Проклятие Удава

Марина равнодушно взирала на происходящее, прислонившись к косяку. Если бы это был её ребенок, она ни за что не позволила бы хватать его грязными руками и лобызать где ни попадя. Но лежащее на диване существо своим ребёнком она не считала. Это было нечто чужеродное, внедрённое в её организм насильственным путем, исковерковавшее жизнь и убившее наполовину её саму. «Поцелуй Сатаны»! Надо же, прямо в десятку!

– Как назвала? – спросил Удав, закончив лобзания.

– Пока никак, пусть окрепнет.

– Одно другому не мешает. Пусть крепнет с именем. И вот еще что. Я поговорил с твоим мужем, он бед не натворит. Ты тоже давай матерью становись, а то стоишь, как гипсовая статуя. Имей в виду – если с девочкой что-нибудь случится, вы с мужем пожалеете, что родились на белый свет.

Через три дня он принес кроватку. Распеленав, опять обцеловал своё чадо со всех сторон, наговаривая самые ласковые слова, какие знал, любовно погладил «поцелуй Сатаны» и обернулся к Марине:

– Ну, так как назвала дочку?

– Почему бы тебе самому не назвать?

– Я хочу, чтобы это сделала ты.

– Да какая разница! Не забывай, это все-таки твоя дочь, моего согласия ты не спрашивал, когда распял на сугробе!

– Ах, вот ты как! – задохнулся от бешенства Удав, бросил Марину на пол и грубо изнасиловал.

Она потом долго чистила зубы и полоскала горло. И плакала, плакала… Ну не могла она дать сатанинскому отродью человеческое имя, не могла, и всё тут!

Назавтра она гуляла с малышкой в коляске – соседи знали, что она родила, и могли заинтересоваться, отчего мамаша не выносит ребёнка на свежий воздух. Марина горестно вздыхала: не сегодня – завтра придёт этот садист, и если она опять не назовёт имя младенца… Её передёрнуло.

Дорога шла недалеко от местной помойки, у которой копошилось грязное, оборванное существо неопределённого пола. Марина подошла ближе. Спутанные сальные лохмы, разноцветная опухшая физиономия, разбитые в кровь губы, рваньё, отдалённо напоминающее женскую одежду, и… зловоние.

– Эй, тебя как зовут? – спросила Марина.

Существо повернуло голову и прохрипело:

– Оля, а что?

Марина развернула коляску и пошла прочь.

– Эй! – донеслось до неё. – Ты зачем спрашивала-то? Ты меня знаешь?

Марина, не оборачиваясь, уходила с лёгким сердцем. Девочку она назвала Олей.

– Ну, так как нашу доченьку зовут? – в очередной раз спросил Удав, закончив церемонию отцовской любви.

– Олей, – ответила Марина и… похолодела от ужаса – а вдруг Удав догадается, почувствует своим змеиным нутром, откуда к ней пришло это имя! Да он просто прибьёт её сейчас, и всё! Но негодяй подскочил к Марине и с криками: «Олей?! Класс! Вот молодец! Вот удружила!» – подхватил ее обмягшее тело и закружил по комнате.

– Ты чего? – удивилась Марина, когда наконец была поставлена на ноги.

– Так у меня сестрёнку Олей зовут! Ты не представляешь, какая у меня сестрёнка! Красавица, умница, хозяюшка отменная!

– Любишь свою сестрёнку?

– Ещё бы не любить!

– А если бы кто-нибудь сделал с ней то, что ты сделал со мной?

За какую-то долю секунды жизнерадостный красавчик превратился в раненого зверя, его лицо посерёло, глаза ввалились, вместо улыбки – звериный оскал. «Господи, зачем я это ляпнула? – перепугалась женщина. – Теперь не сдобровать…» Но Удав замер на месте страшным изваянием.

– Убил бы гада, – наконец прохрипел он. – На мелкие кусочки порезал!

– Вот видишь, – осторожно укорила его Марина.

Удав помолчал, собрался с силами и, криво улыбнувшись, сквозь зубы процедил:

– Так я не удивлюсь, если и меня кто-нибудь прибьет, на кусочки порежет.

Он прекрасно знал, что отомстить ему за Марину просто некому.

Глава 7

Вскоре Ольга заметила, что озлобленность и взаимная ненависть в редакции «Ракурса» – дело обычное. Взрослые, солидные люди понадавали друг другу обидных кличек и вовсю ими пользовались. «Лишнего человека» Веру-Холеру ненавидели за то, что она постоянно пасётся на чужих территориях; сверкающую золотом и каменьями Крысу Ларису – за то, что она, жена банкира, отбирает кусок хлеба у остального бедного люда редакции; троих друзей (Три Свина) – за постоянные мелкие пакости; даже скромный и незаметный репортёр-криминалист, появлявшийся в редакции редко благодаря активному участию в делах правоохранительных органов, удостоился клички Шушера и был ненавидим за более чем свободный график работы.

Но самым главным «врагом человечества» (за исключением самой Ольги Портич) был Олег Сергеевич Левшин по прозвищу Лысый Чёрт, который занял в газете для своих материалов самое привлекательное место, центральный разворот, да ещё предоставлял мелочёвку для отдела новостей, да еще ухитрялся вставить вещичку на какую-нибудь другую полосу – в общей сложности у него выходило в среднем две с половиной полосы, в то время как остальные довольствовались одной, в лучшем случае – полуторами.

– Да что же это такое?! – негодовала местная общественность. – Ни в одном издательстве такого безобразия нет! Этот проходимец уже больше редактора получает! Куда ему столько денег, скажите на милость? Обоих сыновей пристроил очень даже неплохо, живут вдвоём с супругой, с собой в гроб он эти деньги положит, что ли? Чем он лучше нас, в конце концов?! У-у-у… Ч-ч-чёрт Лысый!

Левшин имел невысокий рост и широченные, как у борца или штангиста, плечи. Совершенно лысый череп, кустистые брови, глубоко посаженные острые глаза и крупный нос дополнялись оглушительным басом. С ним предпочитали не связываться, потому что он орал долго, со вкусом, не стесняясь в выражениях и не давая никому работать. Если убрать из его монологов всё лишнее, главная мысль выглядела так: развалится промышленность – и город загнётся к чёртовой бабушке, не спасут его ни учителя, ни коновалы, ни самый распрекрасный мэр, ни группы «Альфа» и «Омега», вместе взятые! Бронебойный Лысый Черт отважно стоял на страже городской промышленности, и Ольга очень жалела, что в её родном Борске не было такого Левшина.

Прошел февраль, денег у нее резко убавилось, в редакции платили копейки, как внештатному корреспонденту. Редактор объяснил: чтобы войти в состав редакции и получить девятый разряд, надо отработать три месяца. В марте началось таяние снега, её старые сапоги прохудились окончательно, а двор был неухоженным, во многих местах от асфальта остались одни воспоминания. Пожалуй, самое сырое место пролегало как раз от крыльца её подъезда до проезжей части между домами. Все-таки это была не летняя грязь, ноги мёрзли ужасно, и она боялась простудиться и заболеть – кто тогда будет ее кормить?

В конце концов она написала статью, которая вполне подходила для её рубрики «Люди на обочине». Через неделю после выхода статьи в свет во дворе появилась большая куча гравия. Пару дней Ольга ждала, когда будут засыпаны самые грязные места, не дождалась и вечером после работы взяла совок, ведро и пошла делать себе «брод». Работала она долго. Прохожие останавливались, глазели, похваливали, но ни один не захотел помочь. Глубокой ночью Ольга почувствовала невыносимую усталость, из последних сил все-таки досыпала дорожку до проезжей части и с большим трудом добралась до своей квартиры. Состояние было ужасное: её качало из стороны в сторону, в глазах потемнело, по грудной клетке разлилась острая боль. Она вспомнила маму – та иногда бледнела и растирала ладонью левую сторону груди. Да и сама она перед больницей делала то же самое. Стало быть, сердце… А лекарств никаких нет, денег тоже. Надо хотя бы хорошенько отдохнуть.

Назавтра она проспала, но отдых помог мало. На работу брела еле-еле, но своей отсыпанной дорожке все-таки порадовалась. Переобуваться в редакции не стала – не было сил. Села в свой уголок и принялась за работу – в голове уже сложилась статья об одной старушке из их дома.

И тут прямо над ухом грянул гром. Вообще-то, это разорался Лысый Чёрт, но так неожиданно, что Ольга вздрогнула и свалилась со стула. Она услышала громкий хохот коллег и потеряла сознание.

Очнулась на полу, полураздетая. Над ней склонилась незнакомая женщина, пахло лекарствами.

– Давай-ка аккуратненько сядем на стул, – сказала она. – Вот так. Выпиваем? Балуемся наркотиками?

Ольга непонимающе уставилась на незнакомку в белом халате: откуда ей, Ольге, знать, чем эта незнакомка занимается? Может, и выпивает.

– Ты что, не можешь говорить? Я тебе вопрос задала.

– Доктор, я же про вас ничего не знаю. Простите.

Женщина хохотнула:

– Ну, тогда давай про себя рассказывай. У тебя как с этим делом?

– Никак.

– Совсем?