золотые петли дверей и оконные рамы, золото доспехов, конской сбруи, золотые следящие башни на недоступных им скальных отрогах. Они не понимали! Все это золото, серебро, самоцветы, всю свою магию – все, что так ценилось людьми Большого мира, Единая Земля отдала бы без малейшего сожаления за возможность жить без страха. Но там, в Большом мире, соглашались на страх и на смерть. Ради чего? Чтобы сложить нужные и полезные вещи в свои сокровищницы. Просто сложить – мертвым грузом, набором диковинных драгоценностей. А магия нужна была им, чтобы убивать друг друга. Они не видели и не хотели знать разницы между дозволенным магом, интуитом или колдуном. Они не понимали, почему одно можно, а другое нельзя. Они хотели владеть. Не забрать силой, так украсть. Не украсть, так, хотя бы, научиться…

Они шли, шли и шли. И даже когда шли с миром, за спиной у них была война.

Такие разные, но очень друг на друга похожие.

Ни купцы, ни тем более армии не могли пройти через Ледяной перевал без проводника. Бесполезно было составлять карты или запоминать дорогу: магия, она и есть магия. Конечно, хватало и предателей, предавали свои же, те, кого защищал монастырь. И случалось, войска приходили под самые стены, но… магия, она и есть магия. Однако последнее нашествие проломило все заслоны, и приор отец Лучан, после казни продажного проводника, а вместе с ним и Зволанского воеводы, вступившего в сговор с врагами, сказал, созвав братьев в зале капитулов:

– Одни мы их не сдержим. Нам нужны люди, и нужно оружие. Сэр Артур, вы отправитесь в Долину за подкреплением.

Если бы не строжайший устав, запрещающий разговаривать без разрешения, зал, наверное, загудел бы на сорок разных голосов. Во всяком случае, высказаться пожелали все. И хотя после первых выступлений ясно стало, что сводятся они к одной-единственной мысли: «такое путешествие слишком опасно для одиночки», тем не менее, каждый из рыцарей или сержантов почитал себя способным привести настоятелю наиболее убедительные возражения.

Отец Лучан выслушал всех. Потом заметил спокойно:

– Я могу отправить в Долину десяток бойцов, но тогда здесь станет на десять человек меньше. А можно послать одного лишь сэра Артура. Вы все знаете, кто будет хранить его в пути. Кто из вас усомнится в том, что эта опека надежнее любого сопровождения? Кроме того, дети мои, – он улыбнулся и развел руками, – на стенах важно количество, в опасном же пути – качество. А Ее рыцарю нет равных в бою.

Следовало бы возгордиться. Но Артур, хоть и не нажил ума к своим пятнадцати, гордиться боевыми навыками давно перестал. Во-первых, надоело. Во-вторых, велика ли гордость – убивать лучше всех?

Он запомнил текст донесения и через час после собрания, уже седлал Крылана.

– Будь осторожнее, мальчик мой, – повторял отец Лучан, как будто все другие слова забыл.

– Да ничего со мной не случится, – отмахнулся Артур, – съезжу и вернусь.

Именно это он и собирался сделать. Съездить в Долину и вернуться. Чем скорее, тем лучше. По возможности, без приключений. Хороший рыцарь не тот, кто, очертя голову, лезет в драку. Хороший рыцарь в любой драке должен остаться живым. Уж отцу-то Лучану следовало бы понимать, что рисковать собой понапрасну Артур не станет.

– Я не о дороге беспокоюсь, – сказал приор, рассеянно проверяя, как навьючены седельные сумки, – не о дороге.

Повернулся к Артуру, положил свою сухую, костлявую руку ему на плечо:

– Ты доберешься живым, мальчик мой, это я знаю. Господь хранит тебя, и Богородица не оставит своей милостью. Но там, внизу, все иначе, чем у нас. Ради Бога, мальчик, ради Бога и Пречистой Девы, что благоволит к тебе, ни с кем не говори о них. Молчи. Молчи обо всем, кроме дела, с которым явился, и постарайся вернуться как можно скорее.

Артур кивнул.

Молчать – это легко. Это у него всегда получалось. Но отец Лучан почел за лучшее дать объяснения:

– Если в Долине решат, что ты впал в ересь, тебя сожгут. Как мы здесь сжигаем не-мертвых. Это постыдная смерть для рыцаря. И глупая. Потому что ты, хоть и еретик, все-таки ближе к Господу, чем многие из братьев. Мне было бы жаль потерять тебя.

Все сказано. А за словами, между словами, куда больше, чем произнесено вслух. Тем и хорошо молчание – оно позволяет услышать.

Артур уехал.

Чтобы вернуться.

Увез просьбу о помощи, а вернулся с пятью сотнями бойцов. Он сделал все, что нужно. Он сделал все вовремя. Он успел…

Если бы не пятьсот рыцарей, которых, не задумываясь, отправил в помощь монастырю Приснодевы командор Единой Земли, крепость не удержала бы перевал.

Из этих пятисот выжило двести три человека.

Из защитников монастыря – только Артур.

И некуда стало возвращаться.

Спас его тогда сэр Герман. Действительно спас. И тело, и душу, и разум. Принял, как своего. Удержал от смертного греха… казалось, что незачем больше жить.

Единственный выживший из сорока братьев.

Тогда это казалось несправедливым.

Неправильным.

Ведь он дрался, дрался вместе со всеми, дрался наравне… и выжил. А они погибли.

Все.

Страшно вспомнить, но решил тогда, что Бог отвернулся от отца Лучана, разгневался за ересь.

Об этом не задумывался. Вообще ни о чем не задумывался. Смерти искал. А она, мразь, убегала. Лишь манила издали…

– Ты съезди туда, – посоветовал, в конце концов, сэр Герман, – съезди домой. Один. Вернешься, посмотрим, что с тобой делать.

Это было незадолго до того, как дороги свернулись в кольцо. И в равной степени болью и покоем осталась в сердце эта поездка.

Мертвый дом, он все равно остался домом. Артур обошел тогда крепость, восстанавливая в памяти разрушенные стены, наполняя жизнью опустевшие кельи… А церковь уцелела, хотя с тех пор, как погибли люди, никто в ней больше не служил, и Пречистая Дева ласково улыбнулась рыцарю, потерянно застывшему в дверях храма.

«Все, кого ты любишь, живы, Артур, – молчала она, – они помнят о тебе, они беспокоятся о тебе, они молят о тебе Бога, и молитвы их, поверь, не пропадают втуне. Не скорби об ушедших, мой рыцарь. Радуйся за них, спасенных».