Театр Черепаховой кошки

Теперь было почти то же самое, только угроза была смутной, неявной – но все-таки ощутимой и гораздо более серьезной. Саша думала, что хмурого взгляда и даже слов теперь будет недостаточно. Возможно, наступало время, когда она действительно должна была убить, чтобы защитить Полину.

Она вспоминала школу, и в животе ее вскипал жгучий яд, каждый нерв наполнялся колючим током.

Утро этого дня начиналось нормально. Ромка Нестеров мучился у доски с уравнением. Весь класс делал вид, что тоже решает, и только Полина шептала Вадику через проход: "А4. Мимо? Б5? Тоже мимо". Вера Павловна поглядывала в их сторону с неодобрением, но ничего не говорила: Полине было многое позволено.

Саша сначала смотрела в окно, за которым шел дождь, а потом на Веру Павловну. Она не любила толстых людей, но классная была из тех, кому шла полнота. Вера Павловна носила свое тело легко и с гордостью. Школьники побаивались ее без ненависти, слушались из уважения, и Саша разделяла общее отношение.

Историк же, чей урок был следующим, вызывал совсем иные чувства. Это был невысокий, худенький мужичок с забранными в конский хвост длинными, немытыми и редкими волосами.

Полина, как всегда, не спешила заходить в его кабинет. Она дождалась звонка и быстро нырнула в дверь, а там, за спинами одноклассников – за парту. Села, сползла как можно ниже, чтобы мощная спина Шипитько закрыла ее от учительского стола, и тряхнула головой. Густая, длинная – ниже кончика носа – челка тут же упала на глаза. У Полины вообще были роскошные волосы, которые она почти никогда не заплетала и не укладывала в прически – если, конечно, не настаивала мать. Волосы служили ей стеной, которой она отгораживалась от всего пугающего и страшного.

Сейчас челка не помогла: историк вызвал Полину к доске. Опять. Как и на прошлом, и на позапрошлом уроке. Полина вышла и стала отвечать, глядя в пол и на карту: отвечала четко и правильно и, как всегда, рассказывала намного больше того, что было написано в школьном учебнике. А историк смотрел на нее.

Саше не нравился этот взгляд. Именно этот взгляд заставлял ее бояться за Полину.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ЧЕРЕПАХОВАЯ КОШКА

1.

Виктор проснулся часов в шесть утра и долго смотрел в потолок, пытаясь уснуть. Ничего не выходило, и он стал думать о фильме про собственную смерть.

Теперь, ранним утром, когда в квартире было прохладно и тихо, когда стекло не пропускало даже приглушенных звуков – ни стука капель дождя по жестяному подоконнику, ни шороха автомобильных шин, ни человеческих голосов – мысли стали яснее.

"Какого черта?! – подумал Виктор. – Какая чушь! Верить в то, что ты мертвый – что может быть глупее? Это наваждение, какая-то болезнь. Конечно, я был болен вчера, иначе разве я мог бы не то что поверить, даже представить?.."

Он лежал, подложив руки под голову, и думал. Первое, что показалось ему подозрительным – название канала. СЛТ. Оно не было похоже на традиционные названия: ОРТ, РТР, СТС, НТВ, ДТВ. Нигде, нигде не было аморфной, растекающейся буквы "Л". В названии канала "Л" выглядела бредово и глупо.

Потом: сама передача. Не записалось ни начала, ни конца. Не было ни заставки, ни закадрового текста, ни титров. Просто видео. Это тоже казалось подозрительным.

Виктор сел, облокотился о спинку дивана: он не раскладывал его на полную ширину с тех пор, как Рита перестала ночевать в большой комнате. Ему вполне хватало половинки, на которой вместо тюфяка он раскатывал сложенное вдвое зимнее одеяло, а поверх расстилал свежее белье, которое сам стирал и гладил каждую неделю.

Взгляд его уперся в черный матовый экран телевизора, похожий на закопченное стекло, через которое он мальчишкой смотрел на солнце, и Виктор подумал, что стоило бы вчера обратить внимание, монтировалась ли запись, или одна камера снимала весь ролик непрерывно. Ведь если монтировалась, значит, кто-то мог запросто снять фальшивку. Найти похожего мальчика, одеть его в такую же одежду…

Да! Одежда была главным! Именно по одежде он и узнал себя: коричневые брюки со стрелками, светлая рубашка в дурацкую бежевую полоску – он всегда терпеть не мог эту рубашку…

А как еще ему было себя узнать? Вода сильно искажала черты, и испуганное лицо было похоже на Мунковский "Крик", на тысячи других испуганных лиц.

И тогда вполне могло выйти так, что кто-то нашел похожего мальчика, одел его в такую же одежду и снял художественный фильм: смонтировал дубли, где-то подрисовал…

А потом…

Потом.

Потом этот кто-то пробрался в квартиру, когда он и Рита были на работе, а Саша в школе, и покопался в приставке. И тогда неудивительно, что пропали все прочие записи, и тогда…

Тогда все сходилось!

Виктор тут же вспомнил, что еще весной, в день рождения, приносил на работу старый альбом с фотографиями. Светлана из бухгалтерии попросила старые снимки, чтобы отксерить и сделать поздравительную газету, а потом альбом так и завалялся в ящике стола.

И там был, был снимок, сделанный в этот же день, за несколько часов до падения, когда они с ребятами играли в футбол и выиграли, а у Пашки был с собой фотоаппарат, и…

И потом они разошлись по домам, а он пошел на берег реки. И он увидел эту иву, нависающую над водой.

Было красиво и немного жутко: пустырь с пожухшей травой, бетонный забор. За забором – какой-то завод. Высокие каменные башни, странные здания без окон. Железные лестницы, краны… Толстенные, блестящие на солнце трубы: загнутые, из земли уходящие прямо в глухие стены. Спираль колючей проволоки по верху бетонного забора.

И зеленая, плакучая, льнущая к воде ива.

Ветер раскачивал ее ветви, а больше вокруг не шевелилось ничего.

И, конечно, он полез.

И, конечно, выпив, он стал показывать всем и каждому эту фотографию и говорить, что тогда тоже был день его рождения, потому что черт знает, как он вообще выплыл…

А народу было много: их отдел, и кто-то из цехов, и та же бухгалтерия…

Виктор спустил с дивана ноги и потянулся за пультом: он всегда держал пульты от телевизора и приставки на табуретке рядом с диваном, потому что выключал их, уже засыпая, и включал, как только вставал.

Он чувствовал себя лучше. По крайней мере, уверенней. Все стало выглядеть логичным и объяснимым и перестало походить на дурацкий кошмарный сон.

Правда, был на записи еще и голос… Голос, который он помнил, и о котором никому не рассказывал. После которого зеленая, пронизанная солнечными лучами вода сменилась беспросветной темнотой.

Но надо было еще раз все внимательно просмотреть.

Виктор выбрал в меню "Смотреть записи" и прочитал строку "Записей нет".

Никакого "Лучшего видео канала СЛТ".

Рука замерла, и длинный серый пульт со скругленными боками стал похож на рукоятку картонного меча, направленного на призрачного противника.

Приснилось?

Виктор точно подумал бы, что приснилось, если бы СЛТ не было, а все прочие, нормальные, настоящие записи были.

Но записей не было вообще.

Никаких.

Он выключил приставку и телевизор, включил снова – ничего. Перезагрузил – ничего. Вырубил питание, несколько минут подождал, включил – никакого эффекта. "Смотреть записи" – и серый фон. Сверху – желтая шапка меню.

"Ну что ж, – подумал Виктор. – Остается или сходить с ума, или признать, что это был сбой в работе приставки. Просто сбой. Просто она потерла все записанное видео, а вчерашнего якобы ролика не было вовсе. Не было. Вот не было – и все".

Он взглянул на часы: стрелки подбиралась к семи. Пора было собираться на работу.

Свои продукты в холодильнике Виктор нашел с трудом. Сосиски – это Ритино. Йогурты, молочные коктейли, копченое мясо… Все, что не надо или почти не надо готовить – ее.

Сашина еда выглядела по-другому. Дочь заполняла холодильник овощами и фруктами экзотического вида. Из ее кастрюлек пахло острыми и пряными соусами, полка над столом была уставлена банками со множеством специй. Виктор никогда бы не решился попробовать: все, что готовила дочь, выглядело слишком необычно. Он проверил шкатулку общего фонда, из которого Саша брала деньги, и добавил туда пару тысяч, чувствуя смутную вину перед ней. Виктор попытался было сформулировать для себя это чувство, но не смог, словно что-то мешало ему думать о дочери.