Быстрее С.

Я машу рукой – скандальте, сколько хотите.

– Ты как, на каблуках еще не устала? – интересуется Иван. – Тут до меня пять минут пешком, возьму машину во дворе и отвезу тебя домой. Заодно и развеюсь. Идет?

– Идет.

Все нормальные люди давно уже в своих кроватях. Я шныряю с человеком из телевизора по ночным дворам в поисках его «мерседеса».

Наконец, когда на дисплее моего телефона загораются цифры 02:38, Иван поворачивает ключ в замке зажигания, включает «Радио Джаз», и мы выруливаем на улицу. Я разуваюсь и с облегчение опускаю спинку сиденья.

Дамы и господа! Наш лайнер совершает полет на высоте десяти тысяч метров. Просим вас пристегнуть ремни и не покидать свои места, пока не погаснет световое табло. Спасательные жилеты находятся под вашими сиденьями.

11.

Ночная Москва пуста, умиротворена, залита желтыми огнями, как новогодняя елка. Хорошо было бы вот так ехать по городу, бесконечно скользить в темноту, отражать фонари и витрины, касаться краешком шин кромки крохотных лужиц, оставшихся после недавнего дождя… Ехать, куда глаза глядят… Бес-ко-неч-но…

Ночные огни перед моими глазами сплетаются в узоры, как в детском калейдоскопе. Желтые, оранжевые, изумрудные… Голос Ивана вытаскивает меня на поверхность реальности из сна, в который я почти провалилась.

– Тебе очень нужно домой?

– Что? – спрашиваю я неожиданно сиплым голосом. Веки мои сделаны из чугуна.

– Не спи, ау! – смеется Иван. – Ты домой сильно торопишься?

– А что? – все еще ничего не соображаю я.

– Подаришь мне еще полчасика?

Я сажусь прямее на сиденье, пытаюсь как-то привести мысли в порядок.

– Ну… да. Наверное.

Иван смотрит на меня как-то странно, потом неожиданно начинает хохотать.

– Ты не пойми меня неправильно! Ничего неприличного! Просто я никак не могу развеяться после этого глупого скандала… Давай заедем в одно место, а? Здесь недалеко. Ничего особенного, маленький такой бар, для своих… Но в нем варят шикарный кофе! Тебе понравится!

Действительно! К черту сон! Поехали кататься!

Буквально минут через пять он паркует машину в одном из узких переулков где-то на Китай-Городе. Выйдя на улицу, я оказываюсь прямо под витиеватой неоновой вывеской «Ребемоль». Не сразу поняв, что означает это название, вижу темные ступени, ведущие куда-то вниз, под полосатый козырек.

– Аккуратнее на спуске! – предупреждает Иван. Он закрывает машину и, преодолев пару ступеней, подает мне снизу руку. – Тут ступеньки узкие.

Дверь, ведущая в бар, больше похожа на исторически раритет – темное, истертое множеством рук дерево, кованные тяжелые петли, круглая ручка-кольцо. Над головой тускло светит засиженная мошкарой лампа в кованном коробе-решетке.

– Прошу! – картинно склоняется в полупоклоне мой провожатый, открыв тяжелую дверь.

Мы оказываемся в узком предбаннике, отделенном от основного помещения тяжелым бархатным занавесом. Прислонившись к пустующему в летнее время гардеробу, огромный охранник в отлично сидящем костюме, обладатель шикарной квадратной челюсти, играет в какую-то игру в своем телефоне. При виде посетителей он выпрямляется и загораживает собой проход. Однако, увидев Ивана, мужчина в костюме расплывается в совершенно детской улыбке и, приветливо пожав тому руку, пропускает нас внутрь.

Красноватый свет, деревянные, протертые во многих местах, полы. Терпкая смесь запаха кофе, выпечки и звуков джаза мгновенно лишает меня сна. Миновав узкий длинный коридор, от пола до потолка завешанный фотографиями каких-то людей в одинаковых деревянных облупившихся рамках, и проскочив мимо огромного, в пол, зеркала, мы попадаем в небольшой зал. Вдоль одной стены тянется барная стойка, а между ней и крохотной сценой умещается всего пять-шесть столов. Мебель, разумеется, вся – из темного, истертого дерева. Здесь уютно, но после мещански-глянцевого интерьера клуба это заведение кажется просто дырой.

Чудом уместившись, на крохотной сцене стоит рояль. Над блестящим инструментом склонился вихрастый парень. Его руки порхают над клавишами. Рядом, едва примостившись на пятачке у края сцены, контрабасист, такой же упитанный и лоснящийся, как его инструмент, прикасается толстыми пальцами к толстым струнам. Позади него, едва различимый в полумраке, колдует над барабанами ударник. И вся эта троица, слегка небрежно, но с видимым удовольствием исполняет шикарнейшую импровизацию на тему а ля Рей Чарльз.

На моем лице расплывается улыбка.

– Садись! – отодвигает стул ближайшего к сцене столика Иван.

Тут же появившийся официант приносит меню.

– Нам, пожалуйста, два кофе. Американо со сливками? – уточняет Иван у меня. Я киваю. – А мне еще сигару.

Позер, усмехаюсь я про себя.

Оглядевшись, я понимаю, что кроме нас, в зале еще от силы человек пять. Мужчина и женщина средних лет за столиком в углу, еще двое мужчин в солидных костюмах за столиком у входа в зал и какой-то парень у барной стойки, лениво наблюдающий, как бармен по ту сторону протирает бокалы.

– Ты посещаешь подобные, никому не известные, места? – удивляюсь я.

– Довольно редко, но да, – отвечает Иван. – Вернее, я посещаю только это место. Заведение закрытое, насколько ты поняла. Чужих здесь не бывает.

Он поворачивается и машет музыкантам на сцене. Те, не прекращая играть, кивают ему в ответ, а пианист, продолжая одной рукой выдавать сложные пассажи, второй приподнимает вверх бокал, стоящий тут же, на крышке рояля.