Ювелир. Тень Серафима

Однако Эдмунд, похоже, не обратил внимания на такие мелочи: он опрокинул содержимое залпом, не успев в должной мере насладиться ни запахом, ни вкусом и послевкусием. Любого ценителя покоробило бы столь мещанское употребление напитка, частенько именуемого напитком лордов. Поставив бокал, престолонаследник сделал знак повторить, однако на сей раз пить не торопился. Руки его подрагивали.

Вернувшись на место, Кристофер заметил, что болезненную бледность инфанта волной заливает не менее болезненный румянец. Совершенно неуместное проявление волнения, причины которого были пока неясны, но – наводили на вполне определённые мысли.

– Что стало бы тогда с Ледумом, Кристофер? – тоскливо вопросил престолонаследник, и гладкий лоб его прорезали случайные нервные морщинки. – Что стало бы со всеми нами, учитывая нынешнюю… хм-м… непростую политическую ситуацию?

Как правило, у наследников правителей мысль о смерти отца вряд ли вызывает столь священный ужас. Однако в случае с Ледумом дело обстояло иначе.

Вот уже более трёх сотен лет, поправ все известные законы мироздания, лорд Эдвард единолично правил городом.

Конечно, маги жили долго, гораздо дольше обычных людей, черпая энергию из драгоценных камней. Однако ни одному из них доселе не удалось обмануть само время, отодвинув на неопределённый срок старость и неизбежную кончину.

Никому, кроме лорда Ледума. А тот строжайше хранил свой секрет, узнать который тщетно пытались многие любопытствующие, – желая вечной жизни, все они отыскали лишь скорую смерть.

– Несомненно, это был бы колоссальный удар для всех нас, – подчёркнуто бесстрастно подал голос Кристофер, видя, что инфант медлит и ждет от него подобающего ответа. Увы, это был не риторический вопрос, как подумалось было вначале. А просто очень, очень глупый. – В нелёгкое время пришлось бы вам принять бремя власти. Но я убеждён, вы с честью исполнили бы долг крови.

Глаза Эдмунда чуть расширились, и он отвернулся, скрывая выражение своего лица.

– Как ты считаешь, Кристофер, кто стоит за этим покушением? – Голос инфанта, и без того невыразительный, прозвучал еле слышно.

Вот это, что называется, вопрос в лоб. А так долго ходил вокруг да около…

– Совместными силами особой службы и службы ювелиров Ледума ведется расследование, но говорить о результатах пока рано, – почти отрапортовал Кристофер, умело скрывая за сухими словами личное мнение, которого у него так неожиданно потребовали. – Никаких убедительных доказательств причастности каких-либо лиц обнаружить до сих пор не удалось.

Инфант задумчиво вращал коньяк по стенкам большой чаши бокала, согревая её теплом ладони. Очевидно, это было стремление реабилитировать себя за первую неуклюже выпитую порцию. Но Кристофер ясно видел застывшее в глазах престолонаследника преступное безразличие к восхитительному напитку, и это задевало утончённую натуру аристократа за живое.

С коньяком следовало обращаться совсем иначе. Вот-вот, сейчас… Самое время приблизить нос к зауженному выходу снифтера, вдохнуть букет раскрывшихся ароматов. Не слишком близко, дабы не обжечь чувствительную слизистую парами крепкого алкоголя, позволяя ароматическим веществам выделиться и смешаться наиболее гармонично.

На лице Кристофера появилось мечтательное и горделивое выражение: что ни говори, а то был высококлассный коньяк, семи лет выдержки в старых дубовых бочках. Напиток обладал богатым и сложным букетом. Сперва явственно различались нежнейшие фруктовые нотки: собственно виноград, за ним яблоки, персики. Затем цветочные: фиалки, липовый цвет, левкой. Развитие аромата, третья его волна, радовали знатока ещё сильнее: теперь проступали лёгкие тона лесных орехов, кураги и инжира, обещая полноту и незабываемую глубину вкуса…

– Говорят, преступника нужно искать среди тех, кто получит от преступления выгоду, – негромко произнёс Эдмунд, бестактно вырывая Кристофера из облака славных воспоминаний. Впрочем, мысль инфанта казалась вполне разумной. – Кажется, на поверхности лежит, кто главный выгодоприобретатель во всей этой невесёлой истории.

– И кто же? Не понимаю вас. – Кристофер отрицательно мотнул головой, начиная заметно нервничать от столь откровенного разговора.

Вот ещё кто-нибудь узнает об этой встрече! Есть шанс попасть в неловкое или даже опасное положение. Пересудов не избежать.

А пересуды, как известно, страшнее револьверов.

– Уже поползли слухи, будто я замешан в покушении на отца, – вполголоса проговорил инфант, устремив на главу ювелиров свои светлые, блёклые глаза, такие непохожие на глаза лорда. – Будто я вознамерился сам стать правителем Ледума! Об этом шепчутся и на улицах, и в высоких кругах… Ты не можешь этого не знать, Кристофер. Скажи мне, верит ли в это лорд Эдвард?

– Прошу прощения, – слабо выдавил глава ювелиров, разглаживая кружевные складки манжет, и без того лежавших идеально, – но мы с правителем не близки настолько, чтобы он поднимал подобные вопросы. Даже если бы это было так, не думаю, что я позволил бы себе говорить с кем-то ещё на столь деликатную тему.

– Брось, Кристофер. – Эдмунд попытался было ободряюще улыбнуться, но улыбка не удалась, выйдя какой-то кривой, напряжённой усмешкой. Всегдашняя подчеркнутая аккуратность аристократа, граничащая с манией, начинала смутно раздражать инфанта. – Это просто отношения между отцом и сыном. Не вмешивай в семейные дела чёртову политику. Мне не хотелось бы, чтобы минувшее неприятное происшествие омрачило нашу связь с лордом.

Неприятное происшествие? Кристофер мысленно закатил глаза. Уж инфант-то мог подобрать иной оборот речи, говоря о гибели родного брата. Кажется, такое поведение не очень достойно престолонаследника… хотя у августейших господ свои представления о нормах. Главу службы ювелиров это не касается. Так какого дьявола Эдмунд заявился к нему? Он что, главный знаток придворных интриг в этом городе?

Может, конечно, и так… но только самых невинных из них.

– Ни в коем случае не желаю разочаровывать вас, светлейший, – беспокойным движением Кристофер провёл рукой по волосам, чуть сминая идеальную укладку, – но, боюсь, мне неизвестно мнение милорда на этот счёт.

Инфант вздохнул и медленно, смакуя, допил свой коньяк. Кристофер готов был поклясться: собеседник едва ли чувствует вкус. Отрешённое выражение, появившееся на лице Эдмунда, было весьма далеко от выражения удовольствия.

– Я понимаю, как опасно быть искренним, – тяжело выдохнул престолонаследник. – Признаюсь, я и сам устрашён. Вчера целую ночь не мог заснуть, ожидая ареста, допроса… Ты знаешь подозрительность отца… она поистине беспредельна. Да, в прошлом не однажды сия свойственная правителю черта сберегала ему жизнь, но в этот раз я всерьез опасаюсь за свою… Ты должен помочь мне, Кристофер. Не дай лорду Эдварду совершить ужасной ошибки, не дай обвинить невиновного. Помоги мне! Мне больше не у кого просить помощи.

Кристофер заметно побледнел. Что тут, чёрт побери, происходит? С одной стороны, Эдмунд серьезно напуган, как может быть напуган только человек, чья совесть нечиста. Это ясно. Он даже не пытается замаскировать свой страх, как все они привыкли поступать при дворе. С другой стороны, если бы инфант был замешан в покушении, разве стал бы так глупо подставляться, нарочно привлекать к себе внимание? Или он решился пойти ва-банк и найти союзника?

В чём – в новом заговоре?!

Глава ювелиров вздрогнул. Нет, невозможно. Эдмунд всегда был слишком нерешительным и слабовольным, чтобы осмелиться на переворот. Значит, действительно так дрожит за свою жизнь? Но почему, если он не замешан, как клянётся? А если инфанта прислал сам лорд Эдвард – разыграть этот спектакль и проверить его, Кристофера, лояльность? Непохоже на правду – прежде у правителя не замечалось подобных склонностей к детективным играм… он всегда был прямолинеен.

Бред. Если так пойдёт и дальше, у всех здесь скоро разовьётся паранойя. И так придворные подозревают друг друга и боятся ненароком сболтнуть лишнее. Нужно сосредоточиться и вернуть себе самообладание. Медленный вдох – спокойный выдох… Так-то лучше.

– Уверяю вас, милорд никогда не даст согласие на арест, если не будет наверняка удостоверен в виновности подозреваемых, – как можно убедительнее произнёс наконец Кристофер, продолжая размышлять над излишне, на его взгляд, неоднозначной ситуацией. Он вообще крайне не любил неопределённостей и требующих щепетильности моментов. – Стало быть, вам как лицу непричастному ничто угрожать не может. Пожалуйста, успокойтесь и возьмите себя в руки…

Резко стукнула входная дверь. Аристократ дёрнулся от неожиданности и нахмурился, намереваясь гневно обругать Патрика, посмевшего прервать приватную беседу, – но вместо этого вскочил на ноги и глубоко поклонился. Обернувшийся инфант побелел как покойник и спешно последовал примеру главы ювелиров, едва не опрокинув тяжелый стул.

В кабинет вошел лорд-защитник Ледума. Вошел стремительным, порывистым шагом, напрочь игнорируя правила этикета, предписывающие правителю ступать чинно. И почему это совершенно не удивило?

– Вижу, у вас тут собрание, – не дав никому и рта раскрыть, желчно заметил он. – Я объявляю его оконченным. Если вы уже всё обсудили, конечно.

Повелительный взгляд лорда едва царапнул по ним обоим, но и того было достаточно, чтобы лицо Эдмунда перекосилось и выразило такой ужас, будто его застали с окровавленным ножом в руке над телом юной девственницы.

Кристофер также сошёл с лица. Хочешь не хочешь, а выглядят они сейчас как типичные заговорщики, которых поймали с поличным. Только вывески на дверях не хватает: «Не беспокоить! Проходит организация государственного переворота».

Опомнившись, инфант пробормотал извинения и торопливо удалился, а вечер нервотрёпки продолжился.

Впрочем, неправильно было бы сказать, что Кристофер ощущал один лишь только страх: присутствие правителя приятно раздражало нервы, подобно присутствию рядом дикого зверя – грациозного, красивого, сильного, способного убить одним прыжком. За ним инстинктивно хотелось наблюдать, но в то же время – держаться на безопасном расстоянии. Разумное проявление осторожности, но – слабеющее с каждым произнесённым правителем словом, с каждым звуком его голоса, глубокого, как подземное озеро.

– Что скажешь на это? – Не глядя, лорд Эдвард швырнул на стол какие-то бумаги, часть которых взмыла в воздух и тут же опала, ворохом выцветшей хрусткой листвы рассыпавшись по полу. Правитель никогда специально не стремился к театральности, но, похоже, она была у него в крови.

Кристофер кинулся было собирать упавшее, но помимо воли застыл, бросив случайный взгляд на лорда.

Легко узнаваемая внешность его высочайшего повелителя по праву считалась необычной: в ней практически отсутствовал пигмент. Кожа, брови и ресницы были светлыми, почти прозрачными, волосы же имели оттенок насыщенный, словно выбеленное полотно. Тем более контрастным на общем ослепительно-белом фоне выглядел единственный тёмный штрих: цвет радужек глаз. Такой тёмный, что нельзя было различить зрачка, – видимо, весь пигмент ушёл на них.

То была не седина, а естественный тон, доставшийся, как считалось, с рождения. По крайней мере, именно таким изображали лорда-защитника портретисты на картинах разных эпох: менялись фасоны одежды, окружающая обстановка, даже техники рисования, и только строгий облик правителя Ледума оставался неизменным.

Однако почти двадцать лет назад кое-какие изменения всё же случились: после трагической гибели близнецов Эммы и Эрика лорд Эдвард, следуя традиции траура, обрезал волосы.

В те годы Кристофер был совсем ребенком и мало что понимал в устройстве мира. Всю сознательную жизнь он помнил длинные волосы правителя, ниспадающие свободно, разделённые неизменно прямо, а в торжественных случаях особым образом собранные высоко на затылке.

Однако теперь лорд Ледума надел новый траур. Волосы вновь были обрезаны: прилив холодной молочной волны едва доходил до плеч. Гладкие узкие пряди каскадом падали на лоб и чуть набок, застыв, словно схваченные внезапной ночной стужей.

Непривычно, но нельзя не признать: асимметрия стрижки придавала правителю северной столицы вид человека будущего, а не прошлого. Точные геометрические линии складывались в какие-то новые, агрессивные формы: мужчина не был больше похож на лорда со старых портретов.

Взгляд Кристофера не мог не зацепиться и за другую деталь, не столь приметную, но немаловажную: в эту минуту голову лорда-защитника венчала платиновая диадема. Несомненно, более эффектно, за счёт контраста, она смотрелась бы на тёмных волосах. Белые пряди почти скрывали россыпь мелких бриллиантов, но великолепный алмаз в центре горел и переливался, привлекая внимание и притягивая взор. Как заворожённый, Кристофер глядел в самое сердце редкого камня, любуясь прихотливой игрой света на острых гранях.

Это был «Властелин», самый крупный из огранённых алмазов.

Прозрачный и чистый, как вода, он был безупречен, давая смертным наглядное представление о совершенстве. Вместо классического симметричного восьмигранника площадка алмаза была огранена пятнадцатью плоскостями, что усиливало естественный блеск драгоценного минерала и значительно облегчало магу взаимодействие с ним. Эта трудная в исполнении непарная огранка «импариант» называлась также «идеальной». Говорящее название.