Врагов выбирай сам. Цикл об Артуре Северном

Он поверил, потому что Ей нельзя было не верить. Он поверил, и сказал Ей спасибо, и Она приняла благодарность.

А на могиле отца Лучана Артур остался на всю ночь. Молился. То ли наставнику, то ли за него…

Отец Лучан погиб. А он остался жить. Значит, так нужно. Время еще не пришло.

И когда сквозь остатки стрельчатых окон алыми пальцами потянулось через двор рассветное солнце, Артур улыбнулся ему.

Время еще не пришло. Бог даст, время не придет еще долго.

Кто мог подумать, тогда, что сто лет пролетит незаметно и бесцельно?

* * *

А в цитадели ордена Храма этой ночью случился переполох. Тихий, правда. Этакий переполох на двоих. С сэром Германом с одной стороны и капелланом – с другой. Командора подняли с постели незадолго до заутрени, по чуть зябким с утра коридорам провели к молельне, шепотом предложили приоткрыть дверь…

Сэр Герман заглядывать внутрь не стал. Он и так понял, что хотел показать ему встревоженный капеллан: свет, озаряющий храм, но не имеющий источника; запах благовоний в неведомо откуда взявшемся ветре; и, конечно же, статую Богородицы… которая улыбалась. Удивительной, мягкой, чуть грустной улыбкой.

Улыбнувшаяся Мадонна – на сэра Германа в свое время именно это произвело самое сильное впечатление. Обычно визиты Артура в храм обходились без специальных эффектов, но командор имел однажды удовольствие наблюдать, как его «рыцарь для особых поручений», явился в молельню, будучи в некотором смятении чувств. Вот тогда все было именно так. И свет. И ветер. И Пречистая Дева.

– Лучше забудьте о том, что видели, преподобный, – вполголоса посоветовал сэр Герман озадаченному капеллану. – Просто. Забудьте.

– Это он? – спросил тот, почему-то зябко кутаясь в рясу, – вы только скажите мне, сэр командор, да или нет?

– Кто «он»? – уточнил глава ордена.

– Артур Северный, – выдохнул священник, – если это он, значит, Зло вернулось. Или пришло что-то иное, такое, с чем нам не справиться своими силами. Мадонна прислала своего Миротворца…

– Миротворец – это топор! – шепотом рявкнул командор.

– А вы на меня не орите! – так же шепотом огрызнулся капеллан, – я архивариус, мне лучше знать. Считаете нужным сохранить его возвращение в тайне – ваше дело. Я болтать не буду. Но шило в мешке все равно не спрятать. Особенно, такое шило.

– Я подумаю, – уже более мирно пообещал сэр Герман, – я подумаю, а вы пока забудьте.

– Как скажете, сэр командор, – капеллан поклонился и, неслышно ступая, убрел по коридору в Залы Легенд.

А ведь он прав, Артур вернулся неспроста.

Конечно, можно объяснить все просто: Фортуне что-то стукнуло в седую башку, вот он и вытащил из запасников свое самое серьезное оружие. Но объяснение это не объясняет странных неровностей в движении призраков, принимаемых здешними учеными за небесные светила. Светил, разумеется, никаких нет: и солнце, и планеты и даже звезды исчезли после Дня Гнева, тени их, однако же, остались. И они, порой, набегают друг на друга очень удачно и вовремя. Сто лет назад, когда Братьев нужно было спрятать от рыцарей Кодекса, а путь в Большой мир оказался отрезан, как по заказу открылась Теневая лакуна, потайной кармашек Единой Земли.

И закрылась.

Как по заказу.

То-то было весело, то-то хорошо…

Сэр Герман вернулся в келью, вытянулся на койке, поверх тонкого одеяла. Сон не шел. Какой уж тут сон?

«Феномен Братьев», век бы о нем не слышать. Иляс Фортуна, не задумываясь о причинах, ухватился за следствие и использовал Братьев там, где было не обойтись без чуда. Откуда они взялись, зачем, что делают среди людей на самом деле – это не имело значения.

– Это не беспокоит меня, – заявлял профессор, – это не должно беспокоить вас. Из каких источников текут наши реки? По каким законам происходит движение в здешней атмосфере? Откуда, в конце концов, появляются все эти клады? Разве вы знаете это? Нет. И, тем не менее, используете и воду, и ветер, и уж, конечно же, золото. Чудеса – есть область для науки непонятная, не поддающаяся объяснению, но кто сказал, что мы не должны получать от чудес хоть сколько-нибудь пользы?

Они много спорили об этом, о том, что профессор называл этикой утилизации чуда. Они спорили, а Братья творили свои чудеса, оплаченные кровью. Это потом, в песнях, окружили их сияющим ореолом героизма: все-то им было легко; со всем они справлялись, шутя; совершали невозможное, а потом отправлялись в любимый кабачок. Пили, любили женщин, убивали врагов.

Кто вспомнит сейчас, как, вкрапляя в матерщину редкие междометия, поминал Артур и магов, и орден, и всю Единую Землю, когда выяснялось, что за одной напастью уже пришла другая? И сил нет. И не поднять оружия. И все, что хочется, это спрятаться в какой-нибудь тихий уголок, свернуться там клубочком и умереть. Но глыбами ледяными валятся слова: «если не вы, то кто?»

И срывается черная брань с губ изящного красавчика Альберта. Альберта, который всю жизнь, сколько помнил себя, провел за книгами, и знать-то не должен подобных слов.

Со всем справлялись шутя.

Убивали и умирали, и в живых оставались чудом, хранили друг друга колдун и рыцарь, разум и сила, побратимы или все-таки братья, неведомо из каких далей явившиеся в Единую Землю.

Очень вовремя явившихся. Как раз тогда, когда творилось здесь нечто страшное, недоступное пониманию, неистребимое. Когда надеяться оставалось лишь на чудо.

– Нельзя романтизировать их, – говорил Фортуна, – нельзя относиться к ним, как к людям.

Сэр Герман был согласен: нельзя. Орудия Господа или Падшего, даже принявшие человеческий облик, оставались орудиями. Но когда он окружал Братьев романтическим ореолом, они становились менее живыми. Как бы, не настоящими.

Стоило увидеть их – совсем обычных мальчишек – и слова Фортуны теряли всякий смысл.

* * *

Северные горы появились из ничего, точно так же, как болота на востоке, юге и западе. Как будто Господь в День Гнева накренил земную плиту, и один ее край окунулся в море, превратившись в трясинное тесто, а второй поднялся к небесам, став могучим горным хребтом.

Когда-то в горах действительно стояла цитадель: там приходилось держать заставу, чтобы знать об изменениях снаружи, чтоб хотя бы примерно представлять к каким еще неожиданностям должны быть готовы люди, не пришедшие в себя после Дня Гнева. А потом связь с монастырем прервалась. Донесения, время от времени поступавшие с караванами, уверяли, что все там, на севере, идет своим чередом, неполадки со связью объяснялись причинами самыми естественными… Вообще же, северные земли с самого начала оказались отрезанным ломтем. Отделенные от княжества Обуда сотнями километров Пустошей, они существовали, как бы, сами по себе. Там и жили те, кто когда-то не пожелал перебраться на более безопасные территории, сам, добровольно отказался от защиты. Вольному воля. Орден Храма никогда не располагал достаточным количеством бойцов, чтоб еще и навязывать свою поддержку там, где, она не требовалась.

Если северяне считают, что им достаточно одного монастыря и четырех десятков братьев, если сами братья полагают, что способны выполнять свои обязанности без поддержки с юга, тем лучше. Тем легче.

Так и осталась в горах полузабытая застава. С магом во главе, с рыцарями, каждый из которых стоил двоих братьев из Единой Земли, с мистико-еретическим уставом. Не то крепость, не то обитель праведников, в окружении восторженно почтительных мирян, в ореоле таинственного могущества.

Сообщение с Единой Землей было неровным, то оживлялось, то затухало на годы, и северяне приспособились торговать с Большим миром. Когда находилось с кем.

И воевали. Удерживали перевал, охраняли свою землю и землю за спиной, защищали Долину, которая полагала, что стряхнула с шеи ненужную обузу. Помощи не просили, знать о себе не давали, молились Богу, лишь на него и надеялись. Мир вокруг менялся, мир внизу оставался неизменным. И с теми, кто жил по ту сторону гор, смешивали храмовники свою кровь, у них перенимали приемы боя, правила вежливости, языки и ремесла.

Другие люди. Совсем другие, чем здесь.

Опасные. Потому что привыкли далеко смотреть и многое видеть. Никогда не знали стен, не давило их кольцо болот вокруг, не чувствовали они, как медленная гниль точит всех, кто живет внизу. Лучше всего было бы, если б эти люди, считавшие себя рыцарями ордена Храма, так никогда и не встретились со своими братьями.

Жаль, в жизни редко бывает, как лучше. Обычно – как получается.

Артур, чтобы добраться до Шопрона и попросить помощи, в одиночку проделал путь, на который не отважился бы никто из братьев Единой Земли. Отчасти, конечно, потому, что братья знали, сколько нечисти бродит по Развалинам, какие твари населяют Пустоши, а уж о том, что живет в Цитадели Павших и говорить не приходится.

Отчасти.

Сэр Герман никогда и ни за что не отправил бы по бездорожью даже сотню бойцов. Когда у тебя под рукой всего десять тысяч, не станешь целую сотню отправлять на верную смерть.

Артур добрался до Шопрона живой и невредимый. Позже выяснилось, что по дороге он разнес капище друидов. Всех убитых похоронил по христианскому обычаю… Добрый мальчик, ничего не скажешь. Нечисть от этого места до сих пор шарахается, а ведь сто лет прошло.

Приехал. Пересказал донесение.