Дело N-ского Потрошителя

Некоторые, явно пробуржуазные чиновники из бывших, ссылались на какое-то мифическое лесоустройство, которое должно обеспечить беспрерывное пользование лесами, пытаясь помешать прогрессивно настроенным рабочим. Даже инструкцию раскопали какую-то. Но тогда Санёк твёрдо решил не дать задушить бюрократам энтузиазм пролетарских масс. Впрочем, это пока подождёт. Сейчас есть более горячая тема, которая будоражит умы общественности и самого Санька. А самое главное – мешает советскому народу строить светлое будущее. Ведь какое завтра можно построить, если кто-то девчонок режет как овец?

Впрочем, внеплановая уборка рабочего стола была скорее предлогом. Втайне даже от самого себя Санёк надеялся, что московский следователь по важнейшим делам счёл его настолько интересным и нужным для следствия человеком, что непременно позвонит ему в редакцию.

Не позвонил. Санёк с трудом сдерживал разочарование. Но если подумать, то кто такой Санёк, чтобы ему звонили такие люди? Был бы он главредом… Хотя пользы от Санька побольше, чем от главреда, может быть!

Когда стрелки на редакционных часах почти сошлись на цифре двенадцать, а разноголосый гул в просторной комнате, в которой стояло более десятка столов, достиг своего апогея, Санёк не выдержал. Сидеть на одном месте без дела для него было смерти подобно.

В общем, Санёк разумно решил, что если уголовный розыск не идёт к нему, то он сам к тому пойдёт. Ну, для начала перекусит в столовой, к которой приписаны редакции обеих городских газет.

Заглянув в светлый обеденный зал, Санёк окончательно упал духом. Во-первых, тут было холодно. Круглые чёрные печи, стоящие с двух сторон, не успевали прогревать просторное помещение. Всё-таки экономило городское начальство на их журналистской братии. Во-вторых, пахло вообще неаппетитно: подгоревшим маслом и селёдкой. Ну а самое неприятное, что увидел Санёк, – за лучшим столиком у самой печки сидел Илюха. Заклятый друг и соперник Санька. Репортёр из «Зари пролетариата». Тот жевал что-то непонятное и, судя по запаху и виду, не особо съедобное и запивал ядовито-розовым киселём.

Санёк решил было уже ретироваться из столовки, в которую и сам не понял, зачем явился. Можно же у Зиночки пообедать. И вкуснее, и безопаснее. Но не тут-то было. Илюха поднял голову и радостно замахал, приглашая его за свой столик.

На душе у Санька стало совсем муторно и беспокойно. Ничего хорошего радостная физиономия Илюхи не предвещала.

Не успел он плюхнуться на отполированную сотней задниц деревянную скамью, как Илюха заговорщицки спросил:

– Статью-то про Альку Матросову уже написал? Ты же знал её вроде? И клинья к ней подбивал? Шуры-муры, чтоб не дохли ваши куры…

Илюха подмигнул и маслено заулыбался.

Санёк с трудом сдержался, чтобы не сморщиться. Шутки у Илюхи всегда были идиотские. Да и, по чести сказать, шуры-муры с Алькой у них так и не случились. Не то чтобы это сильно его задело, но лёгкая обида в душе осталась. Поэтому Санёк слегка скривился и чуть было не спросил, что случилось с Алькой Матросовой, но в последний момент укусил себя за язык. Раз Илюха спрашивает, то это точно неспроста. Что-то Санёк пропустил… И явно – интересное. Он напустил на себя важный и таинственный вид, чуть улыбнулся, буркнул Илюхе что-то неопределённое и поспешно смылся из столовки, чтобы тот случайно не заподозрил чего. Вот будет новость, если выяснится, что ведущий криминальной колонки «Правды N-ска» не в курсе последних новостей.

Поминутно оскальзываясь на обледенелом тротуаре, Санёк припустил в Центральное отделение милиции, ругая себя последними словами: просидел у телефона без толку, прождал у моря погоды, а в газетном деле так нельзя. Чуть отвлёкся – и тебя лихо обошли на повороте более расторопные коллеги.

На деле всё оказалось ещё хуже, чем предполагал Санёк. Пропустил он важное даже не сегодня, а ещё вчера. Пока за следователем из Москвы гонялся. Как только он отбыл на вокзал встречать товарища Иванова, Ожаров с группой выехали на труп. Той самой Альки Матросовой. И последней жертвы N-ского Потрошителя.

Санёк даже зашипел от злости. От злости от самого себя. Да, вчера он намерзся на вокзале и совсем расклеился. Поэтому вместо того, чтобы вернуться в отделение, позорно поехал на трамвае домой, где, как последний мещанин, ел ложками мёд и запивал его чаем из заваренной малины. А потом, вспомнил Санёк с омерзением собственные действия, парил ноги в горячей воде с горчицей. Как будто он не рупор советской власти, а мелкобуржуазный элемент. Как будто не он три года назад слушал, как молодая и симпатичная мотальщица из третьего цеха звенящим от волнения голосом читала на концерте, посвящённом Победе Октябрьской революции, очень правильное стихотворение: про кронштадтский лёд, сабельный поход и настоящую жизнь[8 - Эдуард Багрицкий «Смерть пионерки».]! Ух, какое стихотворение! Мороз по коже и вперёд, только вперёд!

Ведь именно тогда он понял: писать про надои и опоросы – не его. Раз на фронт не попал, раз мировой революции пока нет, то он, Санёк, пойдёт на передний край мирной жизни. Будет помогать советской милиции с преступностью бороться.

А вчера рассиропился хуже девчонки. Подумаешь, сопли! Подумаешь, горло болит! Пацаны вон в гражданскую полками командовали, в штыковую атаку ходили! А он от глупого насморка такое событие пропустил. И ведь непонятно, где простудился-то! Впрочем, это сейчас уже и не важно.

В милицию его не пустили. Дежурный злорадно усмехнулся и припечатал:

– Не велено!

Санёк ещё покрутился у вертушки, выглядывая кого-нибудь из старых приятелей, которые, впрочем, сейчас от него воротили нос и делали вид, что не узнают. А ведь совсем недавно называли товарищем и жали руки…

Спустился Степан Матвеевич Мальков, начальник Центрального отделения города N-ска. Устало поглядел на Санька и укоризненно покачал головой:

– Эх, Тролев, Тролев… Хороший же парень!

Но внутрь всё равно не пустил. На него Санёк не обижался, хотя обидно было.

Он вышел на высокое крыльцо и задумчиво огляделся по сторонам. Дело выходило швах. Конечно, можно было подождать опергруппу или следователя Иванова тут, но Санёк опасался, что продует его на стылом ветру совсем и, как бы он ни храбрился, коварная простуда свалит его с ног окончательно. Следовало что-то решать незамедлительно.

Но долго впадать в отчаянье Санёк не умел. Унынье не для советского комсомольца. Лихо сдвинув кепку на затылок, Санёк решительно направился к чёрному входу в милицейский буфет и через пятнадцать минут уже сидел в служебном помещении над тарелкой наваристого борща, щедро приправленного жирной деревенской сметаной. Он с аппетитом поглощал обжигающе вкусный борщ и заодно выслушивал последние новости.

Вот зря многие женщин на технических работах недооценивают. Те видят и слышат гораздо больше, чем могут подумать сыщики. Тем более если эти женщины настолько миловидны и обаятельны, как Зиночка.

Санёк подозревал, что Зиночка даже не всегда представляет, насколько нужную информацию ему передаёт. Она просто рассказывала последние сплетни, кто с кем спит или кто с кем поссорился. А уж Санёк мог отделить шелуху от ядер. Вычленить главное из её без щебетания.

Всё-таки умно он поступил, когда отдал предпочтение не такой молодой и красивой, как та же Алька, подавальщице из милицейского буфета. А Алька… Что Алька? В морге сейчас Алька. А Зиночка мало того что живая и тёплая, так ещё и вкусно кормит. Главное же, что она – неиссякаемый источник очень важной и ценной информации. А как сказал один немец (и среди заграничных империалистов есть умные люди), кто владеет информацией, тот владеет миром[9 - фразу приписывают Натану Ротшильду. Именно информация об исходе битвы при Ватерлоо 18 июня 1815 года позволила семейству мгновенно несказанно разбогатеть. Вовремя полученная информация о поражении Наполеона помогла скупить за бесценок ценные бумаги, дезинформировав других на лондонской бирже.].

Всё от той же Зиночки Санёк знал, что группы Ожарова, как и самого Ожарова, на месте нет. Разъехались да разбежались. И следователь из Москвы с ними же. Кто на место преступления, кто с жильцами по второму (или какому там кругу) беседовать, кто к последнему Алькиному кавалеру, а кто – в ресторан персонал расспрашивать.

Насчёт свидетелей и осмотра места преступления Санёк был пас. Тут, пожалуй, товарищи милиционеры-оперативники будут в своей стихии. А вот узнать, с кем последнее время Алька якшалась, помимо пузатого Сидорова из наркомата труда, – это Санёк мог. Как-никак в одной комсомольской ячейке они с ней состояли. Ему ребята как духу всё расскажут, даже то, что от милиции бы скрыли.

Алька девушка хорошая была. Комсомолка, хоть иногда и были у неё буржуазные заскоки, типа модной сумочки или фильдеперсовых чулок. Но Санёк, например, к этим её увлечениям относился с пониманием, не осуждал. Потому как сам любил иногда форсануть заграничным пальто, да и не только. Но денег постоянно не хватало, имели они тенденцию быстро заканчиваться, или Санёк просто не умел правильно их тратить.

И мужчин Алька любила. Молодых, сильных, азартных, типа самого Санька. Поэтому и удивил его тогда Алькин отказ, поэтому и точил изнутри червячок обиды. Чем он Альке не угодил? Редко ему девчонки отказывали, а особенно такие, шебутные да весёлые. Что ни говори, а хороша была чертовка! Златокудрая, глазастая и смешливая. И прочие достоинства при ней были.

Так что точно Сидоров, который ни молодостью, ни силой не отличался, единственным её ухажером быть не мог. Точно не мог. Он у неё для других целей был. У пузатого Сидорова был пузатый кошелёк, в отличие от молодых и азартных. И много возможностей. Зина сказала, что в сумочке Альки чего только не было, даже лак для ногтей. Наверняка Сидоров через Торгсин ей такой редкий подарок достал.

Санёк довольно улыбнулся, шмыгнул носом (от горячего обеда из носа потекло сильнее, но Санёк твёрдо решил на такие бытовые мелочи больше внимания не обращать) и помчался в красный уголок при Дворце молодёжи N-ска, где обычно и собиралась их комсомольская ячейка. Только бы там хоть кто-нибудь на месте оказался! А то ищи их всех по городу.

Видимо, капризная, как все женщины, Фортуна наконец-то решила помочь советскому журналисту Александру Тролеву, и в красном уголке Санёк застал своих товарищей почти в полном составе. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Как минимум два фактора тут сошлись. Во-первых, по-зимнему холодный ноябрь. Поземка и пронизывающий ветер не способствовали прогулкам на свежем воздухе. А дома скучно сидеть, вот и шли ребята и девчата во Дворец молодёжи, где можно обменяться новостями, поговорить о книгах и фильмах, да и просто попеть песни или послушать стихи доморощенных поэтов. А во-вторых, новость о гибели Алевтины Матросовой, подобно лесному пожару по сухой траве, споро бежала по всему городу N-ску. Поэтому любопытные комсомольцы спешили туда, где скорее всего можно было узнать что-то новенькое о своей погибшей товарке. Поэтому и удивлялся Санёк, что в редакции «Правды N-ска» до самого обеда никто и не слышал о новой жертве Потрошителя.

– Хм, Санёк, а мы думали, ты нам чего-нибудь новенького про Альку расскажешь, – насмешливо смерил Санька взглядом его давнишний приятель со звучным именем Трибун и невзрачной прыщавой физиономией.

Санёк насмешку проглотил. Сейчас не время было цапаться с потенциальными источниками информации. Трибун, а на самом деле Васька Антонов, всегда завидовал бойкому и симпатичному товарищу и всячески пытался принизить его успехи и достоинства. Санёк, однако, насмешку проглотить-то проглотил, но и лицо сохранил.

– Я-то, может, чего и знаю, – он таинственно улыбнулся и подмигнул стайке девчат, которые с огромным интересом прислушивались к их разговору, – да сказать не могу. Сами понимаете – тайна следствия.

То, что Санёк отлучён от уголовного розыска и тайна следствия для него такая же неизвестность, как и для остальных смертных, до комсомольской ячейки ещё, к счастью, не дошло. Поэтому товарищи уважительно поцокали языками и наперебой принялись вываливать на Санька все имеющиеся у них сведения.

Санёк слушал, запоминал, кое-что действительно стоящее внимания быстро записывал в блокнот.

Конечно, не всему, что рассказали ему парни и – особенно – девушки, можно было верить. Альку многие из них не любили. Гордая она была, временами – заносчивая. А главное – красивая очень и отлично это знала. И пользоваться этим умела. А такое женщины друг другу не прощают.

Вышел Санёк из Дворца молодежи, когда на улице уже смеркалось. Холодный ветер быстро пробрался под полы пальто, нос мгновенно заложило и опять запершило в горле. Но Санёк всего этого не замечал. На его губах играла довольная улыбка.

Если откинуть эмоции рассказчиков и отжать ненужную воду, то выходило следующее. Как и предполагал Санёк, у Алевтины Матросовой, помимо Сидорова, были ещё друзья-товарищи мужского пола, с которыми она общалась ну очень близко. Правда, последние пару недель почти все они отсеялись. Вернее, сама Алька их и отшила. Впрочем, сделала она это довольно легко и беззлобно. В этом у неё был особый талант. Могла она с кавалерами так расставаться, что те на ветреную красотку не то что зла не держали, но и оставались с ней в приятельских отношениях. Даже Санёк долго дуться на Альку не смог. Да и чего дуться-то? Мало, что ли, красивых и доступных девчонок вокруг? На Санькин век хватит.

Так вот, отшила она почти всех. Остался какой-то ухажёр, которого она тщательно скрывала от своих товарищей по комсомольской ячейке.

Ребята и девчата наперебой и взахлёб строили самые разные предположения. Одно нелепей другого. Но вот одна из версий, высказанная всё тем же Трибуном, очень Санька заинтересовала.

Сказал тот, что видел Альку с Колькой Прониным. Санёк навострил уши. Колька Пронин пару лет назад поступил на рабфак, в футбол играл за сборную города. Санёк даже какую-то короткую статейку про него писал. Вот, мол, молодёжь наша и учиться успевает, и про спорт не забывает. А потом Колька пропал. Ну как пропал… Просто больше Саньку на глаза не попадался.

Трибун, понизив голос и страшно вращая глазами, рассказывал замершим от волнения девчонкам:

– Пронин-то не просто так рабфак бросил. Говорят, он с Богданом связался… В подручных у него ходит…

Богдана в N-ске знали все. Один из самых авторитетных воров и смотрящий за всей теневой жизнью города. И Санёк вдруг почувствовал, понял: вот она, ниточка! Вот зацепка! Потому что правду говорил Трибун, он же Васька Антонов.

Санёк ещё немного посидел с товарищами комсомольцами, напустил туману о расследовании, а потом, словно вспомнив о чём-то очень важном, поспешно поднялся и небрежно бросил восторженно смотрящим на него девчатам: